Проказница - Кейси Майклз

— А ты зловредный, — сказал Бартоломью, задумчиво глядя на друга. — До сих пор я не замечал в тебе этой черты. Ты знаешь об этом?

— Спасибо, Боунз, — ответил Саймон, наблюдая, как вторая учредительница, графиня Ливен, приближается к Лестеру Пламу. Он только что запихал в рот толстый комок лакрицы и держал его между зубами. Графиня, словно буксир, тащила за собой какую-то прыщавую девицу, явно намереваясь представить молодых людей друг другу. Ведь основное назначение «Олмэкса» состояло в знакомствах, конечной целью которых было формирование брачных пар. — Ого! Посмотри-ка вон туда, Боунз, на нашего мистера Плама. По всем признакам он очарован.

Виконт не ошибся. Лестер, у которого теперь подозрительно вздулась щека, раз этак с полдюжины дернул головой — друзья предположили, что это вариант поклона, — и уставился на протянутую руку дебютантки с таким видом, будто это отрава.

Когда стало ясно, что юная леди не собирается убирать руку, Лестер выкатил глаза, словно испуганный жеребец, готовый обратиться в бегство, и наклонился для поцелуя. Звонко чмокнув почти безжизненную белую плоть, он торопливо достал носовой платок и стал яростно тереть девушке руку. Саймон не сомневался, что он убирает следы лакрицы. После этого Лестер встал очень прямо, как бравый солдат у стены перед расстрелом, тяжело сглотнул и поморщился. Было почти видно, как лакрица проделала свой путь внутри его горла. Лестер тут же полез в карман, вынул другую лакричную палочку и протянул новой знакомой.

— О, глупый юнец! — сочувственно простонал Бартоломью, словно на себе ощущая, каково сейчас Лестеру. В свое время он тоже сделал ряд неверных шагов, из-за чего три года не показывался в «Олмэксе». — Посмотри, Саймон, сейчас графиня наверняка его стукнет. И нас, вероятно, тоже. За то, что мы привели его сюда.

— О, да у тебя заячье сердце, Боунз! — засмеялся Саймон, наблюдая за парочкой. Прыщавая дебютантка блаженно улыбнулась Лестеру и просунула руку ему под локоть, позволяя вести себя на паркет, где как раз формировался кружок для коллективного танца. — Похоже, мы, лондонские джентльмены, ничего не смыслим в ухаживании. Все-то мы делаем неправильно! Букетики, прогулки в парке, оды женским бровям — видно, это уходит в прошлое. Ты не взял с собой круглых леденцов, Боунз? Или ты решил сегодня не танцевать?

— Невероятно! — воскликнул Бартоломью, качая головой, когда Лестер со своей партнершей начали танец. — Никогда не видел ничего подобного. Гм… ты спросил про леденцы? Ты действительно считаешь, что так… О! Смотри, Саймон! Ты оказался прав. Филтон действительно пришел — в четыре-то часа! И выглядит прекрасно, словно новенькая монетка. Будто и не должен три сотни своему несчастному портному. Ты прямиком к нему или подождешь, пока он сам подойдет?

Саймон повернулся в том направлении, куда показывал Бартоломью, и стал наблюдать за Ноэлем Кинси. Он и в самом деле великолепно смотрелся в длинном фраке и панталонах, хотя и походил при этом на пузатого мальчика. Все-таки Саймон изрядно не любил графа.

Филтон поднес к глазу монокль и обозрел танцующих. Несомненно, выискивал себе подходящую невесту. Бегло просмотрев линейку молодых леди, приготовившихся начать кадриль, он остановил взгляд на Калли, как и ожидал Саймон. Во-первых, раньше граф ее никогда не видел, и, во-вторых, она была самой красивой девушкой в зале.

— Где Арман? — коротко спросил Саймон. Прежде чем начать игру, он желал знать позиции всех игроков.

— Вместе с Калли, в дальнем конце зала, только что миновал угол, — тотчас доложил Бартоломью. В этот вечер он превзошел самого себя, выполняя роль сыщика и наблюдателя. Он сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух. — Ну, вот и наш выход, Саймон. На счастье или горе.

— Мы не на свадьбе, Боунз, — проворчал виконт, поймав себя на том, что ему совсем не нравится, как Ноэль Кинси смотрит на Калли. Но не бежать же к ней, чтобы набросить шаль на ее обнаженные плечи! Что подумают в зале? — Ладно, Боунз, пошли. Для начала поговорим с ним. Расскажем чуть-чуть о Калли для затравки. Потом оставим его на время, чтобы поразмыслил, а на ночь заманим играть в «Уайтс». Я думаю, он охотно согласится, тем более когда узнает, что в ее карточке для него уже нет танца.

Вот они, священные стены «Олмэкса». Событие, о котором мечтает каждая молодая англичанка, свершилось. Очаровательное белое платье Калли поблескивало в сиянии свечей. Юбки издавали тихий шелест. Туфли нигде не морщились, когда она ступала по паркету. Ее волосы тщательно уложили особым образом, чтобы локоны смотрелись естественно и прическа не выглядела излишне торжественно. В то же время узкая атласная лента с жемчугом придавала этой безыскусственности что-то царственное. Танцевальная карточка заполнена до отказа. Восемь приглашений до ужина! Даже по собственным скромным оценкам, Калли была царицей бала, самой популярной молодой леди в лондонском обществе. О ней говорили больше всех, к ней обращались все взоры. Словом, дебют удался.

Но девушка чувствовала себя несчастной.

Много ли мужчин удостоили бы ее своим вниманием, если бы Саймон, Боунз и Арман, даже Имоджин и Лестер не нашептывали всем подряд о ее выдающемся приданом? Если бы не это, упади она в обморок, запой гимн во всю мощь своих легких, разденься до нижнего белья и станцуй джигу прямо перед скрипачами, никто бы и не заметил. Даже если бы она вышла на середину зала и в истерике бросилась на пол, с пеной у рта и судорогами, было бы то же самое. Однако Калли чувствовала себя несчастной не из-за этого.

Причина заключалась в том, что ей сегодня днем сказал Саймон, когда она вынудила его дать объяснения. У него имелись собственные мотивы для уничтожения Ноэля Кинси. Веские и жесткие. Они казались достаточно убедительными Арману, Боунзу, Имоджин, но недостаточно убедительными для нее. Каледония Джонстон непременно должна была давить на него и не отстала, пока не добилась признания, разбередив старое горе.

Теперь Саймон ее ненавидит. И презирает. Так ей и надо.

Не то чтобы ее собственные мотивы теперь потеряли ценность — нет, но после истории самоубийства отца и сына они как-то померкли. Джастин из-за Филтона покинул страну, но по крайней мере живым и невредимым, не считая уязвленной гордости. Когда-нибудь он вернется домой, не такой веселый, как раньше, но поумневший, а юный Роберт — никогда.

Да, Саймон имел все основания сердиться и презирать ее. И это было ужасно. Но еще больше ее огорчало то, что она не могла заставить себя рассердиться на него за обман.

Куда ни кинь, Саймон кругом прав, а она глупая, инфантильная и опрометчивая. Если бы она следовала своим скороспелым планам, ее попытки наказать Филтона все равно провалились бы, а они с Лестером оказались бы в тюрьме. И если бы Саймон выпустил ее тогда с Портленд-плейс, она, конечно, не поехала бы домой, а продолжала разыскивать Филтона — она хотела стрелять в него! Как ей могла прийти в голову эта мысль?