На перекрестке больших дорог - Жюльетта Бенцони

– Он пытался задушить меня, – сказала она безразлично. – Я убила его.

– Слава богу! – пробормотал бледный как полотно Тристан. – Я боялся, что опоздал.

Потом, повернувшись к своему компаньону, глуповато и даже испуганно смотревшему на Катрин, Тристан строго сказал:

– Ты помнишь о приказе монсеньора? За жизнь этой женщины ты отвечаешь собственной шкурой.

Палач стал серым, подняв встревоженные глаза на Тристана, ответил:

– Да, мессир. Я… я помню.

– На твое счастье, я пришел сюда. Убери эту падаль и выброси его потихоньку. Никто, кроме меня, тебя и ее, не должен знать об этом. Ты пострадала, женщина?

Катрин отрицательно покачала головой. Эйселен нагнулся, с большим трудом поднял неподвижное тело убийцы и забросил себе на спину.

– Я выброшу его в подземелье, – сказал он. – Это недалеко.

– Поспеши… Я жду тебя.

Тот вышел со своей ношей, признательно посмотрев на Тристана, и даже не закрыл дверь. Когда он исчез, фламандец наклонился к Катрин.

– У нас мало времени. Я шел поговорить с Сарой через отдушину, как я это делал почти каждый вечер, когда увидел этого человека, проходившего в тюрьму. Он – один из слуг госпожи де Ла Тремуй. Я почувствовал что-то неладное и пошел за ним. В этой ливрее я могу проходить повсюду… А потом, услышав ваш крик, я побежал.

– Вы уведете меня отсюда?

Он с грустью покачал головой, видя, как глаза Катрин наполняются слезами.

– Пока нет. Я не могу. Через час главный камергер спустится к вам.

– Откуда вы знаете?

– Я слышал, как он приказал одной из немых старух после полуночи положить в мешок курицу и бутылку вина. Судя по всему, он пока намерен заботиться о вас. Надо бы узнать, что ему надо. Я не думаю, что он будет искать вашей любви в этой дыре. К тому же он болен… и наверняка не способен на какие-либо подвиги.

– Во всяком случае, я этого не допущу. Мой кинжал нанес один удар и может нанести другой.

– Не надо спешить. Не следует терять голову, как вы это сделали в комнате допросов. Вы могли всех подвести. Сейчас я ухожу. Мессир де Брезе ждет меня в саду.

Он поднялся и хотел уйти, но Катрин придержала его за рукав.

– Когда вы снова увидите его?

– Возможно, завтра ночью. Могу и раньше, если это потребуется. Не надо так бояться. Мы позаботимся о вас. Мне кажется, что ради вас Брезе готов перерезать горло Ла Тремую на глазах у самого короля. Мужайтесь!

Эйселен возвращался, и Тристан подождал его у дверей, повернувшись спиной к Катрин.

– Мессир! На мне кровь… Как я это объясню?

– Ты расскажешь о случившемся и скажешь, что Эйселен спас тебя, покончив с убийцей. Эйселен получит повышение, а ты ничего не потеряешь, солгав.

Палач расплылся в улыбке.

– Вы так добры, мессир. Если я смогу оказать вам услугу…

– Потом будет видно. Закрой эту дверь и охраняй ее.

Даже не посмотрев на Катрин, Тристан вышел из камеры. Тяжелая дверь закрылась. Камера снова погрузилась в темноту, а Катрин, потрясенная происшедшим, разрыдалась. Она еще долго будет плакать навзрыд, и это принесет ей облегчение…

Из соседней камеры не доносилось никаких звуков. Саре, как и ей, было страшно, но Тристан, несомненно, утешил ее… Катрин постаралась успокоиться. Это было тем более необходимо, что вскоре предстояло встретиться с Ла Тремуем.

Словно в подтверждение ее мыслей, под дверью появилась полоска света. Осторожные шаги раздались в коридоре. Заскрипели засовы, и дверь открылась. На пороге появилась широченная фигура камергера. Эйселен стоял сзади и держал лампу, подняв ее вверх. Бородатый профиль Ла Тремуя появился на стене камеры. Увидев на платье Катрин следы крови, он замер.

– Что случилось? Ты ранена? Что тут было? Ведь я же приказал…

Напуганный Эйселен втянул голову в плечи как только мог. Катрин немедленно пришла ему на помощь:

– Меня пытались убить, монсеньор. Этот человек услышал мой крик… и спас.

– Он очень хорошо сделал. Лови… И оставь нас.

Он бросил тюремщику золотую монету. Тот поймал ее с кошачьей ловкостью и вышел, кланяясь и бормоча слова благодарности.

Ла Тремуй огляделся вокруг, ища, где можно сесть, и, не увидев ничего подходящего, остался стоять. Из-под своей накидки он вытащил мешок и протянул его пленнице.

– Держи. Ты, должно быть, хочешь есть. Покушай быстро и выпей, а потом мы поговорим.

Катрин умирала от голода. Она ничего не ела со вчерашнего дня и не заставила себя уговаривать. В один миг съела курицу и хлеб, выпила вино и посмотрела на камергера сияющим, полным признательности взглядом.

– Спасибо, сеньор, вы очень добры ко мне. – Безумная мысль мелькнула в ее голове. Впервые она оставалась один на один с ним в столь подходящих условиях. Не пришло ли время привести план в исполнение?

Ла Тремуй расплылся в улыбке, и его откормленное лицо покрылось тысячами мелких морщинок. Рука легла на голову Катрин, и он сказал вкрадчиво:

– Видишь, девочка, что я хочу тебе только добра. Ты ведь не виновата во всем случившемся. Ты же не по собственной воле ушла от меня?

– Нет. За мной пришла девушка, – с наивным видом отвечала Катрин. – Красивая юная блондинка.

– Виолен де Шаншеврие, я очень хорошо ее знаю! Она – доверенное лицо моей супруги. А ты, ты – друг для меня. Вспомни, я же всегда был добр с тобой? Верно?

– Да, вы были добры ко мне, вы мой защитник.

– А теперь расскажи мне, что это был за флакон, который ты разбила и швырнула в лицо графини?

Катрин опустила голову, словно боролась сама с собой, и ответила не сразу. Ла Тремуй нетерпеливо ждал ответа.

– Ну, говори. Тебе нет никакого смысла молчать. Наоборот.

Она подняла голову и посмотрела с преданностью ему в глаза.

– Вы правы. Вы мне никогда не причиняли зла. В этом флаконе был любовный напиток, заказанный мне вашей дамой.

Толстые губы Ла Тремуя сложились в злую складку, а глаза сузились.

– Напиток любви, говоришь? Ты знаешь, кому он предназначался?

Катрин больше не колебалась. Не могло быть и речи о том, чтобы подвергнуть опасности молодого графа де Мена. Она энергично покачала головой.

– Нет, сеньор, я не знаю.

Лоб тучного камергера наморщился. Он нервно перебирал рукой бахрому своего широкого золоченого пояса и задумчиво молчал.

– Любовный напиток, – пробурчал он наконец. – Зачем? Моя жена не ищет любви, она ищет удовольствия…

Катрин глубоко вздохнула и сложила закованные руки, сжимая одну другой в попытке побороть волнение и овладеть собой. Пришло время идти ва-банк, сказать этому человеку то, зачем она приехала из Анжу: убедить его покинуть безопасное логово.

– Это очень сильное лекарство, монсеньор. Тот, кто выпьет его, становится игрушкой в руках того, кто дал выпить. А даме оно необходимо, чтобы вырвать у одного человека великую тайну… тайну сокровища.