Супружеские пары - Джон Апдайк

Если они где-то бывали теперь, то только втроем. Матушка Фокси, неизменно в хрустящем пурпурном платье и в белом шелковом боа, которое она беспрерывно поправляла, пользовалась в обществе успехом: ее принимали наполовину как дуэнью, наполовину как дурочку. Лучше всего она нашла общий язык с Фредди Торном. После Хэллоуина у Литтл-Смитов, праздновавшегося днем позже, без масок, она сказала Фокси:

— Для дантиста он очень эрудирован. Как красноречиво он говорил о современной психологии и о мифах! По-моему, среди ваших друзей-весельчаков он — один из самых симпатичных.

— А по-моему, он коварный и вообще мерзкий.

— Вот как? Конечно, ему не мешало бы подправить рот, но рядом с Кеном меркнет любой мужчина.

Ей уже было не по себе: за две недели она успела обратить внимание, как часто отсутствует Кен и как Фокси замирает в его присутствии. В то утро Кен самостоятельно позавтракал, аккуратно вымыл за собой посуду — что это, если не упрек? — и отправился играть в теннис.

— Кто же тебе нравится, позволь узнать?

— Как это ни грустно, в основном, женщины. Например, Терри Галлахер помнишь, высокая, с прямыми темными волосами, ее еще не смогли заставить сыграть на лютне, хотя она ее принесла. Еще отчасти Джанет Эпплби — такая пухленькая, которая под конец опьянела и стала изображать своего психиатра.

— Я подумала: эта не очень счастливая.

— Она тоже так думает. Из супружеских пар мне нравятся Хейнема и, может быть, Герины. С Роджером я общаться не могу, зато Би, хоть и много ломается, бывает очень милой. У них трагедия: они не могут иметь детей.

— Хейнема? Не тот ли ужасный рыжий человечек, который всех хлопает по заду и ходит на руках?

— Его зовут Пайт. У него очаровательная жена: добрая, спокойная и веселая.

— Ее я не заметила. Зато все вы очень друг к другу внимательны. Тебе повезло: ты нашла друзей, с которыми тебе весело. У нас с твоим отцом таких друзей не было. Мы были одни: мы и ты. Хорошо иногда выпускать пар.

— Кен считает, что мы, наоборот, вырабатываем пар, что мы уже слишком хорошо друг друга знаем. Отчасти это верно: один мужчина даже потерял работу из-за того, что они вместе с женой слишком тесно общались с другой парой.

— Это который?

— Они с нами больше не встречаются. Его зовут Бен Солц. Они евреи. — И Фокси беспомощно покраснела.

Но мать не подала виду, что вспомнила ее Питера. Вместо этого она сказала, опуская сигарету в блюдце под кофейной чашкой:

— Наверное, так получилось из-за сочетания разных обстоятельств.

— Вчера там была женщина, в которую он влюбился, — Кэрол Константин. Помнишь, рыжие волосы с черными корнями и очень тонкая талия? Она художница. Ты так раскритиковала наши голые стены, что я подумываю, не купить ли у нее картину.

— Ее я заметила. Сейчас от нее глаз не оторвешь, но скоро она, увы, превратится в кочергу. Она это тоже знает. Ее муженек мог бы быть к ней повнимательнее.

— Эдди? Мы не принимаем его всерьез.

— Напрасно. Очень тщеславный и бездушный итальянец. Я сказала ему прямым текстом: я с радостью полетела бы в самолете, который он пилотирует: при таком самодовольстве он ни за что не разобьется.

— Мама, как тебе не стыдно заигрывать с молодыми людьми, которые годятся тебе в сыновья?

— Я не заигрывала, просто встревожилась. Его изможденной жене тоже было тревожно.

— Кстати, о супругах. — Фокси немного скучала по Вашингтону. — Как поживают Кеннеди?

— Говорят, что лучше, чем раньше. Раньше у него была очень дурная слава.

— В последнее время она выглядит спокойнее. Я имею в виду фотографии, сделанные на греческом пляже.

— Какое несчастье — эти преждевременные роды! Но, надеюсь, католики сумеют увидеть в этом и хорошую сторону. Одним ангелом в небесах больше и так далее.

— По-твоему, у нас, прихожан епископальной церкви, такого шанса нет?

— Дорогая Элизабет… — Мать потянулась к ее руке, и их золотые обручальные кольца звякнули одно о другое. — Признаться, я вообще перестала относить себя к какой-либо церкви. Роту все это смешно. Другое дело — твой отец, он был связан с морем…

— Он по-прежнему ходит в церковь?

— Я его об этом не спрашивала. Мы уже много лет не виделись. Теперь он живет в Сан-Диего. Может быть, мы больше никогда не увидимся, представляешь?

Фокси отказывалась представлять себе такие вещи.

— Это правда — то, о чем все говорят? — спросила она осторожно. — Что они чуть не развелись?

— Ты о Кеннеди? Мы редко встречаемся с людьми из правительства, но такие слухи ходят. Развестись они, конечно, не смогли бы, пришлось бы купить у кардинала Спелманна признание их брака недействительным. Больная спина мешает ему быть таким активным, как раньше. — Миссис Рот поставила локти на край стола и разгладила кожу под глазами. — Почему ты спрашиваешь?

