Избранные произведения в 2-х томах. Том 1 - Вадим Собко

Нет ещё ясности в мыслях Альфреда Ренике, но скоро он уже поймёт, что создание новой, по-настоящему демократической Германии во многом зависит и от него самого.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ МЯТАЯ

С Гансом Линке Макс Дальгов встретился на другой день. Так уже повелось, что каждого, кто возвращается в Дорнау из плена, Дальгов просил выступить на каком-нибудь многолюдном собрании и рассказать обо всём виденном в Советском Союзе. Он никогда не проверял заранее, что именно будет сказано. Единственное, о чём Макс твёрдо условливался с такими необычными ораторами, — это о том, что они будут говорить только правду. А слово правды о Советском Союзе, высказанное живыми свидетелями, всегда найдёт нужный отклик у аудитории, особенно у рабочей.

Вот почему Дальгов оказался сегодня у Альфреда Ренике. Макс уже прослышал о приезде Линке и решил обратиться к нему с подобной просьбой. Самого хозяина не было дома: он ещё не вернулся с работы. Гертруда тоже вышла из комнаты, и они разговаривали наедине.

— С удовольствием сделаю такой доклад, — ответил Ганс на предложение Дальгова. — У меня найдётся что рассказать, я там многое видел. Так что об этом меня просить не надо. Но я хотел поговорить с вами о другом. Вы вот возглавляете городскую организацию СЕПГ. Помогите мне вступить в партию. Можете не сомневаться, я теперь гожусь для этого. Скажу вам прямо: пребывание в плену заставило меня кое над чем задуматься. Там, в Советском Союзе, я повидал настоящих людей. Теперь они для меня живой пример, а вы сами знаете — всегда легче работать, имея перед глазами образец.

Дальгов улыбнулся. Что ж, многие, вернувшись из плена, начинали с того, что подавали заявление в партию.

— А что бы вы сказали, товарищ Линке, — неожиданно спросил Дальгов, — если бы мы вас послали на годик в Берлин, в партийную школу?

— Да тут и спрашивать не о чём, конечно поехал бы. Только разве это осуществимо? — В голосе Линке прозвучало искреннее сожаление. — Денег у меня, понятно, нет, никакой другой специальности, кроме шахтёрской, я не приобрёл. Как же там проживёшь?

— Вы будете получать стипендию, — ответил Дальгов. — Уж это партия возьмёт на себя.

Предложение всё-таки ещё не укладывалось в голове Ганса Линке. Как-то уж очень всё быстро! Он должен немного подумать. Слишком большая была разница между тем, что он ожидал найти здесь, и тем, что увидел. Родина его пробуждалась к новой жизни, да и собственная судьба уже не казалась ему мрачной.

— Мне очень хочется поехать в эту школу, — признался он после долгой паузы, — но я всё-таки ещё немного подумаю. А вот вы мне так ничего и не сказали насчёт вступления в партию.

— Подавайте заявление, — ответил Дальгов, прекрасно понимая, что сейчас переживает Ганс Линке. — Подавайте, разберём быстро. Для таких людей, как вы, двери партии широко открыты.

— Откуда вы знаете, какой я человек? — насторожился Линке.

— Да уж знаю, — усмехнулся Макс. — И товарищей ваших расспросил перед тем, как идти сюда, да и сам вижу.

— Понятно… — смутился Ганс.

Они условились о следующей встрече, и Макс Дальгов ушёл.

Ганс Линке долго сидел один, думая свою думу. Очень понравился ему Макс Дальгов. Красивое, открытое лицо Макса, его приветливость и подчёркнутое уважение к собеседнику, наконец, его обаятельная улыбка — всё это сразу покорило Ганса Линке. К тому же он понял, что Дальгов и в самом деле доверяет ему.

Появление хозяина прервало течение мыслей Ганса.

— Глюкауф! — радостно приветствовал он Альфреда.

— Знаешь, Ганс, — начал Ренике, садясь к столу. — Мне всё наш вчерашний разговор покоя не даёт. Кажется, я даже на уголь сейчас другими глазами стал смотреть. Не могу понять, как это можно добиться такой высокой выработки.

Ганс удивлённо посмотрел на Альфреда. Ах, вот о чём он!

— Да я вот думал, что, когда спущусь в шахту, сумею тебе показать на практике, — ответил Линке. — Но теперь, видно, не удастся.

— Что случилось? — встревожился Ренике.

— Ничего особенного. Тут был Дальгов…

— Он хороший человек, Ганс. Наш, по-настоящему наш. Ему можно верить. Он для нас очень много добра сделал.

— Мне он тоже хочет сделать добро. Понимаешь, предложил поехать в партийную школу.

— В Берлин? Но ведь это же здорово, Ганс!

