Двойники - Ярослав Веров

— Да заткнись ты, — не стерпел надругательств Тимофей, — а то вторая пуля будет твоя.

— И потом, Тим, чем это так неизлечимо больны все твои моряки? Пример: «боцман Штраусс шел сильно раскачивающейся походкой».

— Так ведь моряк же!

— С тобой всё ясно, графоманище, — подвел итог Данила и переключился на тему садово-кооперативного товарищества.

В следующей фазе застолья Тимофей ударился в воспоминания о своей неудавшейся личной жизни:

— Она покинула меня! Меня! Она предала меня! Я ее не могу простить! Хочу, но не могу! И это меня мучит! Она думает, от меня ушла. Нет! Она от стихов моих ушла, от полотен моих! Да что там…

После чего послал всех очень далеко и отключился. Данила воззрился на спящего и выразил:

— Кто бы смог с тобой ужиться, монстрик ты наш, с твоими психиатрическими комплексами?

До стратосферы так и не добрались. Стратосфера оказалась недостижима. Как всегда не выстачило топлива. Что поделаешь — неэкономичая конструкция дюз. Итогом было возникновение в бытовке трех центров притяжения. Первый образовал сам хозяин, Фрузилла, устроив шахматный блиц — турнир. Фрузилла играл «навылет» со всеми желающими. Вокруг сгрудились болельщики: проигравшие и сочувствующие. Второй центр притяжения возник в дамском кругу. Никита Зонов, позабыв о семейном этикете и обязанностях отца и мужа, флиртовал напропалую со всякой, одарившей его понимающим взглядом. А поскольку за вечер взгляды, в силу замкнутости пространства, изобильно пересекались, то Никита был на подъеме. Третий центр выкристаллизовался вокруг Голубцова. Он вел умную беседу о прогрессе:

— Зря вы, мужики, что весь прогресс из-за женщины. Как раз наоборот. Вот ты, Петрович, сформулируй мне — когда закончился матриархат?

— Ну-у, — нукнул Петрович, — точно не установлено. Тысячелетия…

— Да не то. Не по времени, а по идее?

— Эх-ма… Будешь?

— Не буду. Итак?

— Ну-у… Будем.

— Матриархат завершился, когда вымер последний мамонт. Понятно?

Мужики начали проявлять интерес.

— Что надо женщине? Правильно, чтобы в пещере чисто подметено, чтоб дети здоровы и ухожены, чтоб костер в очаге. Ну, и чтоб хобот копченый, само собой. А если ты страдаешь хреновней, например, изобретаешь металлургию — разогреваешь камни, чтоб они стали жидкими, в то время как все нормальные люди копают яму под пресловутого мамонта, то ты в лучшем случае — непрактичный чудак. И заинтересоваться тобой может только последняя замухрышка в племени, — Данила перевел дух, хлебнул пивка. — Идем дальше. Ба — бах! Ледник пошел. Мамонтам кранты. Надо бы на юг, а на юге уже всё занято. Значит, война. А тут уж нужен вождь Твердая Рука, мужик. Вот тебе и конец многотысячелетнему застою. Мораль: женщина живет в горизонтали. Мужик — в вертикали. Женщине давай то, что сейчас, но уж в полном изобилии, равновесие и стабильность; мужику же подавай пусть немного, но новое. Вот сейчас у нас налицо переход к равновесию. Конец эпохам потрясений. Автомобиль — мамонт двадцатого века. И на тебе — тут как тут феминистки, равноправие, «женщину — в президенты, как минимум в министры обороны». Переход к гомеостазу и женской власти. «Дорогой, купи сейчас же крайслер да не забудь пропылесосить пещеру! И никаких полетов к далеким звездам». Понятно — пока ты там лет десять блуждаешь, галактический скиталец, семья бедствует: вон, соседи уже виллу мрамором обкладывают. И что ты домой принесешь со своих звезд, кроме космического сифилиса?

Тема крайслера не оставила равнодушным никого.

— А и то, всеобщее потепление идет, коллеги, когда еще тот ледник будет. Мы-то туда-сюда, как-нибудь, но детей уже жалко…

Ближе к полуночи стали расходиться. Теперь уже нетранспортабелен оказался Зонов. Выспавшийся Тимофей вызвался отвезти его на своем горбу. Зонов рвался провожать облюбованную даму, но ноги не слушались. Оказавшись на свежем воздухе, вспомнил о семье и ужаснулся:

— Ируся, как ты там? Олю, Олюшку-то уложи скорей. И Анечку искупай, не забудь уж, лапочка. А я тебе завтра шоколадку куплю — я уже и рублик заработал…

На всё это Тимофей реагировал суровым матом.

Данила решил не ехать, а ночевать в лаборатории. Был он вовсе не пьян. Вспомнил, что творилось днем. Молекулярных замков решил не бояться. И ничего не бояться. Хотелось решительно разобраться и всех гадов победить. Почему так хотелось? Да, собственно, и не хотелось. Но такое чувство, что надо, что кто-то зовет и кому-то ты нужен, а он тебе.

В лаборатории Данила долго сидел, не включая свет. Лечь — не лечь? Да нет. Дудки. Что-то не так. Давит как будто. Лечь спать будет неправильно, как бегство от неизбежного, трусость. А что неизбежно? Тьфу ты. Хватит тебе, Данила, ходить вокруг да около. Что ты днем перед горкинским компьютером ощутил? Вот то-то. Ощутил. Но что? Так и займись, без этих гнилых рассуждений.

Включил настольную лампу, извлек из сейфа органокомпьютер. Подстыковал к дисплею, включил и уселся в кресло.

Белая вспышка-молния прочертила черноту экрана. И появился мир снега. Затерянный холодный мир. Конечно, это была всего лишь картинка. Но чудилось, что где-то он есть, затерялся где-то в снегах маленький и нелепый мир последней надежды, где холод — дыхание обреченности, а снег — пелена забвения.

Глядя на мир снега, Данила признался себе, что этот мир ему небезразличен. И этот парень, всё вышагивающий и вышагивающий по трассе, тоже. Жалость, что ли? Взялась ниоткуда. И уже совершенно точно Данила знал, что отпущенные десять дней — не странная причуда, не прихоть мысли, а судьба вот этого нелепо одетого человека.

А в углу, в полумраке комнаты возникла фигура. Лохматый долговязый тип в джинсах и вязаном свитере стоял, скрестив руки на груди, и смотрел внимательным печальным взглядом. Возник бесшумно, стоял беззвучно — Данила, не замечая присутствия постороннего, продолжал всматриваться в экран. Что-то надо было делать, помочь, но как? Монотонное движение на дисплее мешало сосредоточиться.

«Эй, дружище, куда и зачем ты идешь?»

Картина на экране почти не изменилась. Но что-то дрогнуло, поплыло. Что-то возникло впереди, словно выплыло из-за горизонта.

«Что это? Дом?»

Дом. Длинное, промерзшее здание. Человек вошел в него и стал подниматься по лестнице. Данила вдруг понял, что в здании, где-то наверху, есть клочок тепла. Человек шел туда. Но что-то надо еще, иначе он так и не дойдет, заблудится в холодном лабиринте этажей. Давай, Данила, давай же, не медли. Ведь он идет к тебе. Встречай его.

«Как? Это должно быть просто. Может, позвать? Кого позвать, куда, в дисплей? Бред».