Система мира - Нил Стивенсон

Так что Даниелю нет нужды притворяться, будто он смотрит на затею острым взглядом дельца. Он пытается увидеть её своими глазами: глазами натурфилософа. Поэтому его внимание привлекает экспериментальный аспект, то есть неудачи. На земле вокруг валяются обломки Ньюкоменовых паровых котлов. Естественная форма для котла — шар. Зная это, Ньюкомен учился делать большие сферические ёмкости из железа. Как черновая ученическая тетрадь пестрит, страница за страницей, перечёркнутыми выкладками, так здешний берег хранит несмываемую летопись всех прошлых идей Ньюкомена и зримые свидетельства того, в чём именно и насколько безнадёжно они оказались несостоятельны. Ньюкомен не может выковать из железной заготовки огромную бесшовную сферу, поэтому должен склёпывать её из отдельных гнутых листов.

Пятьдесят лет назад Гук собрал искры, выбитые из стали, положил под микроскоп и показал Даниелю, что на самом деле это шарики блестящего металла, вроде железных планет. Даниель думал, что они сплошные, пока не увидел, что некоторые разорваны внутренним давлением. Искры — не капли, а полые пузырьки расплавленной стали, которые разлетелись и застыли. Лопнувшие немного походили на скрюченные пальцы, немного — на выброшенные морем коряги. Одни неудачные котлы мистера Ньюкомена выглядят, как развороченные искры, что не так с другими — менее очевидно. Они лежат, наполовину уйдя в грунт, словно упавшие с неба метеориты.

Из-под земли появляются рудокопы, говорящие на языке, которого Даниель никогда прежде не слышал: полдюжины корнуолльцев в мокрой чёрной одежде. По спотыкающейся походке видно, что ноги у них промёрзли насквозь и что люди эти работали долго и тяжело. Они берут корзины и усаживаются перед единственным котлом в долине, который и впрямь работает: тем, что приводит в движение машину. Он окружён кирпичной кладкой с отверстием в основании, чтобы подкладывать уголь. Рудокопы стаскивают башмаки и мокрые носки, протягивают ноги к огню, достают из корзин огромные пироги и начинают жадно жевать. Лица у рудокопов чёрные от угольной пыли, гораздо чернее, чем у Даппы. Глаза белые, как звёзды. Одна пара глаз примечает Даниеля; остальные рудокопы тоже поднимают голову. В какой-то миг Даниель смотрит на них, а они — на него, силясь угадать, кто этот странный гость. Каким он им представляется? На нём длинный шерстяной плащ и вязаная матросская шапочка. Он начал отпускать бороду. Даниель высится над рудокопами в клубах пара. Интересно, понимают ли корнуолльцы, что сидят вокруг адской машины? Он приходит к выводу, что они, вероятно, не глупее других, и отлично знают, что котёл может взорваться, но смирились с этой мыслью и готовы принять её в свою повседневную жизнь в обмен на относительный достаток. Точно так же матрос поднимается на корабль, зная, что тот может утонуть. Даниель подозревает, что в грядущие годы служители технологических искусств ещё не раз поставят перед людьми такой выбор.

Всё началось с того, что к нему вошёл волшебник, и теперь заканчивается тем, что на машине стоит волшебник нового типа. Глядя вниз на паровой котёл, волшебник чувствует себя ангелом или демоном, смотрящим на Землю с Полярной звезды. Наученный прошлыми ошибками, мистер Ньюкомен нашёл определённый метод. В его шедевре швы и ряды клёпок, соединяющие гнутые листы между собой, расходятся от макушки, как линии долгот. Под котлом бушует огонь, внутри пар под таким давлением, что не выдержи одна клёпка, Даниеля (как когда-то Дрейка) взорвёт к Богу в рай. Однако этого не происходит. Пар исправно качает воду, а излишки тепла согревают рудокопов. Пока всё работает, как задумано. Когда-нибудь Система даст сбой из-за погрешностей, которые вкрались в неё, несмотря на все усилия Каролины и Даниеля. Может быть, тогда потребуются волшебники нового рода. Но — может быть, потому, что он стар, и потому, что его ждёт шлюпка — остаётся признать, что какая-никакая система, пусть ущербная и обречённая, лучше, чем вечное барахтанье в ядовитом приливе ртути, из которого всё родилось.

