Сердце негодяя - Патриция Гэфни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
—О…
Томми рухнул на койку. Джессу пришлось поджать ноги, иначе шериф сел бы прямо на них.
— Ну, так и быть. Глен вовсе не дура, просто она еще молода. Сама не знает, чего хочет.
— А разве я не сказал, что женщины сами не знают, чего хотят? Ты повторяешь мои слова. Том!
— Видит Бог, это чистая правда.
Они чокнулись с таким глубоким чувством, что едва не расколотили бутылки. Джесс отхлебнул большой глоток, не поперхнувшись, хотя в животе у него вспыхнул настоящий пожар. По натуре он не был выпивохой, и теперь об этом приходилось только сожалеть. И все равно по сравнению со своим новым другом он чувствовал себя заправским пьяницей.
Жаль, он раньше не понял, какой славный парень этот Томми. Они по любому поводу находили общий язык: успели поговорить о лошадях, о государственной политике, о смысле жизни, рассказали друг другу несколько сальных анекдотов и теперь перешли к женщинам.
— Хорошо еще, что сегодня арестованных нет, — вздохнул Джесс.
И в самом деле: будь в камерах арестанты, им пришлось бы пить сидя.
Том хмыкнул, отхлебнул из бутылки и рыгнул.
— А знаете, почему она не хочет иметь со мной дела, мистер Голт?
— Джесс.
— Она считает…
Шериф откинул голову, прислонившись к прохладной кирпичной стене, и закрыл глаза. Своей бледной кожей и жиденькой бородкой он напомнил Джессу картину «Снятие с креста».
— Она считает…
Томми стиснул зубы, борясь с подступающими слезами.
— Ну-ну, спокойнее, — Джесс сел на койке.
— Она считает меня трусом.
Он прошептал это, скривившись от боли, но каким-то чудом все же сумел удержаться и не заплакать. Потом отхлебнул еще немного виски, чтобы в голове прояснилось.
— Вот признался, и как будто немного легче стало. Странно, но из всех, кого я знаю, мне легче всего признаться вам. А вам когда-нибудь бывало страшно, мистер Голт? То есть… Джесс?
— Мне страшно умирать.
Как и Том, он почувствовал себя лучше, сделав признание.
—Как же так?
— Черт возьми, а ты как думал? Что ж, по-твоему, я похож на самоубийцу? Сплю и вижу, как бы нарваться на пулю?
— Нет-нет, конечно, я так не думаю! Но тогда… почему же вы выбрали себе такую работу?
— А ты свою почему? — уклончиво ответил Джесс.
— Потому что я верю в закон и порядок.
— Ха
— И мне казалось, что я смогу принести пользу обществу на своем месте. Но я не знал… я оказался не готов к опасности.
Он повернулся к Джессу, но так и не взглянул ему в лицо.
— Вы думаете, Глен права? Вы думаете, я трус, мистер Голт?
— Джесс, — в сотый раз напомнил Джесс. — Какого черта я должен так думать? Дать себя пристрелить — тоже мне геройство! Послушай… — сказал он, наклоняясь вперед для большей убедительности.
Локоть соскользнул у него с колена, он чуть не стукнулся зубами о горлышко бутылки. Ого! Оказывается, он уже здорово набрался. Ну и слава Богу, наконец-то.
— Если ты выйдешь против Мерла или Уоррена Тэрли, они тебя пристрелят на месте и не поморщатся. Какой в этом смысл? На похоронах люди скажут о тебе всякие красивые слова, но в глубине души подумают: «Что за болван этот Томми Ливер!» А через месяц и фамилии твоей не вспомнят.
— Верно говоришь. Все один к одному.
Томми поднялся, помогая себе руками, и решительно направился к дверям.
— Куда собрался?
— По нужде.
— Я с тобой.
Пока они пьянствовали, на дворе сгустился белый туман; все вокруг выглядело каким-то призрачным. Зайдя в переулок позади Главной улицы, они облегчились у кирпичной тюремной стены.
