Поль Верлен - Пьер Птифис

Глава XII

НА РАСПУТЬЕ

(16 января 1875 — конец марта 1875)

«Мое последнее свидание с Рембо, в феврале 1875…»

15 января заключенному вернули его гражданскую одежду, часы, портфель, галстук, отложной воротничок, выдали новую рубашку и деньги, которые он заработал (сто тридцать три франка девять сантимов).

На карточке с его именем в тюремном «Кондуите» можно прочесть:

Участие в церковных обрядах, под конец заключения

Характер и моральная стойкость: слабый, достаточно высокая

Поведение: исправное

Исправление: вероятно[332]

Следующий день можно было по праву назвать великим. Поль оделся, как на праздник, и тепло попрощался с директором тюрьмы, священником, сержантами и рядовыми тюремщиками. Здесь он оставлял друзей. Последние тюремные формальности, и наконец двери «замка» открылись. Мать встречала его со слезами на глазах.

Но настоящая свобода началась не сразу. Пребывание на территории бельгийского королевства ему было запрещено, и поэтому он был доставлен на вокзал под конвоем двух солдат в меховых шапках; затем их сменили двое жандармов, с которыми пришлось ехать до самой границы. Вместе с ним подобным же образом путешествовали еще несколько французов, недавно освобожденных из тюрьмы.

На обратной стороне его свидетельства об освобождении из мест лишения свободы читаем:

«Выедет из Антверпена в направлении Лондона» и «Пересек французскую границу в пункте Кьеврен»[333].

Кьеврен! Круг замкнулся. Замкнулся именно там, где в июле 1872-го один необдуманный поступок заставил его свернуть с намеченного пути, и сама Судьба вернула его на правильную дорогу.

Нельзя сказать, что жандармы относились к своим подконвойным с большим радушием[334], но вот, наконец, последняя проверка документов, и Поль вместе с матерью садится в поезд, идущий из Валенсьена в Дуэ. Вскоре показались колокольни Арраса. Свободен!

По приезде в Фампу они останавливаются на отдых у Поля Жюльена Деэ.

«Я здесь с 16 числа, — пишет он 25 января 1875 года Лепеллетье, — в семье, у замечательных родственников, с мамой. Точно назвать день и даже сказать, приеду ли в Париж вообще, не могу».

Прием тем не менее был скорее холодным.

«Выйдя из тюрьмы, он приехал сюда, — сообщает дочь Жюльена Викторина Матильде Моте. — Мы приняли его ради его бедной матери, которую можно только пожалеть»[335].

Поля, несколько потерявшего жизненные ориентиры, тоже можно было пожалеть. Правда, несмотря ни на что, религиозные переживания изменили его взгляд на мир. Апелляционный суд 3 января 1875 года подтвердил решение суда первой инстанции о разводе. Велика важность! Как будто во власти людей разлучить тех, кого соединил сам Господь! У него есть сын, и невозможно, чтобы ему запретили его видеть. Он бы встретился с ним, осыпал бы его поцелуями. А Матильда, будь у нее даже каменное сердце, при виде такого зрелища оттаяла бы и улыбнулась… Через родительскую любовь удалось бы вернуть любовь супружескую. А Жорж, что вполне естественно, стал бы связующим звеном между родителями. Все недоразумения бы исчезли, трагикомедия — прекратилась. Угрозы, крики, сцены — любовь преодолеет все.

И вот он сообщает мэтру Гийо-Сионе, что ему нужно переговорить с Матильдой по очень важному вопросу, и в конце января приезжает в Париж.

Первый визит он нанес Лепеллетье. Поль был многим обязан своему старому верному другу: изданием «Романсов», постоянными хлопотами, неизменно сердечными письмами, которые так помогали ему. Их встреча была такой же радостной, как и прежде. Но когда схлынул поток эмоций, Верлен не смог сказать ничего определенного по поводу своих планов на ближайшее будущее. Столица не прельщала его, провинция — тем более, возможно, заграница… Все будет зависеть от одного деликатного дела, почти дипломатического демарша, который он попытается предпринять.

Поль отправляется на улицу Вивьен в контору мэтра Гийо-Сионе, полный решимости потребовать, чтобы ему разрешили увидеть сына. Это его право, его неотъемлемое право.

О развитии событий он сам рассказывает в своих «Мемуарах вдовца» (глава «Формы»). Его встретил весьма любезный клерк, попросил подождать, предложил стул… и так и оставил на целых два часа, не обращая на Поля ровно никакого внимания, между тем как «рыжий адвокат в тужурке», полностью погруженный в свои проблемы, с отсутствующим выражением лица курсировал между приемной и своим бюро.

Поль понял, что «продолжаться это может еще долго», и решил уйти, продиктовав клерку весьма суровое письмо, в котором он настаивал на своем праве видеть сына — он готов прийти в любой день, который ему назначат.

На следующий день он получил подчеркнуто вежливый ответ поверенного, который просил его больше «не нарушать спокойствия».

Что ж, ничего не изменилось. Ему казалось, что тюрьма позади, но в реальности будто бы невидимые стены возникали перед ним на каждом шагу.

Поль, удрученный, возвращается в Аррас.

Ему приходит в голову мысль о том, чтобы уйти в монастырь и там восстановить свое душевное равновесие, а быть может, и попытаться решить для себя, склонен ли он к тому, чтобы постричься в монахи или нет.

В течение долгого времени биографы терялись в догадках относительно места его уединения. Делаэ говорил об одном бельгийском монастыре, что казалось маловероятным — вопрос, следовательно, оставался нерешенным. Впрочем, сам Верлен в одной книге из серии «Малышам», где речь шла о монастыре Нотр-Дам-де-Пре, упоминает о «М. на М.», т. е., по уточнению корреспондента «Мира в картинках» (статья от 24 марта 1888 года), который посетил Верлена в больнице Бруссе, о Монтрёй-сюр-Мер (или, точнее, о Нервиль-ле-Монтрёй). Почему этот картузианский монастырь? Потому, что располагался он неподалеку от Арраса, а также, возможно, еще и потому, что св. Бенедикт-Иосиф Лабрский, которого Поль боготворил, жил там между 1767 и 1769 годами. В монастыре только что была закончена реконструкция, проводившаяся по грандиозному плану на месте старого монастыря, основанного в 1324 году. В 1875-м монастырская община состояла из двадцати двух певчих и двадцати одного послушника. «Ищущим уединения» посетителям разрешалось присутствовать на службе. Это могли быть заутрени, мессы, вечерни и ночные бдения[336].

Но при всем желании Верлен не мог ходатайствовать о принятии его в картузианский орден — он был женат. Поэтому в Нотр-Дам-де-Пре он должен был пробыть не более недели.