Том 14. Опасные игры. Ева - Джеймс Чейз

Я быстро проехал на Сансет-стрит. Через несколько дней все мои знакомые перестанут разговаривать со мной. Очевидно, мне придется выйти из членов клуба. «Ну и пусть, — подумалось безразлично. — Самое главное то, что у меня есть Ева». Я снизил скорость, внезапно почувствовав, что должен сейчас же услышать голос той, к которой меня влекло неодолимо. Ничего не поделаешь! Я не властен над собой. Может быть, Питеру или кому-нибудь другому удалось бы убедить меня не бить Ингрема, но никто на свете не смог бы уговорить меня не звонить Еве. Я остановился у аптеки, вышел из машины и направился к телефонной будке. Диск телефона был слишком тугим и трижды срывался, прежде чем удалось набрать номер. Я нервничал, злился, лицо мне заливал пот. К телефону подошла Марти.

— Попросите мисс Марлоу, — сказал я.

— Кто говорит?

Какого черта эта Марти вмешивается? Какое ей дело? Почему Ева сама не подходит к телефону? Если она думает, что мне доставляет удовольствие разговаривать с ее прислугой каждый раз, как я звоню, если воображает, что я испытываю радость, называя свое имя прислуге, которая потом за рюмкой вина будет сплетничать обо мне с молочницей или такими же ничтожествами, как она сама, то Ева глубоко ошибается.

— Говорит человек с Луны! — выпалил я. — Вот кто говорит.

Наступила пауза. Я ждал, что за ответ прозвучит на мою выходку. Марти произнесла словно с неохотой:

— Мне очень жаль, но мисс Марлоу нет дома.

— Нет, она дома! — злобно крикнул я. — В такое время она должна быть дома. Скажите, что я хочу поговорить с ней.

— Кто звонит? Я должна знать, кто просит мисс.

— Слава богу. Мистер Клив… Теперь вы довольны.

— Очень жаль, но мисс Марлоу занята.

— Занята? — тупо повторил я. — Но ведь еще нет и двух часов. Как она может быть занята?

— Сожалею, — без всякого сочувствия прозвучал ответ служанки. — Я передам, что вы звонили.

— Одну минутку, — взмолился я, внезапно почувствовав себя больным и опустошенным. — Вы хотите сказать, что у нее какой-то посетитель?

— Я передам, что вы звонили, — как автомат отчеканила Марти и повесила трубку.

Я же бросил трубку, и она повисла на шнуре. Настроение у меня было отвратительное. Сейчас я вполне мог бы пустить себе пулю в лоб. Если бы у меня был пистолет, я именно так бы и поступил. Застрелился бы прямо, здесь, не медля ни минуты. Это самоубийство стало бы сенсацией. Известный писатель покончил с собой, выстрелив себе в голову в телефонной будке. Великолепный заголовок. Но у меня нет пистолета. Плохо мое дело. Если бы я застрелился, Мерль Венсингер решила бы, что я покончил с собой из-за нее. А Кэрол, нежная Кэрол, считала бы, что она причина моего трагического конца. А Фрэнк — известный писатель и сплетник — подумал бы, что я лишил себя жизни из-за случая с ним. И все бы они ошибались. Если бы я размозжил себе голову, единственной виновницей этого была бы Ева. И я готов поспорить на что угодно, что она отнеслась бы к моему самоубийству с полнейшим безразличием, и ей даже в голову бы не пришло, что я застрелился из-за нее. «О'кей, — подумал я. — У меня нет пистолета. Но я могу пойти куда-нибудь и напиться. А это уже выход. Надо напиться вдрызг.» Только я со страхом чувствовал, что во всем мире не хватит коньяка, которым я мог бы залить свое горе. Я вышел из автомата на улицу и сел в машину.

«Бедняга! — еще раз сказал я себе. — Мне очень жаль тебя». Эти слова я говорил себе уже утром. Оно было ужасным. И я все еще был пьян. Сидел я в машине, закрыв лицо руками, опершись на руль, и плакал. Вот до чего я дошел. Если бы Ева увидела меня вчера, она стала бы презирать меня. Ее муж никогда бы не поступил так. Джек поехал бы к ней, вышиб бы дверь и вышвырнул из дома того, с кем Ева проводила время. Потом Джек схватил бы свою жену за плечи и стал бы бить ее головой об стену. «Я ненавижу бесхарактерных людей, — говорила Ева в ту первую ночь, когда мы лежали на кровати. — У Джека сильный характер. Он знает, чего он хочет, и ничто не в состоянии заставить его свернуть с намеченного пути». Я тоже знал, чего я хочу, но я не поехал к ней и не бил ее голову об стену. Я сидел, закрыв лицо руками, прислонившись к рулю, и плакал.

12

Я пробудился от тяжелого сна и увидел, что Рассел раздвигает шторы. Я со стоном сел. Голова раскалывалась от боли, язык был похож на кусочек дубленой кожи.