— И все же, — упрямо продолжал Том, — я должен что-то предпринять. Эта гнусность со змеями… это уж ни в какие ворота не лезет! Малыш мог погибнуть. А если бы не он, тогда Кэйди. Это убийство, вот что это такое!
— А ты не мог бы…
— Вот уже месяц я посылаю письма и телеграммы в контору шерифа округа. Они обещают прислать кого-нибудь, но это пустые слова.
Они вернулись к дверям конторы.
— Сегодня тихо, — заметил Джесс. Он услышал доносившиеся из «Приюта бродяги» печальные звуки пианино, и рана в груди вновь заныла. Видит Бог, от одиночества можно умереть. Раз ему так плохо, значит, он вовсе не пьян.
А вот о Томе нельзя было сказать то же. Его вдруг развезло. Собираясь войти к себе в контору, он чуть не свалился с тротуара, и Джессу пришлось его подхватить. Их руки сплелись, и они вместе налетели на стену:
— Ш-ш-ш, — прошипел шериф, — тихо! Они не должны меня видеть.
Он хотел приложить палец к губам, но едва не попал себе в глаз.
— Кто?
— Люди. Я же шериф! — И он разразился хриплым, задыхающимся смехом. Джесс втащил его в прежнюю камеру и усадил на койку.
— Ты в порядке? Пожалуй, с тебя хватит.
Том глотнул из бутылки, его передернуло и вырвало.
— О Боже, — простонал он, глядя на пол. — Теперь придется все это убирать.
— Я уберу.
— Вы?
— Ясное дело.
— Вы настоящий друг, мистер Голт.
— Дж…
— Джесс. Да, Джесс, я давно хотел тебе сказать… — промямлил он заплетающимся языком и вытянулся на спине. — В тот раз… я обратился к тебе за помощью… Извини. Просто с ног сбился. Дошел до ручки. Чуть не рехнулся. Ты… ты здесь чужой. Сегодня здесь, завтра нет. Это не твоя драка.
Томми закрыл глаза.
— Надо что-то делать… Не знаю что, но что-то надо…
Так он и уснул с открытым ртом.
Отыскав одеяло, Джесс укрыл его и стянул с него сапоги. Тихонько похрапывающий шериф напоминал непомерно высокого подростка с белой веснушчатой кожей и жиденькой бороденкой. Что мог человек с такой внешностью предпринять против Мерла Уайли? У Джесса возникло острейшее желание его защитить. Вся беда только в том, что шериф Желтый Ливер, вероятно, умел стрелять куда быстрее и метче, чем сам Джесс.
— Дерьмо, — проворчал он, выбираясь из камеры Тома, чтобы захватить в своей бутылку виски. — Что же мне теперь делать?
Джесс отпил немного виски. — Тьфу!
Ему показалось, что выпивка отдает керосином, но он все-таки проглотил, отхлебнул еще и вышел на улицу. Ноги сами понесли его по Главной улице, туда, откуда доносились печальные аккорды Чико. Народу в этот вечер на улице было мало, а если кто и попадался, смутно отметил про себя Джесс, то спешил поскорее убраться с дороги.
Внезапно прямо перед ним, словно корабль, вплывающий в гавань, показался из тумана «Приют бродяги». Льющийся из окон желтый свет казался теплым, дружелюбным и гостеприимным. Джесс ускорил шаги: вот, должно быть, почему он споткнулся, поднимаясь на тротуар, и расшиб колено. Боли не было (к этому времени он уже сильно отупел и перестал что-либо чувствовать), но зато появилась хромота.
Он остановился у вращающихся дверей и повис на них, заглядывая внутрь. В салуне почти никого не было. Чико закончил песню, и в наступившей тишине раздался негромкий, звучный голос Кэйди, показавшийся Джессу музыкой, куда более сладкой, чем игра на пианино: