После – долго и счастливо - Анна Тодд

– Да, следовало. – Все было бы иначе, если бы он это сделал.

– Знаю, ты этого не понимаешь, а мои неверные решения и ложные надежды разрушили твое детство. Я не жду ни прощения, ни понимания. – Он складывает ладони, будто в молитве, и прикрывает ими рот.

Я молчу: не знаю, что сказать. Мое сознание взбудоражено ужасными воспоминаниями и пониманием того, насколько облажались эти трое моих… так называемых родителей. Даже не знаю, как их называть.

– Наверно, мне казалось, что она рано или поздно поймет, что он в отличие от меня не может предложить ей стабильность. У меня была хорошая работа, и я был не таким безответственным, как он. – Кен замолкает. От тяжелого вздоха жилет на его груди натягивается, и он переводит взгляд на меня. – Думаю, если Тесса выйдет замуж за кого-то другого, он будет чувствовать себя так же. Он всегда будет соревноваться с тобой, и даже если ты уйдешь от нее в сотый раз, он будет соревноваться с воспоминаниями о тебе. – Он не сомневается в своих словах, это видно по его тону и по тому, как он смотрит мне прямо в глаза.

– Я больше никогда ее не оставлю, – цежу я сквозь стиснутые зубы. Мои пальцы сжимаются на кромке столешницы.

– Он тоже так говорил, – вздыхает он и прислоняется к комоду.

– Я не он.

– Да. Я и не утверждаю, что ты похож на Кристиана или что Тесса – на твою мать. Тебе повезло, Тесса видит только тебя. Если бы твоя мать не боролась со своими чувствами к нему, они могли бы быть счастливы вместе. Вместо этого они позволили своим разрушительным отношениям испортить жизнь всем, кто был рядом. – Кен снова потирает щетину. Раздражающая привычка.

На ум приходят Кэтрин и Хитклифф, и меня тошнит от такого сравнения. Возможно, как персонажи Тесса и я – самая настоящая катастрофа, но я не позволю, чтобы наша судьба закончилась так же.

Но все, о чем говорит Кен, не имеет для меня смысла. Почему он вытерпел от меня столько дерьма, если было хотя бы слабое подозрение, что я вообще не его проблема?

– Значит, это правда? Он твой отец, да? – спрашивает он, словно теряя живительную силу, которая поддерживала его существование. Сильный устрашающий мужчина из моего детства исчез, превратившись в человека с разбитым сердцем, готового разрыдаться.

Мне хочется сказать ему, что он идиот, если пытается примириться со мной, и что мы с мамой никогда не забудем тот ад, в который он превратил мое детство. Это его вина, что я подружился с демонами и сражаюсь с ангелами и что теперь меня ждет теплое местечко в аду, а в рай дорога закрыта. Это его вина, что Тесса не хочет быть со мной. Его вина, что я причинял ей боль столько раз, что и сосчитать трудно, и его вина, что только теперь я пытаюсь исправить ошибки, которые совершал двадцать один год.

Но вместо того чтобы высказать все это, я не произношу ни слова. Кен выдыхает.

– С самой первой минуты, как я тебя увидел, я знал, что ты его сын.

Его слова буквально вышибают воздух из моей груди вместе со злыми мыслями из головы.

– Я это знал. – Он пытается не заплакать, но тщетно. Я с досадой отворачиваюсь от слез на его щеках. – Знал. Как я мог не знать? Ты был вылитый он, просто копия, и с каждым годом твоя мать все больше плакала и все чаще ускользала к нему. Я знал. Я не хотел это признавать, потому что ты – все, что у меня было. Твоя мать никогда не принадлежала мне по-настоящему. С той минуты, как я ее встретил, она принадлежала ему. Ты – все, что у меня было, но, позволив злости одержать верх, я и это разрушил.

Он умолкает, чтобы перевести дыхание, и я сижу в неловком молчании.

– С ним тебе было бы лучше, я это знал, но любил тебя – и до сих пор люблю как родного – и могу только надеяться, что ты разрешишь мне остаться в твоей жизни.

Он все еще плачет, слезы градом катятся по его лицу, и я понимаю, что жалею его. С плеч словно спала часть груза, и я чувствую, как годы, полные злости, растворяются во мне. Не знаю, что это за чувство, но оно сильное и дарует свободу. Когда он поднимает на меня глаза, я уже сам не свой. Я – уже не я, и это единственное объяснение, почему мои руки тянутся к его плечам и обнимают его, чтобы утешить.

Он начинает дрожать, а затем рыдать, сотрясаясь всем телом.

Глава 47

Тесса

Дорога была именно такой ужасной, как я и предвидела. Казалось, она просто не желает заканчиваться: каждый элемент желтой разметки – словно одна из его улыбок, одна из его ухмылок. Каждая бесконечная полоса движения словно насмехалась над ошибками, которые я совершила. Каждая машина на дороге – очередной незнакомец, другой человек со своими проблемами. В маленькой машине я чувствовала себя одинокой, слишком одинокой, и только все дальше и дальше уезжала от места, где хотела быть.

«Не глупо ли это с моей стороны? Хватит ли у меня сил бороться с течением в этот раз? И хочу ли я бороться?»

Какова вероятность того, что в этот, уже, наверное, сотый раз все будет по-другому? Или он, отчаявшись, просто использует слова, которые я всегда хотела услышать, потому что понимает, насколько я отдалилась?

Моя голова – будто роман в две тысячи страниц, полный глубоких мыслей, бессмысленной болтовни и дурацких вопросов, на которые я не знаю ответов.

Когда я припарковалась у дома Кимберли и Кристиана, напряжение в плечах стало просто невыносимым. Я буквально чувствую мышцы под натянутой до предела кожей. Пока я стою в гостиной, ожидая Кимберли, напряжение только растет.

На лестнице появляется Смит и брезгливо морщит нос.

– Она сказала, что спустится, как только закончит разминать папину ногу.

Я не могу удержаться от смеха при виде этого мальчишки с ямочками на щеках.

– Хорошо, спасибо.

Открыв мне дверь пару минут назад, он не сказал ни слова. Просто осмотрел меня с головы до ног и, едва улыбнувшись, махнул рукой, приглашая войти. Меня впечатлила эта улыбка, неважно, слабая или нет.

В полном молчании он садится на край дивана. Он сосредоточен на гаджете в руке, а я – на нем. Младший брат Хардина. Так странно, что этот чудесный мальчишка, которому я, похоже, не слишком нравлюсь, все это время был биологическим братом Хардина. В этом есть смысл: он постоянно спрашивал о Хардине и, кажется, наслаждался его компанией, в отличие от большинства других людей.

Он поворачивается и замечает, что я его разглядываю.

– Где твой Хардин?

«Твой Хардин». Каждый раз, как он задает мне этот вопрос, мой Хардин где-то далеко. На этот раз дальше, чем когда-либо прежде.

– Он…

В комнату врывается Кимберли и устремляется ко мне, протягивая руки. Конечно же, она на каблуках и накрашена. По всей видимости, внешний мир продолжает жить своей жизнью, даже если у меня внутри все застыло.