Строитель - Андрей Готлибович Шопперт

Событие семьдесят четвёртое

На чистом русском языке, на посконной мове, чёрным по белому, при свидетелях, разъясняя почему… эпитетов не хватает. Сказал же Андрей Юрьевич дочери Евфимии, чтобы не надевала туфель с каблуками. И? И понятно, что надела. Могла бы плат повязать на голову. Нет. Надела высоченный кокошник. И на нем золотых колт и прочих камней — самоцветов пару кило. И бус из цветного стекла несколько ниток на себя повесила. Переливается теперь, как новогодняя ёлка, всеми цветами радуги.

— Это дочь моя — Евфимия. Вдовствует. Скорбит по убиенному князю Дмитрию Любарскому.

Скорбит⁈ Ну, а чего, у японцев цвет траура белый. А у «дочурки»… почему бы не быть золотому. Она ещё и в золотой парче вся. Ну, это бы ладно, но теперь она на целую голову выше «жениха», который ещё об этом не знает. Анька ростом пониже будет. Пока… Растёт. Чего ей, тринадцать лет всего. На хорошем питании и занятиях физкультурой на свежем воздухе вытянется. Есть в кого, Гедимин одного роста с Андреем Юрьевичем.

— А это жена моя Анна. Дочь Великого князя Литовского Гедимина. Красавица и разумница. Кучу языков знает и сейчас ещё три изучает. А ещё она дизайнер — ювелир.

Слова эти на князей брянских произвели неизгладимое впечатление. Ну, как и вид этих девиц — мастериц. Стояли, открыв рты, братья, и очи вылупив…

Андрей Юрьевич в день по сто раз всякие неправильные слова произносил, чего-нибудь не так как надо называя. Нет сейчас, например, слова глаз или глаза, вообще нет. Сейчас сей орган зрения называют очи про два глаза и око про один глаз. Чело означает лоб, а никого лба нет и в помине, а уста — это рот. Щеки называют ланитами, а зрачок зеницей. А ресницы вообще прикольно зовут. Их называют моргушками.

Стояли князья, выкатив очи на чело и моргушками хлопали. Впечатлились. И золото с каменьями на дивчулях им зеницы режет.

Присели за стол, яствами на серебряной посуде заставленный. Понятно почки заячья копчёные, гусь с яблоками… а нет. Яблоки ещё не выросли и гусь с чем-то другим.

На самом деле подали антрекот из говядины под кисло-сладким брусничным соусом, плов, только рис в первый раз привезли генуэзцы, да и то всего два мешка. Так первый ушёл на то, чтобы поваров, точнее — поварих научить его готовить. Андрей Юрьевич и сам великим специалистом не был, но теорию-то знал. Потренировались поварихи и на десятый раз получился вполне себе. Вот это уже одиннадцатый и все зёрнышки отдельно, не кашей получился, как в первые разы.

На столе в кувшинах малиновое вино для дивчуль и кофейный ликёр, так понравившийся брянским князьям, для мужей.

Выпили, закусили, поговорили о погоде, о видах на урожай… Ну, почти, поговорили о каких-то неизвестных Андрею Юрьевичу общих родственниках. Ну, понятно, что все Рюриковичи, в кого не плюнь, все Мономашичи, в кого ни сморкнись, но потом ещё несколько раз за сотню лет после Калки перероднившись совсем родственниками стали. Наконец эти Романы Святославичи прабабки кумовья шурина третьего сына двоюродного брата надоели князю Владимирскому, и он зашёл с козырей.

— Скажи мне, брате Димитрий Александрович, а люба ли тебе моя дочь вся в золоте тут восседающая?

— Кхм, неписанной красоты жена… — поперхнулся ликёром князь Брянский.

— Вот. Жена. Чего тебе ещё надобно. Женись давай, хороняка.

— А…

— А в приданное я дам за неё Турское княжество. Знаю, знаю, что оно ещё не моё. Там сейчас ситуация непонятная. Последний из Изъяславичей — Юрий Владимирович тридцать лет как помер бездетным и теперь там на птичьих правах князь Дубровицкий Юрий Романович пытается выход для Орды собирать. Пинск три года назад забрал Гедимин и своего тиуна туда посадил. И собирался, насколько я знаю, и Туров с Дубровицей вскоре забрать и сыну отдать. Но если мы с вами туда раньше подойдём с войском и города главные возьмём, то они и тебя, брате, князем примут. Тиуна я своего поставлю. Оно, это новое княжество Туровское, будет считаться землицей моей дочери. Так что, если возьмёшь её в жёны, то огромной и богатой землицей прирастёшь Дмитрий Александрович.

— Как же я воев приведу, если твои стрельцы всех моих положили в землицу сырую? — отставил фужер в сторону Дмитрий Александрович и вполне трезвыми глазами глянул на профессора Виноградова.

— Воев? Тех, что с тобой сейчас хватит. Тут не вои главное, а твоё зятёк присутствие. Ты будешь города брать. А я и мои вои только помогать тебе. Не о том думаешь, брат. Я же говорил тебе, что с завтрашнего дня объявляю свою державу Королевством Русским. И вот тебе с двумя княжествами Брянским и Туровским предлагаю вступить в это королевство.

— А ордынцы? — сморщился от понимания неминуемой расплаты, как ему кажется, за предательство хана Узбека князь Брянский.

— Орда сила. Тут спору нет. Но у Каменца сначала мы с братом побили поганых, потом я побил два тумена целых под Житомелем. Да и тверичи разбили войско поганых в Бертенёвской битве во главе с темником Кавгадыем. Сильны поганые только своим количеством и нашей разобщенностью. Не может степняк одолеть настоящее войско из стрельцов и дружинников. Никогда пастух воина не побьёт. Вдесятером да. Да ещё, если русичи на их стороне, вот, как киевский князь. Его, кстати, я победил и сам он мёртв. Отобьёмся вместе от вонючих пастухов.

— Где Брянск и где Владимир… — вставил начищенный пятачок зять брянца Олег Святославович.

— Точно. Очень далеко. Потому нужна голубиная почта. В обе стороны. И мы её наладим в ближайшее время. Через большие города. там голубятни построим. А ещё через каждые тридцать вёрст на дороге ямы построим. Дозоры, где будут сменные кони всегда дожидаться гонца. Увечных и старых воев много. Туда посадим. Работа не тяжёлая, за лошадьми ухаживать. Коней с поганых и с киевского князя я много взял, хватит.

— Пока помощь от тебя до Брянска дойдёт, город на копьё возьмут или спалят поганые, — продолжал сомневаться Дмитрий Александрович.

— И это правда. Ничего. Я тебе своих воев немного отправлю. Сегодня покажу, что за вои. От них татаровья разбегутся. Огненным боем бить их будут. Книги мне ромейские достались, где про греческий огонь и прочие премудрости наи