Кровь и пепел - Наталья Павлищева

В ожидании штурма мы с Варварой поддерживали огонь в котле и воду в нем горячей постоянно. Для этого требовалось немало дров, но их хватало, никто не жалел на нужное дело своих заборов, а то и сеновалов с сараями. До домов пока не дошло. Никола с Авдотьей кололи и кололи дрова для нашего костра, а мы со Жданом, пока не было штурма, носили наверх.

Я поднималась наверх, но не с дровами, а с бадьей воды, когда большой камень, перелетев через стену, грохнул прямо по треноге, на которой висел котел и… Крик Варвары был жутким, она на себе испытала ту боль, которую причиняла врагам, – весь вар из котла оказался на ее голове! Питирим выхватил у меня бадейку и одним махом окатил бедную женщину водой, но это уже не могло помочь, в нашем адском вареве было слишком много всякой дряни, чтобы после нее выжить.

Я стояла на коленях подле обваренной подруги по обороне в растерянности, не зная чем помочь. Мужчины, положив Варвару на чей-то тулуп, унесли вниз, там у знахарки снадобье есть, облегчит боль. Когда Антип, уносивший Варвару, вернулся, все обернулись к нему с немым вопросом, парень сокрушенно покачал головой:

– Помрет, больно обварилась…

Я со злостью пнула котел ногой, хотя чем он был виноват.

– Настена, ты тоже больше не заводи воды… мало ли что…

А у меня появилась новая идея.

– Питирим, смотри, если на самый край заборола положить здоровенное бревно…

Питирим опытный дружинник, князь поставил его нами командовать. Он покачал головой:

– Свалится, как только вдарят еще раз.

– А мы подопрем.

– К чему тогда?

– А как только на стену полезут, столкнем. Сразу скольких прибить можно…

Он только коротко кивнул и отправил парней за бревнами.

– Питирим, не надо далеко ходить, наш двор рядом, можно разобрать мой дом.

– Чего? А жить-то где?

– Если выживем, построим себе хоромы, – горько усмехнулась я. Питирим тоже вздохнул:

– Если выживем.

Темная масса за стенами редеть не собиралась, они будут лезть на стены без остановки, и никакие ледовые поля, никакие бревна их не остановят. Их столько, что можно устлать всю стену трупами, а они будут все лезть и лезть. А нас становится с каждым днем все меньше. Обварилась Варвара, убили Дубца, серьезно ранены Давыд, Захарий, Светан, да и сам Питирим тоже ранен. У меня пока ни царапины, вернее, царапины-то есть, но ран нет. Что будет завтра?

До завтра случился еще один штурм, при котором мне пришлось действовать ножом. И вот тут я поняла, что настоящего боя и войны не видела. Пока было просто развлечение, даже с обваренными татарами.

В левой руке серп, в правой нож – ну и боярышня! Но никто не удивлялся, здесь все так, кто с косой, кто с серпом… Не у всех есть настоящее оружие.

Когда очередная рожа показалась наверху стены, это оказалось для меня полной неожиданностью. Рука дернулась за ковшом с кипятком, но в руке-то нож. Времени не осталось, даже чтобы испугаться, я просто полоснула ордынца по горлу снизу вверх, вскрыв ему все в месте кадыка. Из горла фонтаном хлынула кровь, а я чуть лениво, словно нехотя, оттолкнула его вместе с лестницей, высвобождая нож. А потом еще и смотрела, как с ножа капает кровь убитого мной ордынца.

И снова мне было плохо. Я впервые зарезала человека! Наверное, если расстреливать далекие мишени из автомата или вообще нажимать на гашетку пулемета, ощущение другое, люди гибнут где-то там, от твоей ли пули или чужой, неизвестно. Даже если точно знаешь, что от твоей, все равно не видишь перед собой этих глаз, когда он захлебывается кровью после твоего удара ножом.

У меня началась настоящая истерика:

– Я… не могу… убивать людей! Не могу…

– Они нелюди, Настасья! – убеждал меня Ефрем.

Я мотала головой:

– Все равно, не могу…

Дед уговаривал меня некоторое время, потом презрительно плюнул:

– Ну и хрен с тобой, сиди! Или вообще иди домой, чтоб под ногами не болтаться со своей истерикой!

Ругань Ефрема моментально остановила мою истерику, я вдруг встала и шагнула к заборолу, готовая также вскрыть горло всякому, кто появится с той стороны.

Следующих штурмующих я встретила такими воплями, что диву дался даже привыкший ко всему Ефрем:

– Что, ублюдки Батыевы, не нравится?! Отродье Чингисханово!

Одного из взобравшихся на стену татар попросту сшибла с нее обратно приемом карате. Едва ли кто-то в Рязани был знаком с такой техникой ведения боя, это мое ноу-хау – применение одновременно матюгов с именем их ханов и приемов карате. Действенный метод, между прочим, жаль, что ограничен в возможности применения. Упоминание Потрясателя Вселенной на мгновение приводило нападавших в ступор, этого вполне хватало, чтобы врезать ногой пониже живота, а потом в зубы. После четвертого ордынца у меня уже здорово болела ступня, все же обувь не боевая.

Прием со здоровенными бревнами, валившимися на головы уже поднявшихся по лестницам ордынцев, тоже оказался эффективным. В первый раз свалив сразу две лестницы с несколькими татарами на каждой, мы орали от восторга. Но нападавшие быстро раскусили наш фокус и не стали приставлять лестницы туда, где наверху лежали бревна. Это тоже было на руку, значительно сузив им маневр.

А мы придумали другое – бревно теперь лежало на подставке вплотную к заборолу, как только татары начинали лезть, мы быстро поднимали его и толкали вниз. Ни увернуться, ни спуститься возможности у штурмовавших уже не было.

Но как бы ни старались, главным был не штурм стены с лестницами, а удары камней из метательных машин, от которых все сильнее тряслась расшатанная местами стена, сыпались уже части разбитых бревен, дрожали крепкие дубовые ворота. А еще они принялись закидывать стену и город горючими смесями, запылали первые пожары, на тушение которых приходилось уходить сильным мужчинам, потому что если займется весь город, то защищать будет нечего.

Дважды меня спасал человек в черном колпаке, кажется, его звали Кириллом, и он священник. Перевязывая ему руку, я не удержалась, чтобы не поинтересоваться, куда делся епископ, почему его не видно в осажденной Рязани? Кирилл поморщился:

– А черт его знает!

Вот это да! Я, московская барышня, матюгаюсь как сапожник (никогда не видела матерящихся сапожников, но почему-то все так говорят), вспарываю ордынцам горла ножом, а священник чертыхается на собственного епископа. Не иначе на днях или раньше конец света.

Я содрогнулась собственной шутке, она получилась столь мрачной, что по коже пошел мороз.

Четвертый день Рязань выстояла, но стена держалась уже еле-еле, а пороки продолжали метать камни. Было понятно, что для нас этот самый конец света действительно наступит раньше, чем на днях. Если завтра с утра не подойдет помощь от того же Владимира или Коломны, то Рязани конец!