Даниель завершил своё дело.

— Я отправляюсь домой, — говорит он.

Здесь заканчивается «Барочный цикл»

Всё сие я теперь опубликовал, не ради общественного блага (ибо не в моих слабых силах ему способствовать), но дабы потрафить брату-книгопродавцу. Прибыль в его ремесле зависит главным образом от числа отпечатанных экземпляров, а век наш стремится более к удовлетворению любопытства, нежели к пользе. Такого рода памфлеты могут расходиться, в то время как творения более глубокие и основательные останутся нераспроданными.

Джон Уилкинс

Послесловие

«Барочный цикл» был бы немыслим — в самом буквальном смысле слова, — если бы не усилия учёных, путешественников, рассказчиков, поэтов, художников, проповедников, памфлетистов, картографов и переводчиков от эры Уилкинса и Яна Коменского до нынешнего дня. Малая часть их перечислена ниже. Некоторые жили триста лет назад, другие живут сейчас. Мне немного страшно оглашать имена последних, поскольку теперь найти человека куда легче, чем раньше, и я опасаюсь, как бы им не стали докучать. Почти все, способные прочесть трёхтысячестраничный роман, включая страницы благодарностей, понимают, что не надо приставать к людям, на них упомянутым, но всегда есть редкие исключения: если вы из их числа, пожалуйста, оставьте этих людей в покое! Ничто бы не началось, если бы не счастливая случайность: разговоре Джорджем Дайсоном и Стивеном Хорстом. Кардинальные изменения, столь же непредвиденные, были внесены Пирсом Бернсил-Холлом, высидевшим безобразно длинную лекцию вашего покорного в Кембридже в 2002 году.