— Мне любопытен развод. — Отвернувшись, чтобы сгладить эффект от этого признания, она увидела большой заголовок в газете, аккуратно сложенной Кеном: «Днем свергнут». Днем… Dies, diei. diem… — Иногда я думаю, не лучше ли было бы и нам с Кеном развестись.

Планета перестала вращаться. Фокси ждала, кто ей ответит — мать или миссис Рот.

— Серьезно? — Чей это ответ?

— Не очень, — отозвалась Фокси трусливо, с деланным безразличием. Просто иногда посещает такая мысль. После переезда сюда у меня появилось слишком много свободного времени. Ничего, вот родится ребенок — и все будет хорошо.

— Не уверена, — ответила ей мать. — Раз ты несчастлива, почему не покончила с этим раньше, до беременности? Сколько лет вы прожили с Кеном? Семь?

— Я не знала, что несчастлива, пока не переехала сюда. Ах, мама, я так запуталась! Все это очень грустно. У него есть все, чего могу желать, но мы утратили контакт.

— Дитя мое… Да, поплачь. Как я тебе сочувствую!

— Он так хорош, мама, просто не верится. Он меня не видит и не знает.

— Ты уверена?

— Да-да! Я встречаюсь с другим человеком, а он даже об этом не догадывается.

— С кем ты встречаешься? — повысила голос миссис Рот.

Ты не шутишь?

— Неважно, с кем. С одним мужчиной. Нет, я не шучу. Я с ним сплю.

— Ребенок от него?

— Нет, мама, ребенок от Кена.

Это признание было роковым. Пряча лицо в ладонях, Фокси осознала, что это и есть самое худшее. Если бы ребенок был от Пайта, в этом была бы логика, а не дерзкий выход за границы приличий.

— В общем, — обрела дар речи ее мать, — это необходимо прекратить.

Фокси почувствовала силу слез: прячась за их серебряным щитом, она не сдавалась матери, не позволяла ей одержать легкую победу, а умоляла о спасении.

— Если бы я могла это прекратить, то не начинала бы. Это с самого начала было ошибкой. Это была не его, а моя инициатива. Мне страшно ранить не Кена, а его, использовать его любовь как способ заставить его на мне жениться.

— Как я поняла, этот человек тоже женат?

— Конечно, женат. Мы тут все семейные.

— Ты ему говорила, что хочешь за него замуж?

— Нет. Да… Не знаю. Все равно это невозможно.

— Вот тебе мой совет: немедленно порви с ним! Но я, конечно, не вправе объявлять любой развод катастрофой.

— Этот был бы катастрофой. Он любит жену.

— Он сам это говорит?

— Он любит нас обеих. Он всех любит. Не хочется быть стервой, которая этим пользуется.

— Какие высокие моральные качества! В мои времена женщиной просто пользовались. Кажется, я догадываюсь, кто это. Не бойся за него, он выживет.

— На кого ты думаешь?

— На подрядчика.

— Мама…

— Да, на высокого ирландца, забыла, как его зовут, который вчера с тобой танцевал.

— Мэтт Галлахер? — Фокси облегченно рассмеялась. — Он, конечно, отменный танцор, но в остальном мало отличается от Кена, разве что не так умен.

— Все это в прошлом, мама, — легкомысленно бросила Фокси и встала. В пояснице зазвучала незнакомая музыкальная фраза боли.

Десятилетняя Рут, плотненькая, но уже хорошенькая, проводила все больше времени в своей комнате, где поддерживала образцовый порядок. Пайт подарил ей на день рождения зеркало в полный рост, ворота в тщеславие — дар любящего папаши, с которым, возможно, надо было повременить. Теперь он стеснялся застигнуть дочь за самозабвенным самолюбованием в зеркале. Осматривая зеркало в поисках следов косметики, он неожиданно обнаружил собственное отражение: мешки под глазами, вороватый вид. На обоях, выбранных дочерью самостоятельно, красовались цветочки, на полочках были аккуратно выставлены коллекции книжек, морских ракушек, бутылочных крышек, иностранных куколок, присылаемых родителями Анджелы, любителями зимних круизов, из различных гаваней; здесь же висела бирюзовая карта мира, бело-зеленый плакат футбольной команды тарбокской средней школы, фотографии, сделанные опять-таки самой Рут: обнявшиеся родители, почивший хомяк, сирень в цвету, приятели с пляжа, но только не сестра. Здесь Рут делала за секретером отцовской работы домашние задания, записывала в дневник лаконичные метеосводки и впечатления об экскурсиях, здесь вырезала из «Лайф» и «Нейшнл Джеографик» Софи Лорен, английскую королеву Елизавету II, русскую собаку-космонавта, огромного каменного фараона, которого грозила затопить Асуанская плотина, голое нигерийское племя, пакистанскую мать, рыдающую над погибшим при землетрясении ребенком, Жаклин Кеннеди, квартет «Битлз».