История жизни, история души. Том 1 - Ариадна Эфрон

Эта зима показалась мне просто ужасной, несмотря на то, что довольно бодро борюсь с ней и одолеваю её. М. б. и предыдущая была не лучше, но я сгоряча её не раскусила как следует, или же просто с каждым годом выдыхаюсь всё более, но только осточертели эти пятидесятиградусные морозы, метели, душу и тело леденящие капризы сумасшедшей природы и погоды. Каждый шаг, каждый вздох — борьба со стихиями, нет того, чтобы просто пробежаться или просто подышать! И плюс ко всему — темнота, а я её отроду терпеть не могу, она ужасно угнетающе действует, хоть и прихорашивается звёздами, северным сиянием и прочими фантасмагориями. Мрак и холод — а православные-то дурни считают, что грешники обязательно должны жариться, кипеть и ешё вдобавок лизать что-то горячее. Впрочем, грешницей себя не считаю, чистилища - зала ожиданий - не признаю, а если праведница, то по моему местонахождению рай, выходит, очень прохладная штучка! А в общем, ничего не скажешь - красиво, великолепно задумано и великолепно осуществлено творцом, только вот насчёт освещения и отопления плохо позаботился. Кстати, этот старик всё-таки, по-моему, и не довёл до конца ни одного своего хорошего начинания.

Чудесным контрастом зиме, чёрной и ледяной, - наш домик, маленький, тёплый и милый, как живое существо. Он стоит под горой, под защитой от ветров, а кругом такая безбрежность, что почти - небытие. Ни рек, ни берегов, ни неба, всё едино в пургу, в мороз, в ночи. А что будет весной, когда тающий снег пойдёт потоками под обрыв, к нам, навстречу же придёт Енисей? Я надеюсь, что он будет плескаться у порога, а потом тихонечко отойдёт вспять, но может быть и иначе — огромные глыбы льда выворачивает он на берега весною, глыбы значительно более увесистые, чем наш домик!

Работаю по-прежнему много, по-прежнему устаю и как-то вся от этой усталости тускнею. Здоровье моё не по климату и климат не по здоровью, но всё же скриплю пока что довольно успешно. Во сне вижу только Москву и только города, наяву — только сельскую местность. Читаю мало и всё какие-то неожиданные открытия делаю. Перечла Бальзака и в ужас пришла, фальшивка, дешёвка, но, как всегда у французов, с проблесками настоящего. Вот они, тысячи тонн словесной руды! А ранний Алексей Толстой - сплошной сценарий для немого кино! А вечный - будь он ранним или поздним - Лев Толстой! Вообще пришла к выводу, что писатели, самые лучшие, самые настоящие, - в большинстве случаев очень злые люди. Дар наблюдательности — злой дар. Тургеневские герои, за исключением нескольких девичьих образов, — написаны так, будто у автора личные счёты с каждым из них. А Лев Толстой-то какой злой! И вообще — чем лучше, тем злее. Добрые только Горький да Роллан, Чехов же был бы злым, да жалко людей огорчать, читающих и написанных. Прости, дорогой Борис, за всю эту ахинею — пишу и на часы поглядываю, пора кончать, ещё ничего не начав толком, и опять Марфа тянет Марию за край одежды и «ставит ей на вид» все неизбывные хозяйственные недоделки1. Так как я на старости лет начинаю забывать всё на свете («слабеет разум, Таня, а то, бывало, я востра»...2), то сейчас толком и не знаю, которая из них была «домохозяйкой». У мамы об этом неплохо сказано: «обеих бабок я вышла внучка: чернорабочий и белоручка»3.

Крепко тебя целую, жду вестей.

Твоя Аля

1 Ассоциация с евангельской притчей о сестрах Марии и Марфе: «Мария... села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении...» (Лк. 10, 39-40).

2 А.С. неточно цитирует слова из XXXV строфы третьей главы романа в стихах: «Евгений Онегин». Правильно: «...тупеет разум, Таня...».

3А.С. цитирует по памяти стих. 1920 г. М. Цветаевой «У первой бабки-четыре сына...». Правильно: «Обеим бабкам я вышла - внучка...» (I, 507).

Б.Л. Пастернаку

5 марта 1951

Дорогой Борис! Очень обрадована твоим письмом, приободрена и внутренне собрана им, правда! Во всех твоих письмах, даже самых наспех написанных, даже самых гриппозных, столько жизнеутверждающего начала, столько неведомого душевного витамина, что они действуют на меня вроде аккумуляторов, я ими заряжаюсь - и дальше живу.

Не знаю почему, но эта зима даётся мне труднее предыдущей, хотя живётся несравненно легче — домик тёплый и «свой собственный», значит - по-своему уютный, не лишённый андерсеновской и диккенсовской прелести, которая ещё более заметна благодаря контрасту с окружающей природой, её размаху, суровости и титаническому однообразию её проявлений. Снег, ветер, мороз, пурга, и опять сначала. И вот меня ужасно утомляет это постоянное единоборство со стихиями, или бушующими, или замирающими в почти нестерпимых морозах до нового неприятного пробуждения. Я просто физически устаю от продолжительности этой зимы, от её ослиного упрямства, от её непреоборимого равнодушия. С одной стороны, я уже настолько привыкла к ней, что дикая её красота перестаёт на меня действовать, а с другой, настолько не отвыкла от всего остального, что не могу не чувствовать её безобразия.