— Да. мне это тоже нравится, но пока я ответа ещё не дал.

— Ты, конечно, подумай, но на твоём месте я бы согласился без всяких. Учиться всегда хорошо, а свою прежнюю профессию ты никогда не забудешь.

После обеда, когда они закурили, Альфред Ренике вернулся к вчерашнему разговору.

— Думал я сегодня о высоких нормах добычи, — говорил он, глядя на красноватый огонёк сигареты, — и очень мне захотелось самому попробовать. Скажу честно, ни к чему я пока не пришёл. Конечно, можно рубать уголь, что называется, изо всех своих сил, да надорвёшься скоро. Нет, тут дело, видимо, не в мускулах. Тут надо и головой поработать.

Ганс Линке задумчиво слушал. Может, не надо ему уезжать? Может, остаться на шахте и показать товарищам, чему научился он в Советском Союзе? Но, с другой стороны, Альфреда достаточно только подтолкнуть, он человек такой, что и сам всего добьётся.

Нет, в школу он поедет, но сейчас постарается подробно рассказать товарищу, как поставлено дело на шахтах Донбасса. Здесь они, понятно, не могут и мечтать о такой технике, но принцип наибольшей экономии времени, продуманная организация всего процесса добычи доступны им тоже.

Ренике слушал приятеля и примерял его слова к себе. Перед ним в мыслях проходил весь его рабочий день, начиная от спуска в шахту и до последнего удара отбойного молотка. Да, здесь действительно можно сэкономить много времени, надо только расчётливо подойти к делу. Придётся поговорить с директором шахты, без его помощи, пожалуй, трудно будет всё наладить. Ну что ж, новый директор — человек толковый, с ним можно договориться.

Рассказывая о Донбассе, Ганс невольно заговорил о себе, о своей судьбе, о своей будущей жизни:

— Вот я прошёл через войну и видел весь этот ужас. Но зато сейчас я понимаю, что и от нас с тобой зависит, повторится ещё раз такая печальная история или нет. Почему я решил ехать в школу? Там-то уж меня научат, что надо делать. Ведь если мы не превратим нашу Германию в демократическое государство, не избежать нам новой войны. А с меня и этой хватит…

Ренике с невольным уважением смотрел на товарища. Ганс действительно очень изменился за эти годы. Разве от него раньше можно было ожидать таких серьёзных суждений?

— Ты не удивляйся, Альфред, — продолжал Ганс, — вот, мол, какими словами заговорил шахтёр Линке! Ты подумай о самом себе и тогда поймёшь меня. Ведь ты, например, никогда и не помышлял о том, чтобы работать лучше для блага всей Германии. Видно, и у тебя, и у меня, да и у всех нас появились новые мысли. Мы начинаем чувствовать ответственность за судьбу нашей страны.

Ганс взглянул на старинные ходики с большой фаянсовой гирей, опустившейся почти до самого пола.

— Ну, мне пора. Товарищ Дальгов уже, наверно, ждёт. Приду — мы ещё поговорим.

— Приходи, приходи, посоветуемся, — говорил Ренике, закрывая за Гансом дверь.

После этого он сел к столу, достал бумагу и карандаш и, стараясь ничего не пропустить, расписал минуту за минутой весь свой рабочий день.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

В те дни не только Альфред Ренике задумывался над новыми формами организации труда. Бертольд Грингель, тот просто места себе не находил. Ведь завод из месяца в месяц не выполнял план. Что же получается? «Мерседес» перешёл в собственность немецкого народа. Об этом много говорилось на партийных и профсоюзных собраниях. А выработка если и поднялась, то очень незначительно. Грингель наконец решил обратиться за советом к полковнику Чайке.

На все вопросы директора завода полковник мог ответить только одно: надо, чтобы сами рабочие были заинтересованы в выполнении плана. Для этого необходимо ввести на заводе сдельную оплату труда и установить премиальную систему.

Услышав о сдельщине, Грингель ужаснулся. Он представил себе, какое недовольство это нововведение вызовет среди рабочих, и не скрыл своих опасений от полковника.

Чайка только улыбнулся в ответ:

— У вас на заводе партийная организация достаточно сильна, профсоюзная организация тоже. Они вам помогут. Обсудите этот вопрос на собраниях и смело действуйте. Разве это справедливо, что лодырь и честный рабочий получают одинаковую плату? Конечно, люди, враждебно относящиеся к восстановлению народного хозяйства, будут протестовать. Но такого недовольства не следует бояться. Лучшие рабочие вас наверняка поддержат.

Бертольд Грингель вышел от коменданта ещё более встревоженным. Полковник, несомненно, прав, но легко сказать — «не следует бояться»! Ого, какой шум поднимется!