1941. Время кровавых псов - Александр Золотько

Орлов взял, наконец, коробок из пальцев капитана, зажег спичку, прикурил. Вернул коробок. Затянулся, выпустил две струйки дыма из ноздрей, потом кольцо изо рта.

Посмотрел в сторону гати, и лицо его приобрело удивленное выражение.

— Слышь, капитан, — Орлов растерянно глянул на Сличенко, — я один это вижу?

Орлов указал пальцем, капитан посмотрел сквозь щель на броневом листе. Кто-то двигался, кто-то в белом, но кто — рассмотреть было трудно.

— Твою мать… — пробормотал Орлов. — Бред какой-то…

Сличенко поставил ногу на подножку, выглянул из кабины. По гати к острову медленно шел Евграф Павлович.

На нем был белый парадный мундир. Старый, еще царских времен, с аксельбантами и эполетами. Китель был увешан орденами, перетянут орденской лентой, на поясе висела сабля, а на голове старика был кивер. На фоне этого великолепия заляпанные болотной грязью брюки и сапоги были практически незаметны.

— Капитан! — позвал генерал. — Капитан Сличенко? Ко мне! Постройте людей, в конце концов.

Севка бросился к дверце второй машины, вскочил на подножку, вскинул правую руку к козырьку и четко проговорил:

— Товарищ военинженер первого ранга, лейтенант Залесский прибыл в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

Севка спрыгнул с подножки и, сделав шаг назад, замер.

— Там еще прибыл товарищ комиссар из штаба фронта и генерал. — Севка указал правой рукой на Евграфа Павловича. — Я такого и не видел в жизни.

Егоров был готов к чему угодно. Наверное, даже получив пулю, он бы все равно успел провернуть ручку на пульте. Но в него не стреляли. Его не пытались остановить. Ему просто не дали возможности задуматься.

Слева донесся голос комиссара, кричавшего на кого-то и требовавшего объяснить, кто позволил черт знает кому сидеть в кабине секретной военной техники и прикасаться к пульту управления. Да вы знаете, кричал, надсаживаясь, комиссар, что вам за это положено? Немедленно покинуть машины! Немедленно!

Комиссар стоял перед двумя левофланговыми установками, Севка его не видел, но хорошо представлял, как тот выглядит в форме, со звездами в петлицах, при своих трех орденах Красного Знамени», двух Красной Звезды и медали «Двадцать лет РККА».

Какой боец, застигнутый на горячем и обвиненный в нарушении инструкций, сможет устоять перед таким напором? Никто.

Никто и не устоял.

Бойцы пулей вылетели из машин и замерли по стойке «смирно». Егоров зачарованно смотрел на генерала, ничего не видя вокруг. Даже Сличенко потерял на мгновение дар речи, замер на подножке и не отреагировал, когда старший сержант Малышев распахнул дверцу со стороны водителя и за шиворот выволок бойца наружу.

— Тебе что, особый приказ нужен! — крикнул Малышев, сделал несколько четких шагов вперед, вытянул левую руку и скомандовал: — В одну шеренгу — становись!

Бойцы бросились в строй без оружия.

— Р-равняйсь! Смирно! — выкрикнул, надсаживаясь, как на плацу, Малышев и строевым шагом двинулся навстречу комиссару. — Товарищ дивизионный комиссар, личный состав по вашему приказанию…

Закончить старший сержант не успел — слева, от машины, ударил пулемет. Репа стрелял с ремня, очередь прошила строй слева направо, бойцы ничего не поняли и даже не попытались бежать. Падали один за другим.

Падали-падали-падали…

Потом пулемет замолчал. Над лесом с криком взлетели вороны.

Севка шагнул вперед и ударил Егорова рукоятью револьвера по затылку. Военинженер рухнул как подкошенный. Севка повернулся к командиру батареи. Сделал два шага, чтобы помочь Орлову, но тот просто поднял пистолет и выстрелил капитану Сличенко в спину.

— Все, — сказал старший сержант Малышев.

Никита, вынырнувший из-за машины, прошелся вдоль расстрелянных, дважды выстрелил из револьвера, добивая.

— Вот теперь — все, — удовлетворенно произнес Орлов. — Что там с химиком?

— Живой, — ответил Севка.

— Вот и отлично, — сказал Орлов и посмотрел на часы. — Время «Ч» плюс четыре с половиной минуты. А мы с вами молодцы, ребята.

Орлов снова посмотрел на часы.

— Значит, действуем следующим образом… — Орлов посмотрел на комиссара. — Вы отводите своих людей… Да вон хотя бы к грузовику на гати. И там их… проинструктируйте. У нас есть еще полчаса на все про все… Полчаса.

Севка вернулся к машине, взял свой автомат, спрятал револьвер в кобуру. Он не знал, кто будет избавляться от группы. Наверное, Никита. Или Никита вместе с Костей.

