Монстры - Стивен Джонс

— Ой, что это? Смотрите, смотрите!

Я оглянулась и увидела, что голова идола под шкафом шевелится, острые клыки стучат и, кажется, сжимают что-то белое и пушистое.

— Дорис, не двигайся, стой, где стоишь!

Служанка охотно повиновалась.

Я осторожно взяла с пола веник и швырнула его под шкаф.

Там что-то фыркнуло и зарычало.

Разумеется, это был вовсе не деревянный идол, как решила Дорис, а одна из перламутровых кошек — к тому времени по белевшему под шкафом пушистому хвосту я догадалась, что там сидит именно она.

Выхватив веник из-под шкафа, я буквально вытолкала им оттуда изрядно перепуганную кошку и отогнала ее к окну, через которое она, по-видимому, сюда и забралась. Я попыталась заставить ее выпрыгнуть из окна обратно в сад, но слишком широким взмахом веника нечаянно задела карниз, на котором висели шторы. Тяжелая парча накрыла кошку целиком. Оказавшись внезапно в полной темноте, животное бешено закрутилось и забилось, потом окончательно запуталось в шторе и затихло.

— Зови Суонджа, скорее! — приказала я Дорис, боясь отойти от своей изящно упакованной в парчу добычи. Веник я продолжала держать наготове.

Дорис убежала и через пять минут вернулась с дворецким.

Несмотря на свою неприязнь к Суонджу, сейчас мне пришлось обратиться к нему за помощью, потому что он должен был если не уметь, то по крайней мере знать, как обращаться с этими кошками в подобных ситуациях. Он надел здоровенные рукавицы, взял сверток с извивающейся и истошно орущей внутри кошкой, отнес его в сад и выпустил животное в загон.

Там оно и осталось сидеть в полном одиночестве, ибо его собратья все еще носились по парку. Вернувшись домой, Суондж рассказал нам, что сегодня нашел еще один приличных размеров лаз в вольере и как раз шел чинить сетку, когда Дорис позвала его на помощь. Разумеется, и на этот раз во всем был виноват Блетт.

— Так вон оно как, значит, кошка попала в дом, — непонятно кому объяснила Дорис. — И наверняка Блетт нарочно испортил вольер перед отъездом… Ну то есть он, конечно, вернется, наверное…

Тут Дорис замолчала и погрустнела, поняв, что проговорилась, — ее ложь теперь стала очевидна.

— Да, мисс, я солгала вам. Блетт вовсе не в свадебном путешествии — да и какая девушка пойдет за такого! Профессор уволил его — и правильно сделал. Он давно уже говорил мистеру Суонджу, что прогонит смотрителя. О, это было ужасно, когда Блетт и профессор ругались там, в парке, как раз перед отъездом хозяина. В любом случае Блетт получил свое, как говорится. А потом этот негодяй, должно быть, вернулся и испортил вольер. Но вы бы слышали, как кричал на него мистер Чейзен, — он был ужасно зол, даже не простился со мной перед отъездом, впрочем, как обычно…

Тут Дорис опять поняла, что сказала что-то не то, осеклась на полуслове и потупилась. Мне вдруг показалось, что она не доверяет своему хозяину, не любит его и даже, пожалуй, немного боится. Горничная принялась запоздало оправдываться: В тот день, когда вы приехали, мисс, я солгала вам, чтобы не озадачивать вас всем этим сразу по прибытии. Я подумала, вдруг вы подумаете о нас плохо и сразу уедете обратно.

Я успокоила Дорис, ответив, что вполне ее понимаю.

Некоторое время спустя я отправилась в парк поглядеть на испорченный вольер — сетка на самом деле была порвана, но я не поняла, порвали ее снаружи или изнутри: может, Блетт оказался внутри вольера без ключа от ворот и таким образом выбирался из парка? И неужели ни Суондж, ни Дорис не заметили странный след, который вел из вольера в сторону дома? След был глубокий и широкий, словно по земле тащили что-то тяжелое, или сам Блетт, изрядно перебрав, полз домой, будучи не в состоянии больше стоять на ногах. Примятая трава, поломанные ветви обозначали путь того, кто испортил вольер. Однако лаз в вольере находился слишком низко, чтобы туда мог пролезть человек. В то же время он был слишком широк для любого из виденных мною здесь животных. Неужели пьянчуга Блетт разорвал сетку и выполз через дыру по-пластунски?

Дорис, похоже, над всем этим не задумывалась. Не тревожил ее и вопрос о том, зачем сбежавшая кошка забралась в дом. Может быть, горничная полагала, что животное поступило так из вредности. Но я-то точно знала, что ни одно дикое животное, оказавшись на свободе, без надобности не полезет в человеческое жилье. Наверняка у кошки было на то основание. Возможно, она очень хотела чего-то, что находилось внутри дома, или уж очень боялась чего-то, что было снаружи.

