Берег тысячи зеркал (СИ) - Кристина Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— У… — он едва произносит хоть звук, а я уже проваливаюсь в ступор. — У… Уходи… — он говорит. Господи, он говорит? Но я не успеваю ощутить даже радость. Взгляд Алексея бьет наотмашь, а голос звучит, как свистящий приказ. — Уходи… прочь.
Он разжимает мои пальцы, его рука дрожит, приборы пищат, а взгляд Алексея убивает сталью, холодом и ненавистью. Он не смотрит, а кромсает на куски, режет заживо, убивает и разрушает, отталкивает и гонит. Я отшатываюсь, едва не падаю, а ноги не держат. Что-то душит, давит на грудную клетку и отталкивает.
— За что? — это все, что я могу едва прошептать. — Зачем ты это делаешь?
А надо ли спрашивать? Все в его глазах. Там, — на их дне, плещется ненависть и злость. Такая же, как и год назад. Но за ней… Где-то в глубине, я вижу взгляд некогда любимого мужчины. Мне бы уйти, но ноги приросли к полу, а по спине бежит холодная струйка пота. Она неприятно ползет вниз по коже, приносит новую волну озноба. Перед глазами не проносится ничего. Вранье это все — про память, про воспоминания в последнюю минуту, про сожаления. Я ощущаю вакуум. Свистящую пустоту, которая быстро заполняет каждую клетку тела.
Она холодная, и образует молчаливый, леденящий и страшный покой. Да, вот такое существует. Покой, который превращает все внутри в стужу. Застывают эмоции, нет чувств, а взгляд становится стеклянным. Так бьют по настоящему. Не словами, не физически, а взглядом. Для того, чтобы предать нужен всего взгляд, как и для того, чтобы оттолкнуть нужно просто избить глазами. Вакуум дарит смирение, заставляет бросить попытки бороться. Это как тонуть, и уже задыхаясь, ощущать только холод. Это конец всему. Конец, но я обязана сказать самое важное. То, что решила за последнюю неделю. То, что пришло ко мне, когда смогла осмыслить себя, и понять свои поступки и чувства.
То, что помог увидеть Сан.
— Я пришла не для того, чтобы терзать тебя, обвинять, что прикидывался и намеренно не узнавал. Я не имею на это права. И знаю, зачем ты силишься оттолкнуть от себя. Но это напрасно. Я не брошу тебя, даже прокляни ты меня самыми страшными проклятьями, как сделала твоя мать. Ты должен знать, что до самого конца, где бы и с кем я не была, — останусь рядом. Ты не будешь один никогда, Алексей. Никогда. Хочешь ты этого, или нет, но я приду на помощь всегда. Приду, потому что мы не чужие. Мы были семьей, ею и останемся, не смотря ни на что. Можешь ненавидеть меня, но я тебя люблю. Да, люблю, Леша. Пусть горе заставило измениться нас, но оно не поменяет отношения к тебе, даже если нам придется жить своими жизнями порознь. Ты должен знать, что я все равно буду любить тебя. Иначе, но любить.
Я выдыхаю, гулко и громко выпускаю горячий воздух из легких, и быстро вытираю лицо. Алексей не двигается, но смотрит иначе. Наконец, его спектакль терпит поражение, и он понимает это. Хорошо видит, смотря уже совершенно иным взглядом. Ужасно, что я его расцениваю совершенно не правильно. Ведь следом, из последних сил, Леша произносит то, что поднимает волосы дыбом:
— Уходи прочь, — он рычит со всей силы, вызывая жуткий испуг.
Не понимая себя, начинаю пятиться, не слышу ничего кроме эха его голоса. Даже после сказанного мной, он прогнал. Он заговорил, но не сказал ни слова о нас. Даже в таком состоянии, едва разговаривая, он выгнал меня.
Я действительно утонула в этом человеке. Утонула, а он просто оттолкнул. Можно ли его винить в этом? Нет, вот это действительно эгоизм. Я бы могла закатить скандал, истерику, или наплевать на его желания. Могла бы, но не стану. Он не хочет меня видеть, и я знаю причину.
Я не могу больше выбирать нас, когда этого "мы" не существует. "Мы" — это, когда двое. Это когда оба борются, сражаются за счастье.
Еще несколько недель, после этой встречи, не могу прийти в себя. Ухожу в работу с головой, буквально поселившись в кабинете матери. Переключаю внимание на что угодно, лишь бы не вспоминать взгляд полный ненависти, и ужасный скрипучий рык.
Подобное настолько задело, что приходят кошмары. И причина еще в одном мужчине, и тоске, которая съедает изнутри. Мне снится момент, когда я увидела Алексея в скорой на носилках после катастрофы. Вот только во сне не он. В кошмарах лицо Сана. Оно исполосано ожогами, а пухлые губы покрыты кровяными язвами и трещинами. Он бледный и весь в крови. Он почти мертв… И он на месте Алексея.
Кошмар заставляет с глубоким вдохом открыть глаза и в эту ночь. Схватиться за грудь, а осмотрев сумрак комнаты, понять, что все тело покрыто холодным потом. Это пугает, как и трель сотового. В этот раз именно она заставляет проснуться.
Нахмурившись тянусь к телефону. Сглотнув комок в горле, присматриваюсь к номеру. Под ним, любезный Водафон определяет страну звонящего. Только рассмотрев ее название, я быстро включаю светильник на тумбе у кровати, и немедленно отвечаю. Сердце колотится. Откуда у него мой номер? Неужели он узнал от Женьки? Тысячи предположений проносятся в мыслях, прежде чем я слышу совершенно не то, что ожидаю.
— Госпожа Преображенская? Вы меня слышите? Агашши?*(Госпожа?)
Смутно знакомый голос явно не принадлежит Сану.
— Да, это я. Слушаю вас. Кто вы? — спрашиваю, а сама силюсь вспомнить не голос ли того самого человека слышу.
Его коллеги, который объяснял, как помочь Сану в прошлый раз.
— Отлично. Значит, мне дали верный номер. Госпожа, я звоню к вам с просьбой. Увы, только вы в силах помочь. Я сослуживец Кан Чжи Сана.
— Что случилось? — я поднимаюсь, а накинув халат, чувствую гулкий стук сердца.
Что-то произошло. И я, кажется, знаю что, или вернее, кто в этом замешан.
— Платини сумел доказать его присутствие на месте убийства своего сына, госпожа. Он нашел свидетелей. Наша сторона считает, что он их подкупил. Но военная прокуратура в Париже пошла навстречу британцам, и требует отдать Кан Чжи Сана под суд, как военного преступника. Сан отказывается говорить о вас в показаниях. Не желает впутывать, но это погубит его, Вера-ши. Вы должны понять.
