Те, кто любит. Книги 1-7 - Ирвинг Стоун

Компания собралась после ужина. Их друзья также были в подавленном настроении. Сидя вокруг стола, они щелкали орехи, смаковали мадеру и, казалось, не решались выразить словами свои мысли. Будет ли Конгресс добиваться независимости? Попытается ли он сбросить частично или полностью правление короля Георга III и парламента? Намерены ли участники Конгресса образовать постоянное американское правительство, учрежденное тринадцатью колониями? Джон сказал спокойно:

— Мы собираемся в Филадельфии, чтобы найти ответы на эти вопросы.

Ее муж был осторожен, но за столом нашелся человек, казавшийся явно несимпатичным. Это был ее молодой кузен Исаак Смит-младший, двадцати пяти лет от роду, готовый к сану священника, начитанный и умеющий красиво говорить, с безупречными манерами, получивший основное образование в Англии и бывавший там не раз. Он был среднего роста и средней упитанности, с внимательными зелеными глазами, его светлые волосы свисали на лоб. Он сидел с вопросительно поднятой бровью, словно прислушивался к беседе чужих ему людей. Исподтишка наблюдая за ним, Абигейл поняла, что он раздражает окружающих. Ее дядюшка Исаак и тетушка Элизабет были страстными патриотами, щедро отдававшими свои время и деньги любому движению, связанному с «Сыновьями Свободы».

Джошиа Куинси-младший появился позже. В прошлом году он тяжело болел, и доктор Коттон Тафтс, опасаясь смертельно опасного в семействе Куинси туберкулеза, отправил его на судне в Южную Каролину, в Чарлзтон. Джошиа поправился под теплым солнцем, а затем совершил поездку верхом вдоль побережья. Теперь он выглядел загоревшим, оживленным, его глаза сверкали. Джошиа поднялся в спальню, где в нише размещались книги и стоял письменный стол, за которым занималась Абигейл во время ежегодных наездов. Джон закрыл дверь.

— Джошиа, ты готов отплыть?

— Примерно через месяц.

— Хорошо. Эта миссия весьма деликатная. Попытайся убедить министров и членов парламента, что мы не безответственные люди или горячие головы, какими изображают нас Бернард и Хатчинсон. Убеди их в том, что мы хотим быть в единой семье и что наша цель на Филадельфийском конгрессе не зачинать драку, а установить прочный мир.

— Приложу все силы, Джон.

Джон повернулся к своей жене:

— Ты, Абигейл, и жена Джошиа, помимо членов комитета знаете, зачем он едет в Лондон. Если британцы заранее узнают, что он представляет Конгресс, они арестуют его или же отошлют назад.

Он вновь повернулся к Джошиа:

— Нам достаточно твоей доброй воли. У тебя великое имя, ты защищал капитана короля и его солдат, ты способный адвокат. Ты обладаешь харизмой, у тебя есть деньги, и ты джентльмен. Такую комбинацию не смогут побороть британцы.

В эту ночь, жаркую и душную, спалось плохо. На сознание тяжело давила предстоящая разлука. Они попрощались на рассвете со смешанным чувством гордости и печали.

Ни слова не было сказано о Бостоне, сверкавшем в прозрачном утреннем воздухе. День был праздничным. Горожане нарядились в одежды для мессы и собрались на площади около Дома правительства, чтобы торжественно проводить своих делегатов. Абигейл подумала о том, что церемония проходит на том же самом месте, где четыре года назад солдаты стреляли в толпу. Бостон отверг Джона, но сегодня он выезжает в Филадельфию представлять весь Массачусетс на генеральном Конгрессе. Куда их бросит следующий поворот судьбы?

Карета, предназначенная для делегатов, перед которой гарцевала конная вооруженная охрана, а на запятках вытянулись четыре негра в ливреях, была готова к отъезду. Абигейл вдруг осознала, что пожимает руку Роберту Триту Пейну, бормоча добрые пожелания. По пути делегаты подберут Томаса Кашинга у его дома на Бромфилд-Лейн около общинных земель. Джеймс Боудойн и его жена были нездоровы, и он не смог выехать. Сенсацией на проводах стал Сэмюел Адамс: он натянул на себя сюртук цвета бордо с белыми оборками, на голове красовался цилиндр, а в руках трость с золотой рукоятью. На рукояти трости и блестящих запонках были выбиты эмблемы ремесленников, принадлежавших к «Сыновьям Свободы», которые участвовали в сборе такого блестящего обмундирования. Джон сжимал руку Абигейл дольше, чем другие, не сделав иного жеста, а затем четверо делегатов сели в карету, щелкнули бичи, раздался крик толпы.