Одним словом, как говорят французы, шутки хороши только короткие, также и зимы.

Но вдруг температура поднялась до — 15°, -20°, и всем нам кажется - весна! Мы расстегиваем воротники, дышим полной грудью, оживаем, щурясь от солнца, озираем свои владения — голубовато-серые обветренные деревянные домики под белыми лохматыми ушанками крыш, твёрдо-утоптанные дороги, дорожки и тропинки, полоску тайги, отделяющую небо от земли, кручи и скаты енисейских берегов, и, Господи, до чего же всё хорошо и красиво! А потом опять задувает отвратительный северный ветер и начисто сбривает всё наше благодушие...

Март же здесь такой, что даже кошки его не считают своим месяцем — никаких прогулок по крышам, сидят на печках, а то и внутри, жмутся к теплу и ни о чём таком не думают.

Но вот звёзды здесь поразительные. Вчера возвращалась поздно с работы домой, было сравнительно тепло и очень тихо, чудная звёздная ночь поглотила меня, растворила меня в себе, выключила из меня всё, кроме способности воспринимать, ощущать её. Я, казалось, спокойно вошла в великое движение светил, и вселенная мне стала понятной и своей изнутри, а не снаружи, не как, скажем, человеческий организм хирургу, а как весь организм какой-нибудь части его, понимаешь? И тьмы не стало, не то что появился свет, нет, просто тьма оказалась состоящей из неисчислимого количества световых точек, т. е. «тьма» светил, количество их, и давало иллюзию темноты земному моему зрению.

Нет, это, конечно, всё не то и не так. Рассказывать о звёздах дано только музыке и очень немногим поэтам. Да и что говорить о них — они о себе лучше скажут!

Нет, всё же это было чудесно, эта ночь, эти звёзды, и доносящийся с земли мирный и мерный звук движка, дающего электроэнергию соседнему колхозу!

Кончаю, страшно перечесть, а поэтому не буду. Крепко тебя целую, желаю тебе сил - физических, духовных, творческих, а остальное - приложится! Пиши!

Твоя Аля

О деньгах не беспокойся, во-первых, ты мне ничего не обещал, во-вторых, когда бывает очень трудно, я сама прошу, а не прошу — значит — не трудно. Целую.

Е.Я. Эфрон и З.М. Ширкевич

Туруханск, 7 марта 1951

Дорогие мои, я так обрадовалась Лилиной открытке, полученной мною сегодня после порядочного перерыва! Спасибо, Лиленька, что нашли время и силы написать хоть несколько слов, а то я очень беспокоилась. Дай Бог, чтобы это лето оказалось для вас обеих удачным после такой перенасыщенной всякими болезнями зимы! То, прошлое, было гнилым и дождливым, вы, наверное, и воздухом не подышали как следует. Когда Зина соберётся мне писать, пусть сообщит непременно, наладили ли у вас наконец лифт и выходит ли Л иля на воздух? Сейчас, наверное, в Москве бывают уже хорошие, предвесенние и совсем весенние дни. У нас тоже дело идёт к весне, хотя бы уж по одному тому, что день прибавляется, на работу и с работы ходим засветло и глаза переживают самое приятное время — отдыхают днём от ночной тьмы, а ночью — от дневного света, как им и полагается. Скоро опять будут они утомляться, на этот раз от круглосуточного дня, что всё же приятнее, чем круглосуточная ночь! Погода у нас становится мягче, хотя это совсем не в её природе. Переход от зимы к весне происходит не постепенно, а скачками, рывками. Вы только себе представьте: третьего дня было у нас 29° ниже нуля, вчера — 5°, сегодня - 33°! Оно и понятно, что сердце постоянно даёт себя знать, всегда ему всесторонне тяжело! Вообще климат не из приятных, но всё же он, кажется мне, выносимее тропического, о котором всегда помышляла с ужасом. Кажется, Бог миловал!

Завтра - 8 марта. Что-то необычайно привлекательное есть для меня в каждом нашем празднике, хотя самой праздновать почти никогда не удаётся. И нигде никогда я так не ощущала их, как в Москве и здесь, на Крайнем Севере. Москва, кажется, создана для праздников, демонстраций, народных гуляний, а здесь сама белизна снегов, сама длительность зим, сама будничность жизни требуют праздников. И там и тут они всенародны. Как хорошо здесь празднуют, как трогательно! Под каждую знаменательную дату белятся хатки (правда, только внутри!), скребутся полы, топятся бани, девушки завивают тугие кудри и до самого вечера ходят в платках, повязанных под самые брови. Ребята надевают белоснежные рубашки, обязательно раскрывая их у ворота в самый сильный мороз — и вообще всё было бы в высшей степени мило, если бы не пили так, как только на Севере пьют. Пьют здорово, пьют все, и на следующий день ходят понурые, пока не раздобудут хоть немножко денег на «опохмелиться». Потом опять всё входит в свою колею, причём от даты к дате вспоминают, как «гуляли», и готовятся к новому «гулянью».