Итак, мы все трое, я, Дорис и Суондж, находились в постоянном напряжении. Мы не делились друг с другом своими переживаниями, все больше молчали. Подозреваю, что и поводы для беспокойства и раздумий у нас были разные.

Наступил вечер. Дорис занималась домашними делами и не говорила ни слова.

Суонджа нигде не было видно, но около семи я увидела свет его фонарика в парке.

Он, как обычно, осмотрел все клетки, но решил не выпускать на ночь единственную перламутровую кошку, которую ему удалось сегодня поместить в загон. Кошка иногда коротко вскрикивала. Ее воплям не было конца. По звуку они напоминали скрипку, оказавшуюся в руках сумасшедшего. Находившиеся в соседних загонах и клетках животные, разумеется, не преминули присоединиться к солирующему товарищу по несчастью, и вскоре ночь огласилась оглушительным хором звериных голосов.

Спускаясь к ужину, я опять услышала, как Дорис шепчется с Суонджем:

— Может, ты все же выпустишь эту кошку, Сидней? Ведь ты же починил сетку.

Сидней (однако кто бы мог подумать, что Дорис и Суондж так близки, что она зовет его но имени?) явно не хотел этого делать, судя но тому, что дикие вопли кошки повторялись снова и снова и окончательно стихли только ближе к полуночи.

Ночью я опять проснулась: на этот раз меня разбудил голос Средневековья — колокольный набат, издревле возвещавший местным жителям о пожарах, нашествиях врага и прочих бедствиях.

В экстремальных обстоятельствах я умею сохранять спокойствие. Вот и тут я поднялась, быстро собралась, надела пальто прямо поверх пижамы и спустилась вниз. В гостиной горел свет. Дорис куталась в теплый халат, Суондж был, как всегда, в костюме, будто и не ложился. Мою догадку подтверждал исходивший от него запах виски.

— Это звонит колокол деревенской церкви, — пояснил он мне.

— Я уже поняла, мы сегодня там были. Может, сходить туда посмотреть, что произошло?

— Вот еще! Мне не за это деньги платят! — возразил он.

— Вдруг мы сможем чем-нибудь помочь? — настаивала я.

Я думаю, мисс, они там в деревне прекрасно сами о себе позаботятся.

Я пожала плечами:

— Ну вы как хотите, Суондж, а я, пожалуй, все же схожу в деревню и узнаю, что там случилось.

Суондж негромко выругался. Дорис одернула его:

— Мистер Суондж, неужели мы позволим мисс Элис пойти одной в деревню в такой час?

— Конечно позволите. И не надо обо мне беспокоиться — я ничего не боюсь. Так что откройте дверь, мистер Суондж, я ухожу.

Дворецкий молча повиновался. Я вышла, и он тут же захлопнул за мной дверь.

Колокол не умолкал: его звон на улице раздавался еще громче и тревожнее. Идти по темной аллее под беспокойный шелест листвы было не слишком приятно, так что я невольно ускорила шаг. Днем мы дошли до деревни минут за двадцать, ночью я преодолела это расстояние раза в два быстрее.

Во многих домах горел свет, двери церкви были открыты. Толпа людей собралась возле храма у кладбищенской стены. Из окон многих домов выглядывали перепуганные заспанные лица. Я заметила, что в это, видимо тяжелое для всех, время паб тоже работал и, несмотря на поздний час (а было уже двадцать пять минут четвертого), там было многолюдно. И это за час до рассвета!

Едва я свернула на центральную улицу деревни, как колокол вдруг замолчал.

В ушах зазвенела внезапная тишина. Все вокруг словно замерло, и я тоже остановилась. Тут с колокольни донесся голос священника, обратившегося к пастве. Толпа эхом начала повторять его слова для тех, кому было недостаточно хорошо слышно, так что вскоре я тоже узнала, о чем речь.

— Горе-звонаря удалось схватить. Это оказался Джим Гарди, кто бы мог подумать? Совсем, видно, сдурел, бедняга… — делились со мной переживаниями стоящие рядом местные жители.

Потом на пороге церкви показался уже знакомый мне низкорослый викарий с двумя служками — все трое в полном облачении. Служки тащили под руки какого-то пожилого человека в рабочей одежде, похоже порядком напуганного. В его глазах застыло выражение ужаса, волосы закрывали лицо, пальто волочилось за ним по земле. Когда его попытались выставить за порог церкви, он закричал и стал сопротивляться. Казалось, он готов убить любого, кто рискнет принудить его покинуть церковь. И вдруг силы оставили его, он покачнулся, застонал, и служки буквально выволокли его из храма и потащили к церковным воротам, сквозь толпу прямо к пабу.