Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М.С. Горбачева - Валерий Болдин

М. С. Горбачев часто выступал в социалистических странах с импровизированными речами перед собравшимся народом, рассказывал об успехах перестройки в Советском Союзе, о светлых горизонтах, открывающихся перед миром в связи с новым курсом КПСС. На экранах телевизоров все это показывалось у нас и при таком информационном давлении парализовало тех, кто знал или чувствовал, что дело идет к развалу братского союза.

Совершающиеся «бархатные революции» уже не волновали многих из членов политического руководства. Повсеместно господствовал принцип нового мышления, невмешательства в дела других стран. Эта спасительная формулировка о «невмешательстве» была удобна, ибо позволяла быть «демократами» и повторять вслед за Горбачевым: пусть народ сам выбирает свою судьбу.

Поэтому, когда однажды Горбачев вернулся из Берлина и сообщил, что дни Э. Хоннекера сочтены и следует думать об объединении Германии, ему особенно не возражали. Более того, не интересовались до такой степени, что не узнали об условиях, на которых может осуществиться объединение Германии и, следовательно, вывод наших войск. Правда, надо сказать, что Горбачев и. Шеварднадзе об этом никого особенно не информировали и вопрос глубоко и всесторонне не обсуждался на заседаниях Политбюро, не то что публикация письма Н. А. Андреевой в «Советской России», по поводу которой дискуссия на Политбюро продолжалась два дня. Проблемы международной политики давно находились в руках Горбачева, Черняева, Шеварднадзе и Яковлева, хотя последнего, как он говорил, не подпускали к выработке многих решений. Для подготовки документов по вопросам разоружения привлекались специалисты МИД, Министерства обороны. Верховный Совет и его комиссии, видимо, не вполне владели информацией о сути предполагавшихся договоренностей, и иногда важные решения скорее штамповались, чем критически и всесторонне рассматривались депутатами.

Скажу еще раз, что советские люди отлично понимали, что разделенная Германия — не лучший фактор укрепления мира в Европе и вопрос рано или поздно предстояло решать. Обдумать было время — союзники по бывшей антигитлеровской коалиции не торопили, а некоторые из них если и не были против, то сильно сомневались в целесообразности такой спешки. Но даже если, по мнению Горбачева, настала пора действовать, то сделать это следовало бы, серьезно посоветовавшись с общественностью, а то и всем народом. Мне казалось, что ни МИД, ни Политбюро, ни президент не имели моральных полномочий решать эту проблему келейно. Тем более что условия объединения и вывода войск не были ни проработаны досконально, ни обговорены с прежними союзниками по разгрому фашизма.

Крупные перемены в странах бывшего социалистического содружества не были предметом специального обсуждения на широких и даже менее широких форумах. Я не помню серьезных постановок этого вопроса ни на Политбюро, ни на Президентском совете, ни на Совете Безопасности, ни на съездах и конференции КПСС. Не стали они специальной темой дискуссионного обсуждения и в Верховном Совете СССР. Кстати, в Отчетном докладе генсека XXVIII съезду КПСС этой проблеме было уделено всего-то два-три абзаца, что подтверждает отсутствие какой-либо серьезной оппозиции в предсъездовский период политике в отношении бывших социалистических стран. А вся критика, как на съезде отметил Михаил Сергеевич, свелась к упрекам: «Нас упрекают в том, что мы уходим оттуда без боя»… Вот и все.

…Всякий раз, возвращаясь из зарубежных поездок, М. С. Горбачев коротко рассказывал собравшимся о некоторых впечатлениях от поездки, но настоящего подведения итогов не было.

Поездки за рубеж и прием лидеров Запада в последнее время составляли основную часть работы президента СССР. Общественность западных стран видела в М. С. Горбачеве человека новой формации, не зацикленного на догмах своих предшественников. За короткий срок он превратился на Западе в кумира. Ему постоянно вручали какие-то денежные премии, награждали золотыми медалями, удостаивали званиями человека месяца, года, лучшего немца, посвящали ему телепередачи, статьи в журналах и газетах, тонко играя на струнах самолюбия. Западные обыватели не знали, что критиковать прошлое и разрушать действующие структуры куда легче, чем созидать. Им было непонятно прохладное отношение советских людей к человеку, начавшему столь хорошее дело, но оказавшемуся под огнем жесткой критики у себя в стране.

А критика была, как говорится, не на пустом месте. С 1987 года положение в экономике, финансах стало резко ухудшаться. Советские люди чувствовали это по возросшей нехватке продовольственных товаров, трудностям с сахаром, мясом, другими продуктами. Исчезали из продажи и многие предметы быта. В стране нагнеталась обстановка нервозности. Многие начали сомневаться в целесообразности перестройки, способности руководителей вывести страну из кризиса. Другие злорадствовали, считая, что наконец-то партия завела страну в тупик. В партийных организациях и комитетах, среди их руководящих работников разных уровней обозначились признаки расхождения во взглядах с генсеком, а то и глубокого размежевания.

Демократические реформы

Начиная с 1989 года положение в стране и партии стало ухудшаться лавинообразными темпами. Нет ничего удивительного, что М. С. Горбачев знал о меняющейся обстановке в стране, переменах в настроении людей. Еще вчера восхищаясь своим кумиром, сегодня они все больше отворачивались от генсека. Те, кто недавно славословил, теперь бранил и хулил его. Любовь народная оказалась изменчивой. И это открытие, взволновавшее М. С. Горбачева, стало, видимо, началом его борьбы уже не с консервативными силами, а с простыми, но сомневающимися людьми.

У меня с Горбачевым не единожды заходил разговор на эту тему. Просматривая почту, и особенно негативные письма, генсек утешал себя только тем, что считал их подтверждением правильности выбранного курса.

— Серьезных перемен не может быть без ущемления каких-то слоев. Это ничего, не страшно. Я письма покажу всем. Разошли-ка по Политбюро их.

Но число его поездок по стране сокращалось. В отдельные периоды генсек проводил больше времени за рубежом, чем в командировках по стране. Информация об ухудшающейся обстановке все чаще поступала к нему от органов статистики, КГБ, отделов ЦК КПСС, во время бесед и встреч с народными депутатами, во время сессий и съездов Верховного Совета СССР. Положение дел стало обсуждаться практически на каждом заседании Политбюро ЦК. Говорилось, что решения партийного съезда не выполняются, идет пробуксовка даже в тех вопросах, которые, казалось бы, не представляли трудности для реализации. Звучали требования ужесточить дисциплину, усилить контроль и спрос за выполнением решений съезда. Нередко предлагались меры, которые были действенны три — пять лет назад. И мало кто понимал, что в настроении партии, всего общества произошел такой качественный сдвиг, который обесценил требовательность и жесткость в отношении нарушивших дисциплину.