Военинженер первого ранга застонал.

— Артем Егорович! — радостно вскричал Орлов, бросаясь к нему. — Вы уж нас простите…

Орлов подхватил Егорова под руку, помог встать.

— Да вы присядьте пока, Артем Егорович. Вот сюда, на подножку. Присядьте, отдохните. Мы еле сюда успели. В самый, можно сказать, последний момент.

— Что… что происходит? — выдавил Егоров, ощупывая затылок. — Кто вы?

— Мы — из штаба фронта. Получили информацию о немецком агенте, который должен был спровоцировать…

— Немецком агенте… — повторил за Орловым военинженер. — Значит, я мог…

— Ничего страшного, Артем Егорыч. Абсолютно ничего страшного. Сейчас мы все здесь закончим и отправимся на аэродром. Там на самолете — в тыл. Ваш помощник, Мовсесян, весь просто извелся… Душевный человек. Это он сказал, что к вам приходил капитан Сличенко…

Егоров усмехнулся.

— Что-то не так?

— Мовсесян… Ашот Гамлетович не знал, что у меня был Сличенко. Не знал…

— Да… — протянул разочарованно Орлов. — Ошибочка вышла. Ну да ладно. Важно для вас сейчас что? Правильно, важно, чтобы все это… — Орлов обвел руками вокруг себя, — чтобы все это не попало к немцам. Особенно снаряды.

— Значит, — прошептал Егоров, — вы — не немцы?

— Да какие мы немцы!

Севка отошел к краю островка и махнул снайперам, подзывая. Ребята помахали руками и двинулись к острову, держа винтовки над головами.

— Закурить не найдется, товарищ лейтенант? — Сзади к Севке подошел Репа. — Я, вообще-то, не курю, но тут… Иногда балуюсь.

— И я не курю, — не глядя на него, сказал Севка. — Это тебе когда приказали всех завалить?

— На инструктаже… Вы вышли со старшим сержантом, а мне как раз и приказали… А что?

— Ничего, — сказал Севка.

— Они же предатели, — сказал Репа. — Раньше им думать было нужно…

— Раньше, — кивнул Севка. — Или позже…

Он оглянулся назад, на машины. Ребята из группы о чем-то переговаривались возле начала гати. Никита, Костя и комиссар стояли в стороне и вроде бы помогали Евграфу Павловичу переодеваться.

Орлов что-то говорил Егорову. А Сличенко…

Пуля пробила ему легкое и прошла возле самого сердца. Он рухнул на землю и на минуту потерял сознание. А потом пришел в себя.

Весь мир вокруг был заполнен серым дымом — сухим и шершавым. Дым заполнил рот Сличенко и забил грудь. Дышать было больно. Очень больно.

«Вот так, — сказал себе Сличенко. — Глупо получилось. Глупо…» Как он мог поверить этому старлею?..

Нелепо так дал ему спички… вышел из машины, чтобы поглазеть на старика в погонах…

Земля под капитаном вращалась, небо над ним вращалось. Его убили, и он сейчас летит в небо… Нет, он лежит… небо его не принимает, и земля не принимает… крутится, пытается выскользнуть из-под него… а установка совсем рядом… в двух шагах… и никто не видит… они думают, что Сличенко умер… а Сличенко не умер, его небо не приняло… и земля не приняла… это непорядок…

Сличенко попытался ползти, протянул правую руку, схватился за траву и попытался подтянуться. Пучок травы остался у него в горсти.

«Ничего», — прошептал Сличенко. Он сможет. Он все равно сможет… Он ведь смог все это сделать… Поначалу думал, что это невозможно… Сам думал, что это невозможно…

Капитан оперся о землю правой рукой, подтянул колени, крепко сцепив зубы, чтобы не закричать. У него еще и предыдущая рана не зажила. А с одной рукой и простреленным сердцем… да еще с полной грудью колючего дыма ползти тяжело. Очень тяжело.

Сличенко перевалился на бок, замычал от боли, по подбородку струйкой потекла густая темная кровь. Еще немного… Капитан остановился возле колеса машины, прикрыл на секунду глаза и тут же торопливо открыл… Нельзя… Нельзя закрывать глаза… Он жив, пока смотрит, пока видит свою цель…

Он никогда не замечал, какие высокие на машинах подножки… невероятно высокие… а он ведь в юности занимался прыжками в высоту… так там планка была ниже… намного ниже…

Сличенко навалился грудью на подножку, со стоном ухватился рукой за край дверцы.

Еще немного… Совсем немножко… До пульта оставалось всего с полметра. Целых полметра…

И больше не было на свете ничего, кроме ручки на пульте… Сличенко и не помнил, зачем ему нужно повернуть эту ручку… знал, что нужно. И жил ради этого.