Голая правда - Светлана Успенская

Ильяшин разжал пальцы. Опалихина растерла ладонью плечо и сморгнула прозрачную слезу.

— Ой, больно-то как… Я так и знала, что с ним не все в порядке. Говорила я ему, смотри, Алик, не обмани меня. Обманул…

Она села на табуретку, достала платок и высморкалась.

— Где ваш Алик сейчас?

— Откуда я знаю? — со злостью проговорила Опалихина. — Небось на югах персики жрет. А я его здесь жду…

— На каких югах? — встрепенулся Ильяшин.

— А я знаю? В Армавире, должно быть. Открытку я от него позавчера получила, пишет, что приехал, поселился у хозяйки, будет устраиваться на работу охранником…

— Покажите открытку.

Маринка сбегала в дом и принесла конверт. Пока он читал, Маринка с обидой рассказывала Будыке:

— Обещал жениться. Сколько здесь жил, все ко мне бегал. Я его сначала не пускала к себе, думала приглядеться, что за человек, может, пьяница какой или рэкетир. Нет, смотрю, нормальный мужик. Обещал Саньку усыновить…

Она всхлипнула, откинула упавшую на лоб прядь и продолжала:

— Говорил, хочу на юге жить, чтобы всего было вдоволь, фруктов, ягод. Я, говорил, первый поеду, осмотрюсь, на работу устроюсь, а потом тебя вызову. Ты дом продашь и с Санькой ко мне выедешь. Санька — это сын мой. А что, правда, что он человека убил, а?

— Возможно, — уклончиво ответил Ильяшин, пряча письмо. — Суд докажет.

— Ой-ой-ой! — завыла Маринка. — А я ему еще денег на дорогу дала! И мужнин костюм!

— Что ты врешь, — усмехнулся Будыка. — У тебя и мужа-то никогда не было!

— Как не было! — возмутилась Маринка. — Да я…

— Пошли отсюда, надо срочно сообщить в Москву, — оборвал ее Ильяшин и сказал Опалихиной: — Письмо мы изымаем. А если он еще вам напишет, информируйте органы внутренних дел.

Выходя из калитки, они еще долго слышали надрывные причитания расстроенной Маринки.

Глава 30

ТАИНСТВЕННЫЙ «ТРЕТИЙ»

Костырев вздрогнул от внезапно зазвеневшего телефонного звонка. Предчувствуя неприятности, он нахмурился.

— Есть, — коротко бросил он через несколько секунд и с озабоченным лицом положил трубку.

Пряча бумаги в стол, Костырев мрачно размышлял: «Начальство вызывает — будет головомойка…»

Генерал Осташов, сидевший во главе огромного, размером с баскетбольную площадку, стола, грозно нахмурил кустистые брови и вместо приветствия раздраженно пробасил:

— Ну что, допрыгался, Михаил! Мне уже с утра по поводу твоих костоломных методов работы министр звонил. Что ты себе думаешь? Это же не уголовник какой-нибудь, это артист! Личность, известная на всю страну, мировая знаменитость! А твои ребята на него так напирают, будто он обыкновенный рецидивист. Что прикажешь мне делать? Служебное расследование начинать?

— Не понимаю, это по поводу Кабакова, который проходит у нас по делу Шиловской?

— «По поводу», — передразнил его генерал. — Этот «повод» не только тебе, но и мне башку разнесет, если мы вовремя в сторону не отойдем! Ты соображаешь, чем это грозит?

— Чем конкретно он недоволен?

— Конкретно… Как будто не знаешь! Не твои ли ребята вчера его заперли в театре и допрашивали, пока у него не случился сердечный приступ! Не твои ли ребята его с самого утра донимают, требуя, чтобы он признался, что убил Шиловскую! — Генеральский бас гремел на весь огромный кабинет. — Михаил! Мне ли объяснять тебе, опытному оперативнику, как и кого нужно допрашивать! Я, конечно, понимаю, ребята молодые, горячие, результаты им немедленно подавай, но ты! Ты!.. Почему ты не направил к Кабакову кого-нибудь поопытнее? Почему?

Во время выговора Костырев лихорадочно соображал, из-за чего мог разгореться сыр-бор. По тому, как Анцупова представила ему развернувшиеся вчера вечером события, встреча с артистом выглядела вполне благопристойно и даже невинно.

Лейтенант Анцупова, по ее словам, встретилась с актером после спектакля, вручила ему цветы и поздравила с успехом руководимого им коллектива. Интимная обстановка, личное обаяние Лили способствовали тому, что пожилой человек расчувствовался и поделился своими гнетущими воспоминаниями. Потом он внезапно почувствовал себя плохо, она вызвала такси и отвезла его домой — с ее стороны все происходило достаточно корректно и достойно сотрудника правоохранительных органов.