Следующие учёные (в алфавитном порядке) проделали работу, существенную для написания этой книги. Я хочу отдать им должное, хоть и осознаю, что тех из них, кто живёт сейчас и решит прочесть роман, может огорчить моя склонность постоянно злоупотреблять правом автора на художественную вольность. Это Фрэнк Доусон Адамс, Дэвид Андердаун, Джулиан Барбур, Брайан Беван, Питер Л. Бернстейн, Оливье Бернье, Дж. М. Битти, Роджер Ли Браун, сэр Арчибальд Гейки, Давид М. Гитлиц, Генри и Барбара ван дер Зее, Флориан Кайори, Дэвид Кан, Генри Кармен, Джон Мейнард Кейнс, Марк Кишлански, Меир Кон, Гейл Э. Кристиансон, Мария Кролл, Эндрю Лосски, Роберт К. Масси, Николас Мейхью, Бертран Рассел, X. Стенли Редгроув, Джон Рид, Г. Симмс, Ли Смолин, Уильям Спенсер, Хью Томас, Ричард Уэстфолл, Д. Т. Уайтсайд, Морин Уолтер, А. Руперт Холл, Джон Э. Н. Херси, Барбара Дж. Шапиро, Ганс Георг Шульте-Альберт, Э.Дж. Эйтон, Морис Эшли. Хотя биография Гука, написанная Лайзой Джардин, вышла слишком поздно, чтобы повлиять на проект, её тоже следует упомянуть просто в надежде, что желающие больше узнать об этом периоде прочтут книгу. А также Карла Циммера с его недавней биографией Томаса Уиллиса и Владимира Арнольда с его работой «Гюйгенс и Барроу, Ньютон и Гук». Здесь нет места, чтобы упомянуть отдельные книги, но для нескольких я сделаю исключение; это «Цивилизация и капитализм» Фернана Броделя, шеститомная биография Мальборо сэра Уинстона Черчилля, невероятное «Путешествие вокруг света» Джованни Франческо Джемелл и Карери и все до единого скабрезные, циничные, злобные пасквили, когда-либо написанные Недом Уордом. Я рад, что Нед жил на свете и описал барочную Англию, а ещё больше, что он умер, не успев описать меня. Очень много дали литераторы — современники описываемых событий: Джон Беньян, Ричард Ф. Бёртон (который хоть и жил позже, но тоже написал много полезного), Даниель Дефо, Джон Ивлин, Джордж Фаркар, Генри Фильдинг, (достонегоднейший) Джон Холл, Лизелотта, Джон Мильтон, Самюэль Пепис, герцог де Сен-Симон, Жан-Батист Тавернье, Жан де Тевено, Жозеф де ла Вега, Джон Уилкинс, наместник Тауэра Адам Уильямсон и переводчики Женевской Библии. И разумеется, Гук, Ньютон и Лейбниц. Однако человек с моими слабыми способностями ни бельмеса не понял бы в трудах Лейбница без помощи исследователей, переводчиков, редакторов и составителей, таких как Роберт Меррихью Адамс, Х.Г. Александер, Роджер Эрью, Ричард Франкс, Дэниел Гарбер и Р.С. Вулхауз[12]. То же относится к «Началам Ньютона для простого читателя» Субрахманьяна Чандрасехара. Некоторый долг в смысле, понятном только романисту, следует отдать покойным Дороти Даннет и Александру Дюма. Отдельная благодарность спонсорам и сотрудникам музеев, особенно маленьких и необычных. Никого из них я не знаю по фамилиям, но вот некоторые музеи из числа самых интересных: комната Ньютона в Бэбсон-колледже Уэлсли, в Массачусетсе, дом Ньютона в Вулсторпе, музей Карнавале в Париже, музей Английского банка, Гаагский исторический музей, горный музей Верхнего Гарца и горная аптека в Клаусталь-Целлерфельде, музей-шахта в Веттельроде.

Бела и Габриэлла Боллобаши, Дуг Карлстон и Томи Пирс, а также Барри Кемп из «Коннел Карз» помогли мне получить доступ в такие места, которых я иначе не увидел бы (Боллобаши), не нашёл бы (Кемп) или в которых не сумел бы попасть (Карлстон и Пирс). Джордж Джусбери, а также Катрин и Гуго Дюранден в трудную минуту приходили на помощь. У Чарльза Макалиса нашлось что сказать по ирландской истории, у остальных членов Клуба исторической книги — по всем прочим темам. Грег Бир одолжил мне две книжки и терпел, когда время их невозврата растянулось на срок, который человек менее благородный расценил бы как воровство (теперь обе возвращены в присутствии многочисленных свидетелей). Многие другие люди, сознательно или нет, внесли свой вклад в ту среду, в которой оказалось возможно затеять такой проект и не выглядеть при этом окончательно спятившим. Здесь я чувствую искушение перечислить имена многих физиков и математиков. Однако, оберегая их покой и не желая создавать впечатление, будто я хвастаюсь знакомством, я не стану этого делать. Довольно сказать, что у людей из Королевского общества, выведенных на этих страницах, есть много потомков и наследников, способных без подготовки беседовать на такие темы, как монады, клеточные автоматы, спор о приоритете, абсолютное пространство и время, и что мне выпала честь некоторых из них знать. Они выказывали приятное удивление, узнав, что кто-то и впрямь хочет написать про такое роман, а я, в свою очередь, бывал приятно удивлён, обнаружив, что они готовы тратить своё время на подобные разговоры; итогом стало немало замечательных бесед. С издательской стороны мне всячески помогали, проявляя нечеловеческое терпение на протяжении семи лет, Дженнифер Херши, Лиз Дархансофф, Дженнифер Брель и Рави Мирчандани.