Многорукий бог далайна - Святослав Логинов

— Так ты иж жемли штарейшин? — сказал он, лишь слегка пришепетывая. — Так бы и говорил шражу.

— То-то ты слушал, — укоризненно заметил Шооран.

Изгой разложил подстилку, устроился на ней поудобнее. Спросил:

— Тшево тебе рашкажывать-то?

— Сначала — вообще. Как вы тут живете?

— Живем хорошо. Любим друг друга до шмерти.

— Это я уже понял, — Шооран сунул палец через пробитую в жанче дыру, проверяя, цела ли кольчуга. — Правит у вас кто?

— Никто не правит. У наш равенштво. Вше люди братья, только одни штаршие да умные, а другие — дураки.

— Ну а принадлежит все — кому? Я с суурь-тэсэга смотрел, поля у вас огромные, одному такое не убрать.

— Обшее. Вше вмеште работают.

— Ясно, — сказал Шооран, вспомнив, что рассказывал Энжин о стране старейшин. — Ну а ест кто? Мяса-то всем не хватит.

— Вше понемношку едят. Не мяшо, конешно. Мяшо, туйван — это тшерэгам. А протшим оштаетша только для нажвания.

— У вас, что, очень много народу живет на оройхонах? — недоумевающе спросил Шооран. Рассматривая с высоты сухой оройхон, он не заметил слишком большого перенаселения.

— Много, штрашть школько.

— Больше тройной дюжины? — удивился Шооран.

— Не-е! Где такую прорву прокормить? Меньше.

— Ладно, — сказал окончательно запутавшийся Шооран. — Разберусь. А ты-то почему здесь? Ты бандит?

— Я — маканый, — странное слово звучало будто характеристика и вместе с тем как имя. — Бандитов у наш нет.

— Слушай, — сказал Шооран, переходя к главному для себя вопросу. — Я ищу одного человека, женщину. Около года назад она ушла в вашу страну. Подскажи, где она могла приткнуться, где ее искать?

— Мы чужих не любим, — изгой вздохнул, пластырь на щеке вздулся пузырем. — Молодая она?

— Молодая. И красивая.

— Тогда ее могли в какую-нибудь обшину принять, обшей женой.

— Это как? — насторожился Шооран.

— Я же говорю — у наш равенштво. Мушшины могут иметь много жен, а женшины ражве хуже? Они тоже могут. Ешли она шоглашитша вжать в мужья шражу вшех мушшин в обшине, то ее могут принять.

— Вообще, это называется не жена, а по-другому, — заметил Шооран. — Она не согласится. К тому же, она ребенка ждет… ждала тогда, сейчас уж родила давно.

— Ш ребенком нигде не вожмут. Ей тогда одна дорога — на алдан-тэшэг.

Шооран вспомнил удивительные представления братьев о загробной жизни и промолчал. Потом спросил:

— А если все-таки искать, то где?

— Где угодно. У наш швобода, — изгой отвернулся от Шоорана и занялся чавгой. Потом сказал, не оборачиваясь: — На ближних оройхонах таких нет. Я тут вшех жнаю.

— А как вы друг друга зовете? — спросил Шооран. — Чтобы мне не пугать всех подряд. Обычаи у вас какие?

Ответить изгой не успел. Из-за тэсэгов вышло с полдюжины вооруженных людей.

— Кто такие? — острия копий уперлись сидящим в грудь.

— Ах, доблешные тшерэги! — зашамкал изгой. — Што вам надо от двоих ушталых путников? Мы пришели отдохнуть…

— Ты молчи, недомаканый, — прервал старший. — С тобой все ясно. А вот это что за диво из далайна? — он повернулся к Шоорану. — Обыскать.

— Не советую! — Шооран схватился за гарпун.

Удар копья болезненным толчком отдался в груди, но кольчуга выручила, а в следующее мгновение Шооран был на ногах. Он мог бы проткнуть потерявшего равновесие воина, но еще надеялся закончить дело миром и не хотел убивать. Он лишь выбил копье, ударив тупым концом гарпуна по пальцам, и тут же отступил на шаг.

— Я на вас не нападал. Что вам от меня надо?..

Удар не позволил ему договорить. Кто-то из противников, оставшийся в укрытии и не замеченный им, подкрался сзади и ударил по затылку.

Шоорана скрутили, сорвали сумку и жанч. Увидав открывшуюся под жанчем кольчугу, командир довольно протянул:

— Зна-акомая штучка! Как же ты попал так далеко от своей границы?

Шооран угрюмо молчал. В затылке часто стучала боль.

— Женшину он ишшет, — угодливо сообщил изгой. — Про женшину он шпрашивал.

Не переставая сгибаться в поклонах и прижав культяпки рук к груди, изгой поднялся и вдруг метнулся в сторону, намереваясь бежать. Но цэрэгам была хорошо знакома эта уловка, один из них ткнул древко копья между ног бегущего, калека кувыркнулся в нойт.

— Ку-уда?.. — засмеялся дюженник. — Шустрый какой…

— Меня-то жа што, добрые люди? — захныкал изгой.

— А кто чавгу жрал?

— Не я! — почему-то испугался изгой. — Это вот он, дьяволопоклонник!

— То-то я не видел… Давайте, братцы, пошли. Отбегали свое.

Раздирая предутреннюю мглу, прогудела раковина, и сухая полоса закопошилась, просыпаясь. Каторжники нехотя поднимались с земли, встряхивали одежду, на которой спали, натягивали ее и шли строиться на молитву. К этому мероприятию Шооран никак не мог привыкнуть. Дико было видеть, как десять дюжин взрослых мужчин становились на колени и повторяли вслед за старшим братом:

— Всеблагой господь, создатель вод, тверди и небесного тумана, вечный Тэнгэр! Благодарим тебя за прошедший день, просим дня будущего и жаждем жизни вечной на светлом алдан-тэсэге твоем. Охрани нас могучей мышцей твоей от многорукого Ёроол-Гуя и злых дел его. Тебе молимся и на тебя уповаем, ибо нет в мире бога, кроме тебя. Яви славу твою в делах светлых илбэчей твоих, их же любим благодарным сердцем… — каторжники нестройно выводили слова молитвы, и илбэч повторял вместе со всеми: — Их же любим благодарным сердцем во все века, покуда стоит далайн.

Не мог он к такому привыкнуть. Тошно было.

Еды по утрам не полагалось, после молитвы заключенные отправлялись на работы. Кто-то со спутанными ногами и под строгим караулом уходил на мокрое за нойтом. Работа считалась не тяжелой, но опасной. Явится Ёроол-Гуй — что тогда? Как бежать, если можешь сделать лишь небольшой шажок?

Другие, и Шооран в их числе, варили ухэры. Взгромоздив на авары костяные чаны, кипятили смердящий нойт, бросали в него искрошенные панцири собранных в мягмар тварей, высушенных ыльков, спутанный в клубки и ни на что больше не годный волос, иной хитиновый сор. Кашляя и задыхаясь, размешивали варево, а когда весь хитин растворялся, с надсадным криком снимали котлы с огня и выливали густую массу в огромную, выдолбленную прямо в скале ванну. Там наступала очередь мастеров, которые, впрочем, тоже были каторжниками. Возле ванны, поднимаясь чуть не на три человеческих роста, стояло странное сооружение. Костяные части делали его похожим на скелет невиданного, вставшего на дыбы зверя. Называлось устройство: «макальник». Сверху на толстых веревках — не хитиновых, упаси Тэнгэр, а из соломенной пряжи — висело тяжелое аккуратно обточенное и тщательно отполированное бревно. От горячего нойта древесина стала черной и лоснилась, густо смазанная салом жирха. Под громкие крики работников макальник со скрипом сгибался и окунал бревно в раствор. Не дав нагреться, бревно поднимали и окунали в холодную воду. Затем снова в нойт и вновь в воду. Постепенно на бревне нарастала корка хитина. Через неделю макания она достигала нужной толщины, тогда болванку высушивали, обрезали с одного конца, извлекали многострадальное бревно, а полученную заготовку отправляли оружейникам, которые доводили будущий ухэр до готовности.