— Вас хочет видеть мистер Теннет, сэр, — доложил Рассел.

Я тут же вспомнил об Ингреме.

— Черт возьми! — воскликнул я и откинулся на подушки. — Сколько времени?

— Ровно десять тридцать, — ответил слуга, посмотрев укоризненно на меня.

— Полегче, Рассел! — крикнул я. — Тебе, наверное, уже известно, что произошло в клубе писателей?

— Да, сэр, — сказал слуга, сжав губы. — Очень сожалею, сэр, что так все вышло.

— Я не сомневался в твоем сочувствии, — съязвил я, хотя мне было не до игры слов: я жаждал только одного, чтобы перестала так отчаянно болеть голова. Я был жив, значит, не застрелился. Зато осуществил свой второй план: напился до беспамятства. Как я добрался домой, неизвестно. Я ничего не помнил, даже того, как лег в кровать.

— Эта вошь сама напросилась на побои и получила по заслугам.

Рассел закашлялся.

Я застонал.

— Прекрасно. Пусть мистер Теннет подождет. Понятия не имею, что ему нужно от меня. Теперь все равно ничего не исправить.

Когда, слуга вышел, я встал и поплелся в ванную. Холодный душ освежил меня всего, и головная боль почти прошла. Я побрился, смешал виски с содовой, выпил его и оделся, чувствуя, что начинаю приходить в себя. Питер ждал в гостиной.

— Привет, — сказал я и, подойдя к буфету, снова приготовил себе стакан виски с содовой. — Я спал. Извини, что заставил тебя ждать.

— Это не имеет значения, — сказал Теннет.

— Выпьешь?

Он покачал головой. Я подошел к кушетке и уселся рядом с гостем. Наступила неловкая пауза. Мы посмотрели друг на друга и отвернулись.

— Ты пришел из-за Ингрема, да? — спросил я.

— Да. Других причин нет. Ты был пьян?

— Я должен оправдываться? — уточнил я, пытаясь сдерживаться, но чувствуя, что начинаю злиться.

— Я пришел сюда не за тем, чтобы критиковать твои поступки, — быстро проговорил Питер. — Хотя, должен признаться, меня удивило твое поведение. Я должен известить тебя, что Голд намерен подать на тебя в суд.

Я уставился на режиссера.

— Голд намерен подать на меня в суд? — повторил я. — Вот это да! Этого я никак не ожидал.

Питер кивнул.

— Боюсь, что это так. Ингрем получил травму. В течение нескольких дней он не в состоянии работать. Этот простой обойдется студии в копеечку. И Голд бесится.

Внезапно я почувствовал себя удовлетворенным: по крайней мере вошь получила как следует.

— Понятно, — сказал я.

— Я решил прийти к тебе и поговорить, — продолжал Питер. Он чувствовал себя как-то неуверенно и неловко, и по выражению его лица я видел, что ему неприятен этот разговор. — Р. Г. сказал, что потеряет от этого сто тысяч долларов.

— Вполне приличная сумма. Так вот во что обошелся один мой удар! — выпалил я и внезапно ощутил страх, по коже у меня побежали мурашки. — И Голд намерен судом взыскать с меня эту сумму?

— Юридически он не правомочен подать на тебя в суд и потребовать выплаты этих денег, — объяснил Питер. — В суд может обратиться только Ингрем. — Питер посмотрел на свои начищенные до блеска ботинки и добавил: — Р. Г. встретился с Ингремом.

— Вот как. Он встретился с Ингремом? — Я отпил половину стакана спиртного, как пьют воду. Виски с содовой показалось мне безвкусным. — И Ингрем воспользуется своим правом, чтобы через суд взыскать сто тысяч долларов? Боюсь, что ему не удастся получить эти денежки.

Питер осторожно стряхнул мизинцем пепел с сигареты.

— Ингрем не подаст на тебя в суд. Он сказал Голду, что не сделает этого.

Я поставил стакан на столик.

— Почему же?

— Не знаю, — откровенно признался Питер. — Я на его месте не пощадил бы тебя. Ты мерзко поступил с ним, так ведь, Клив?

Я отмахнулся.

— Ты хочешь сказать, что он играет в благородство и подставляет мне вторую щеку?

Питер подтвердил мое предположение:

— Что-то в этом роде.

Я вскочил. Моему возмущению не было предела.

— Проклятое животное! Я не позволю ему так обращаться со мной! Пусть подает на меня в суд! Это не имеет для меня никакого значения! Ты думаешь, меня беспокоит, как он поступит?

— Послушай, Клив, ты лучше сядь, не горячись. Ты уже и так достаточно наделал глупостей, приди в себя. Что с тобой произошло? Тебе известно, что Кэрол на грани нервного расстройства?

Я наклонился к гостю.

— Вот что, Питер. Мне ни к чему, чтобы ты меня опекал. Я абсолютно уверен в этом. Не вмешивайся в мои дела. Не вмешивайся, говорю я тебе.