А что касается того, что с утра кто-то донимал больного старика, так это какая-то ошибка — Анцупова все утро находилась в ГУВД, Ильяшин вообще в командировке в Туле, а остальные ребята занимаются другими делами и не посвящены в детали оперативной работы по делу Шиловской.

Костырев недоумевал, что вызвало неудовольствие Кабакова и почему он стал беспокоить звонком такого влиятельного человека, как министр. Неужели он почувствовал, что к нему слишком близко подобрались? Неужели он испугался, понял, откуда ветер дует и что ему грозит? Возможно, кстати, что грозит ему лишение свободы, если удастся доказать причастность актера к убийству. Пока он сделал только неформальное, нигде не запротоколированное признание в том, что посещал погибшую, но кто знает, не было ли между ними чего посерьезнее. Весьма близкие отношения, длившиеся в течение нескольких лет, могли закончиться самым трагическим образом.

Так или примерно так изложил свою точку зрения на звонок министра Костырев.

— Я лично извинюсь перед ним за причиненное ребятами беспокойство и постараюсь вести дело в рамках, предписанных законом, — спокойно сказал он, показывая, что готов закончить неприятный разговор. — Хотя и не думаю, что ребята мои действительно очень уж виноваты.

— Что там у тебя новенького? — постепенно успокаиваясь, спросил генерал Осташов.

— Работаем, — коротко ответил Костырев, не вдаваясь в подробности. Он понимал, что признание в промедлении повлечет за собой новый устный выговор.

— Второй месяц уже пошел, а вы все работаете, — снова повышая голос, проворчал Осташов. — Что ты себе думаешь, Михаил? Нас каждую неделю газетчики трясут, требуют опубликовать результаты. Что прикажешь им отвечать?

— Результаты будут, — лаконично ответил Костырев.

— Какие версии у тебя сейчас в работе? Какая основная? С ее мужем, этим бизнесменом, как его там…

— Барыбин, — подсказал Костырев. — Нет, он вряд ли замешан, слишком крупная фигура, чтобы действовать лично. Мы детально проработали этот вариант, но фактический материал во многом противоречит версии об участии Барыбина в убийстве. Скорее это дело рук Жмурова, бежавшего из заключения. Увидел пистолет и решил им завладеть. Соблазнился кольцом. В данный момент это основная наша версия.

— А зачем тебе тогда Кабаков? Да ты пойми, Михаил, известный артист, творческая личность, уважаемый человек, у него мотива нет, понимаешь? Зачем ему нужно было ее убивать? — убеждал его Осташов. — Оставь ты его в покое, займись лучше Барыбиным. Да и Жмурова вы тоже пока не поймали. Ну, ты меня понял?

— Понял, — коротко отозвался Костырев, но по его виду нельзя было сказать, действительно ли он решил следовать указаниям генерала. — Разрешите идти?

— Иди, — махнул рукой Осташов и вдогонку сказал: — Извиниться не забудь. И поаккуратней там…

Выйдя от генерала, Костырев решил лично встретиться с Кабаковым, чтобы выяснить степень вины своих сотрудников.

Кабаков открыл ему дверь в домашнем халате и шлепанцах. Сейчас он напоминал рядового пенсионера, который целыми днями забивает козла во дворе, и совершенно не был похож на известного, вхожего в министерские приемные артиста, одним звонком переполошившего стольких занятых людей.

— Я не могу с вами долго беседовать, мне запретил врач, — категорически отрезал он, как только увидел Костырева. — Я считаю, что милиция…

— Как ваше здоровье? — мягко перебил его Костырев, стараясь успокоить разволновавшегося артиста. — Я пришел принести вам наши извинения. Анцупова, конечно, не должна была беспокоить вас, но и вы поймите ее, молодая, неопытная… Я думаю, она сама приедет к вам, чтобы засвидетельствовать свое сожаление в связи с неприятным инцидентом.

— Нет, не надо, — резко оборвал его Кабаков. — Я не хочу ее видеть. — Все-таки он стал несколько успокаиваться. — Что ж на пороге стоять… Проходите в комнату…

Комната Кабакова представляла собой странную смесь артистической уборной и гостиной богатого замка. Здесь даже пахло как в музее — пыльным запахом лежалых древних вещей, давно не видевших солнечного света. Вдоль стен стояли шкафы, в которых пушистый слой пыли укутывал махровым покрывалом потрепанные книги, безделушки, статуэтки, привезенные с зарубежных гастролей. На ковре висела шашка, ножны были украшены затейливой вязью. С запахом пыли сплетался пронзительный тревожный аромат лекарств — на журнальном столике стояла целая аптечка. Среди разномастных таблеток Костырев выделил цепким взглядом знакомую упаковку пантропанола.