Взявшись под руку, Абигейл, Бетси Адамс и Мэри Кранч последовали за каретой, медленно шагая через расступавшуюся толпу, торжествующую, размахивавшую платками. Около пятидесяти — шестидесяти уверенно восседавших на седлах верховых застыли в качестве почетного эскорта перед домом Адамсов на Куин-стрит, чтобы сопровождать делегатов до Уотертауна. Три подруги в сопровождении толпы прошли мимо королевской часовни к общинным землям. Люди стояли вдоль тротуаров, махали платками и шляпами, выкрикивали добрые пожелания из окон и с порогов своих домов.

Волнующим был момент, когда карета и эскорт приблизились к месту, где осужденные наказывались кнутом, и увидели там стоявший лагерем полк британских красномундирников, лениво бродивших вдоль границы общинных земель. Бостонцы остановились. Приветствия стихли. Члены Массачусетского комитета молча смотрели на британских солдат из своей кареты, двое на переднем, двое на заднем сиденье. Оторванные от родины солдаты, прибывшие во враждебно настроенную страну во имя неизвестной цели, беззлобно таращили в изумлении глаза, и все — члены комитета и солдаты, охваченные смущением, — не могли разобраться, где страх, а где гордость. В наступившем молчании, нарушавшемся цоканьем подков и скрежетом каретных колес по булыжнику, можно было почти ощутимо прочувствовать повисший в прозрачном жарком августовском воздухе вопрос, куда приведет этих людей конфронтация и какое решение они в конечном счете примут.

Таким вопросом задавались Абигейл и Бетси за невкусным ужином в доме Сэмюела. Бетси спросила:

— Не пересолена ли пища?

— Не глотаю ли я слезы? Да. Не осмеливаюсь показать их.

— И не нужно, Сэмюел и Джон были бы огорчены.

— Возможно, и нет, сестра Бетси. Может случиться так, что до того, как наши уважаемые мужья возвратятся из этой поездки, и раз и два прольются слезы.

Позднее, во время ужина в саду дома Смитов, услышав хвалу в адрес «Сынов Свободы», Исаак-младший потерял терпение и высказал негативные замечания. Абигейл заметила, как помрачнело лицо ее дядюшки. После ужина она постучала в двери Исаака и, в ответ на его приглашение, вошла.

— Исаак, мы были друзьями в те годы, когда я посещала этот дом. Затем мы переписывались и во время учебы обменивались французскими книгами.

Исаак поставил для нее стул около своего письменного стола и сказал с некоторым удивлением:

— А почему, кузина Абигейл, ты ставишь все это под сомнение?

— Из-за того, что ты говорил за ужином.

— По поводу «Сынов Свободы»?

— Да.

— Разумеется, ты знаешь о их недостойных вылазках, налетах, мазании дегтем и вываливании в перьях.

— Эти инциденты не отменяют обоснованности нашей позиции…

— Сожалею, кузина, — прервал ее Исаак, откинув назад пальцами свои светлые кудри, — я не вижу обоснованности. Думаю, ты удивишься, узнав в случае войны, как много членов нашей семьи и друзей будут на стороне британцев. Правоверность в политике, я понимаю, столь же необходима для священнослужителя в наши дни, как ортодоксия в святости. Если меня отвергнут как еретика в том и другом, то мне нечего делать. Я ненавижу энтузиазм и фанатизм в любой форме. Но я готов подчиниться цензуре. Величайшие друзья этой страны и человечества зачастую сталкивались с той же самой тяжелой судьбой. Я вовсе не безразличен к добрым мнениям окружающих, но я не могу ради удовлетворения чувств других пожертвовать независимостью своих собственных взглядов.

— Никто не требует от тебя этого, Исаак.

— В какой период мы вступаем, кузина Абигейл, если самая малость сдержанности, любая склонность к миру и порядку, малейшее опасение за общественное благосостояние и безопасность считаются преступлением? Что это за дело, если оно не выдерживает малейшей проверки?

— Мы не боимся признать собственные недостатки. Все колонии посылают лучших людей в Филадельфию.

— Наше дело, говоришь ты, в очень хороших руках. Не спорю. Но разве к нему не тянутся плохие руки? Разве плохие люди не ввергли нас в состояние крайних бедствий и опасности? И не случится ли так, что сила и безрассудство этих людей ввергнут нас в пучину, которую не предотвратят объединенные усилия добрых людей?

Он поднялся из-за стола и встал у окна спиной к ней.

— Нэбби, надеюсь, ты не считаешь меня недостаточно любящим свою страну. Верно, я не кричал слишком громко против грубости, несправедливости, произвола последних постановлений парламента, как другие. Мой возраст, моя особая профессия, мои связи с семинарией мешали мне это делать. Но никто не хотел, чтобы они были проведены в жизнь. В то же самое время я должен признать без принуждения, что скорее спокойно соглашусь с этими и сотней других постановлений британского законодательного органа, чем стану жертвой каприза, неограниченного деспотизма горстки моих соотечественников или же увижу родную землю ареной взаимного истребления и отчаяния.