Большая книга приключений с привидениями - Валерий Гусев

Расскажу по порядку. Когда Алешка прибежал наверх, там уже вовсю шла работа. Один качок распаковывал чемоданы и коробки, а другой под командованием Мальвины расставлял всякие прибамбасы вроде мольбертов и подрамников. Мальвина командовала. Она откидывала ладонью со щеки черную волнистую прядь и говорила капризным голосом:

– Так. Мольберт вот сюда, бочком к дневному свету. – Отошла, прищурилась, покачала головой, откинула прядь волос. – Плохо свет падает. Сюда переставь. Да не этой стороной, болван! Что ты его изнанкой к свету ставишь! Отойди! – Снова прищурилась, снова посмотрела. Ну, и волосы, конечно, откинула. – Тебя Лешкой зовут?

– Иногда, – сказал Алешка. – А здесь у меня кликуха Алекс.

– Вот что, Алекс… Воспитанные люди вот так не врываются.

Алешка оглянулся – где там воспитанные люди – и с интересом спросил:

– А как врываются воспитанные люди?

– Вежливо и культурно. Ты руки мыл?

– А как же! Еще в Москве, перед самолетом.

– Иди помой руки…

– Зубы почистить? Какао попить?

– Иди помой руки, а потом сложишь вот на эту драную полку ящики с красками.

Алешка мне сказал, что она полку назвала не драной, по-другому немного, но я здесь это определение не решаюсь повторить.

Руки мыть он, конечно, не стал, а ящики с краской сложил на… драную полку. Потом еще чем-то помог: что-то уронил, что-то разбил, что-то испачкал. И постоянно поглядывал на даму Ангелину, которая в этой суете не принимала никакого участия. Она грустно сидела в кресле, не снимая шляпки, поля которой отбрасывали тень на ее уже не молодое, но еще привлекательное лицо.

– Красиво сидишь, мамуля, – сказала вдруг Эльдива, которая оказалась Эльвирой, попросту – Элькой. Она бросила картонку, которую все никак не могла пристроить, и тут же стала карандашом набрасывать на листе бумаги красиво сидящую мамулю.

Та поглубже надвинула шляпку и закинула ногу на ногу.

А Лешке все время казалось, что и эту тетку он уже где-то видел. Он заглянул невежливо через плечо художницы в листок и даже вздрогнул: точно, он видел это лицо. Только без шляпки. Но вот где? В каком-нибудь фильме, или в журнале, или в рекламе крема от старческих морщин?

– Эля, – сказала мамуля, вставая, – пригласи мальчика на чай. Тебе надо с ним подружиться. Мне говорили, что в нем что-то есть. – Это говорила, наверное, мадам Брошкина.

Но Лешка спорить не стал. Он в своих достоинствах не сомневался.

Эта Эля оказалась, по словам Алешки, довольно нормальной девчонкой. Только сильно увлекалась рисованием. И сначала немного выпендривалась. Когда Алешка предлагал ей сбегать на конюшню – покататься на лошадях, поплавать на лодке по пруду среди черных лебедей, искупаться в бассейне, она морщила свой довольно аккуратный носик и недовольно отвечала:

– Я приехала сюда на этюды, не приставай ко мне со всякими глупостями.

И тем не менее тут же бросала мелки, карандаши, кисти и мчалась с Алешкой заниматься очередной глупостью. За компанию этими же глупостями с увлечением занимался и грозный Грей. Больше всего он любил кататься на лодке (чтобы полаять на лебедей) и носиться по болоту и пустоши в поисках фазанов.

Наш Алешка со всякими людьми не всегда ладит. Если почему-то новый человек в его жизни чем-то ему не понравился – то все, этот новый человек старым другом никогда не станет.

А вот что касается не людей, а зверей, то тут у Алешки проблем не бывает. Я уже раньше об этом рассказывал, но теперь придется напомнить, что у Алешки будто есть какой-то таинственный язык, на котором он запросто разговаривает со всяким зверьем и со всякими птицами. Про собак я вообще не говорю. Алешка, например, никогда не дает даже самой обученной овчарке стандартных команд («Сидеть!», «Глядеть!», «Гулять!»), он разговаривает с ней нормальным человеческим языком: «Тебе это надо?», «Слушай, иди-ка рядышком, не забегай», «Постой, у меня шнурок развязался». И любая, самая грозная овчарка будет идти возле его левой ноги как приклеенная или будет активно помогать ему справиться с непослушным шнурком. Грей не отходил от него ни на шаг и облаивал даже Мишеля, когда он к ним неосторожно приближался. И дело здесь совсем не в курице. Мне кажется, дело здесь в обоюдной любви.

Ну ладно – собаки. Это еще можно понять. А лебеди? Как только Алешка появлялся на берегу пруда, они величавыми кораблями, с достоинством сплывались к нему. Даже если их на том берегу кто-нибудь кормил чем-нибудь вкусненьким. Они подплывали к берегу и, вытягивая свои стройные шеи, будто кланялись Алешке или шептали ему какие-то свои секреты.

Алешка и на конюшне стал не то что своим человеком, он стал там главным. Дядька Конюх даже немного ревновал его к лошадям.

– Интересное дело, – говорил он с обидой, – я их кормлю, я за ними ухаживаю, а как этот шплинт придет, они уж тут же копытами стучат, не нарадуются. Меня вот эта Зорька, зараза, трижды с себя сбрасывала, а энтого шплинта несет на себе, как детеныша.

Это правда. Когда Алешка взбирался на Зорьку и давал ей полный ход, она несла его так плавно, будто чашу с драгоценным напитком – чтобы ни капли его не уронить на землю.

Элька сначала очень боялась ездить верхом. Когда она в первый раз села на лошадь, тут же завизжала:

– Как высоко! Снимайте меня! А то сама упаду!

Лошадь почувствовала ее страх и неуверенность и начала под Элькой приплясывать. Элька стала неудержимо сползать с седла. Алешка подставил ей руку и шепнул:

– Скажи ей что-нибудь приятное.

Элька сказала:

– Ну ты, лошадь! Если сбросишь меня, я твой портрет не нарисую.

Зорька дрогнула и переступила всеми четырьмя ногами, стукнула всеми своими копытами.

– Наоборот! – крикнул Алешка. – Ты нарисуешь ее портрет, если она тебя не сбросит. Поняла, Мальвина? И не ори так, а скажи ей в ухо.

Элька послушалась и что-то прошептала Зорьке в ухо. Та согласно мотнула головой и понесла Эльку легкой рысью.

– Что ты ей сказала? – спросил потом Алешка.

– Я ей сказала, если мы хорошо поскачем, я посажу тебя в чулан с крысами. Ей понравилось.

– Соображаешь, – без обиды одобрил Алешка.

А вот с Конюхом у него отношения не складывались. Не нравился он Алешке. А чем – он и сам объяснить не мог.

– Он ненастоящий, – как-то сказал он Эльке. – Он не конюх. Он кто-то другой.

– Не наш человек? – деловито спросила Эля.

Алешка наморщил лоб, подумал, но не ответил. А вот почему?

Взрослые, между тем, были заняты своими делами, они готовились к большому лондонскому аукциону, где предстояла распродажа драгоценных камней из коллекций всяких великих и важных людей. Почему-то и папа очень интересовался этим аукционом. Вместе с Мишелем они часами листали каталоги и проспекты, обмениваясь вполголоса краткими замечаниями. Причем, если кроме них кто-нибудь вдруг оказывался в комнате, они замечаниями не обменивались.

Мадам Брошкина, звеня браслетами, металась то по комнатам замка, то в Лондон и обратно. Вместе с ней металась и симпатичная Ангелина. Гелька, как называла ее Брошкина.

Но эта Геля, или Анальгина, как называл ее Алешка, все время была какая-то грустная. Особенно когда стало известно, что перед аукционом в замок съедутся всякие мелкие и крупные торговцы камнями. Они обсудят все, что будут сами выставлять на продажу, и все, что будут покупать на аукционе. Этот сбор устраивал Мишель, как самый главный у них.

И тут Алешка кое-что узнал от Эльки.

– Я так страдаю, – сказала она, когда Алешка помог ей слезть с Зорьки.

– Попу отшибла?

– Нет. Из-за мамули. У нее, Леш, есть какая-то очень ценная штучка. И она хочет ее продать.

– Ну и пусть продает. Где проблема-то?

– Она ее очень любит. Ей жалко ее продавать.

– Ну и пусть не продает.

– Деньги нужны. А потом мамуля говорит, что эта вещица уже принесла ей одно несчастье. И может другое несчастье принести. Если она ее не продаст. Или продаст.

– Я, конечно, пардон, – сказал Алешка, – но вы, конечно, ненормальные с твоей мамулей. – Но он не привык бросать друзей в трудную минуту. – Давай мы этих гостей пуганем как следует. Нет гостей – и нет проблем.

– Давай! – оживилась Эля. – А как?

– Пушку зарядим. И как ахнем!

– Чем зарядим-то?

– Головками от спичек.

– Знаешь сколько этих спичек надо!

– Знаю, целое ведро. Но я еще подумаю.

– Подумай.

В общем, они еще чего-то там думали. И развлекались вовсю. Облазили весь замок. Надо думать, распугали всех призраков. Правда, «прынец» Эдик все-таки время от времени показывался. Раздваиваясь, исчезал и возникал в самых неподходящих местах. Даже надоел немного.

Но на его шалости и неожиданное хихиканье никто не обращал внимания, все уже к нему привыкли. Только иногда Дворецкий сердито кричал куда-то в даль галереи:

– Эдька, ты, типа того, кончай баланду травить. Или я тебя в зону… то есть в чулан закрою. На большой срок.