Эхо тайги - Владислав Михайлович Ляхницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни пуля его не брала, ни булат, ни огонь, ни крутой кипяток, а чистая ключевая вода скрутила Уланта. Не приняла вода семь его смертных грехов.
Летом тракт обходит щеки, делает крюк верст пятнадцать. А зимой Самаречку скуют морозы, глубокие снега заровняют дороги и перекаты, и дорога идет напрямик через щеки.
Реки зимой молчаливы, а Самаречка в Щеках гудит подо льдом. Идут по дороге лошади, сторожатся, опускают морды к самому снегу, ушами прядут, а под ногами гудом гудит скованная река. Чуть ветерок – и в скалах завоет протяжно, как воют голодные волки, а то захохочет, застонет.
С дороги щеки видны за несколько верст. А с хребтов щек не видно. Идешь по хребту на лыжах, вдруг, слава те господи, пологое место. Некрутой такой спуск. Лыжи скользят хорошо. Перестанешь напряженно смотреть вперед и, забросив курчек на плечо, тихо переставляя ноги, скользишь по склону. И вдруг сразу стоп. Остановится лыжник и пот его прошибет: в нескольких шагах впереди обрыв, как ножом кто-то полоснул землю и вынул из нее огромный ломоть. Обрыв «Семь смертных грехов».
Недалеко от Самарецких щек, на невысокой террасе, раскинулась небольшая деревенька Самареки. В народе ее больше называли Перепутье. Здесь всегда останавливались обозы, идущие на прииски и обратно. Возчики кормили лошадей, отогревались сами и пили чай на перепутье. Сюда и спешил отряд Вавилы, чтобы встретить горевцев при отступлении в теснине Самарецких щек.
4
Мимо желтых приземистых станций, занесенных снегом, мимо деревень и замерзших речушек тащился по сибирским просторам поезд верховного правителя. В просторном салоне висела карта Сибири, испещренная флажками с названиями войсковых частей.
Колчак подошел к карте. Высокий, сухой, в адмиральском мундире, он смотрел на карту, пытаясь уразуметь, что происходит сейчас на сибирских просторах. Связь с войсками утеряна. Флажки не переставлялись несколько дней – и ни Колчак, и никто из его приближенных не знает, где сейчас фронт, где какие войска и каково их состояние. Так бывает на море. Наползет густейший туман, и не понять, где корабли, где берег, где рифы.
Несколько дней назад чешское командование в специальном меморандуме заявило, что под «защитой чехословацких штыков русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснется весь цивилизованный мир».
«Лицемеры. – Колчак нервно дернул ногой. – Будто не они советовали самыми решительными действиями подавить восстания в тылу, будто не они упрекали за излишнюю мягкость. А теперь хотят уйти от суда потомков».
Прошелся по салону и опять встал у карты. Лязгали буфера, стучали колеса на стыках.
«Народ от нас отошел, – думал Колчак. – Не крестьяне, конечно, не рабочие. Они не народ… – щека Колчака задергалась, как дергалась всегда, когда приходилось думать о матросне, крестьянах, солдатах, – коммерсанты начали отходить. Профессура. Интеллигенция. Пришлось сменить непопулярного Белогорского. Новый премьер Пепеляев очень влиятелен среди конституционных монархистов. – Колчак вздохнул. – Но кадеты нигде не влиятельны… Конституционная монархия – это то, что сейчас необходимо России. Не республика же, как во Франции. Спаси нас бог от нее.
Где фронт – неизвестно. Где и какие воинские части? Кто из них в эшелонах? Кто на поле боя? Кто разбит? Кто еще цел? Ничего не известно. Но надо что-то делать.
Колчак оторвал от календаря листочек. Первое декабря 1919 года. Взял лист бумаги и начал писать. Надо же чем-то заняться.
«Заместителю предсовмина Пепеляеву.
Все возрастающее и уже организовавшееся восстание в Барнаульском районе является серьезной угрозой нашему флангу в тылу армий. При дальнейшем отступлении ту же роль в отношении левого фланга армий может сыграть Кузнецкий и Минусинский районы, уже захваченные красными. В глубоком тылу деятельность банд увеличивается, угрожая ж.-д. магистрали… Сибирская армия подверглась влиянию пропаганды, и многие части находятся в состоянии полного разложения. Подтверждением служит сдача 43-го и 46-го полков в полном составе повстанческим бандам и задавленный в его начале бунт некоторых частей Новониколаевского гарнизона… Часть офицерства тоже затронута этой пропагандой и даже выступает активно… Добровольческое движение, несмотря на все усилия, слабо и дает незначительные результаты. Мобилизация же населения, вследствие его нежелания вести борьбу, невозможна, так как она дает только окончательно деморализующий армию элемент.
Верховный правитель адмирал Колчак»
Написал и подумал: «Что может сделать сегодня премьер-министр?» – пожал плечами и вызвал адъютанта.
– Немедленно передать премьеру.
– Куда, ваше превосходительство?
– Премьеру.
– Но где он?
– По линии, по всем станциям, для Пепеляева. Неужели учить?
Остановка… Гудок… Медленно проплывали за окнами желтые здания станций, семафоры и черные столбы телеграфа.
5
Ваницкий стоял на перроне и тоскливо смотрел на поезда, забившие все пути. Среди красных теплушек, одиноко, стоял облезлый серо-коричневый пульман. Из его тамбура торчал тупорылый пулемет «максим». Над теплушками деловито вились дымки.
Бронепоезд прополз. Рядом с солдатами, на платформах, кутаясь в шали, одеяла, сидели совершенно цивильные люди.
В теплушках тоже вперемешку – цивильные и солдаты. Куда они едут? Зачем на восток, когда фронт на западе? И офицеры едут на восток.
Поезда тянутся непрерывной лентой. Все пути забиты от семафора до семафора.
Час назад Ваницкий и Степка подъехали к зданию вокзала. Обычно тихая привокзальная площадь была забита народом. Кабинет начальника станции осаждала толпа офицеров и штатских. Штатские кричали, офицеры кричали а размахивали револьверами.
– Вагон мне немедленно, а то пристрелю как собаку, У меня специальная рота георгиевских кавалеров…
– Георгиевским кавалерам надо бы быть на фронте,
– Заткнись, шпак гундосый.
– Давайте паровоз! Мой эшелон четвертые сутки стоит на запасном.
– Начальник, начальник, оглохли вы, что ли? Машиниста надо. Сбежал машинист. Эй, начальник!
В комнате дежурного то же самое. Аркадий Илларионович вышел на перрон и почти нос к носу столкнулся с буфетчиком. Тот не только не рассыпался в любезностях, как обычно, но сделал вид, что не заметил Ваницкого и попытался прошмыгнуть мимо.
– Любезнейший! – Аркадий Илларионович слегка тряхнул буфетчика за плечо. – Любезнейший, где мои вагоны?
– Ай-яй, милосердевиц наш, как же я не узнал-то вас?… Вагоны ваши, Аркадий Илларионович, третий день как отправили на восток. Что тут было, что было! Слава богу, французы ехали. Там какой-то Пежен узнал вашу супругу и забрал в свой вагон. Не он бы, даже не знаю, как и жила тут Надежда Васильевна…
Не спуская на
