Маэстро - Юлия Александровна Волкодав

Марик затушил окурок и с грустью заглянул в пачку, взятую еще из дома. В ней оставалось ровно три сигареты. Если завтра с утра им не выдадут суточные, известный и любимый артист еще пойдет у итальянцев на улице сигареты стрелять. Одно утешало — язык он знал и помнил очень хорошо.

* * *

Новый день развеял все печали Марика. Потому что первым человеком, которого он встретил, переступив порог «Ла Скала», оказался Чинелли! Старик стоял в фойе служебного входа, опираясь на палку, и мило беседовал с девушкой-гардеробщицей. Все такой же подтянутый, в идеально сидящем пиджаке, белоснежной рубашке, расстегнутой на две пуговицы. Складки на шее скрывал щегольски завязанный черный платок, седые волосы Чинелли уложил назад явно не без помощи геля. Он выглядел настоящим франтом, которого годы ничуть не изменили. И взгляд все такой же, насмешливый и живой. Марик кинулся к нему с объятиями.

— Я же тебе говорил, мальчик, — усмехался Чинелли, когда они шли в его каморку. — Говорил, что у тебя большое будущее. И что я вижу? Твое имя в нашей репертуарной афише. Целых три раза. Три раза собрать полный зал, не будучи итальянцем? Мальчик, ты даже меня удивил. Но почему концерт? О Дева Мария, куда катится наше оперное искусство? На святой сцене «Ла Скала» мы проводим концерты легкой музыки! Нет, мальчик, я очень рад за тебя. Но я очень печалюсь за нашу культуру.

— В программе очень много классической музыки, — оправдывался Марик, едва успевая за бодрым стариком. — Романсы, арии.

— Но почему ты не остался в опере?

Если бы Марат знал ответ на этот вопрос. Он мог начать с того, что его исключили из консерватории, но не хотел расстраивать маэстро. Впрочем, потом его несколько раз звали на прослушивания в Большой театр. А диплом? Что диплом? Для действующего артиста получить его задним числом не такая уж проблема. Но он прекрасно понимал, что в Большом придется начинать все с нуля. Придется выбивать себе партии, придется участвовать в закулисных интригах, недобрая слава о которых ходила далеко за пределами театра. И каждый день петь одно и то же в одних и тех же стенах. Завертевшая его эстрадная жизнь была куда более разнообразна. К тому же Марат считал, что нельзя противиться судьбе, особенно когда она к тебе благосклонна.

— Ну покажи, покажи мне, как ты сейчас поешь, — потребовал Чинелли, проворно устраиваясь за роялем. — Что там у тебя по программе?

— Давайте «O sole mio».

— Не забываешь итальянские песни, да? Или просто ленишься выучить что-то новое?

Старик ворчал, но по лицу его Марик видел, что ему приятно. Они оба чертовски радовались встрече, которая очень быстро переросла в распевку, а потом и в полноценную репетицию грядущего концерта. Марат обычно распевался за полчаса, но с маэстро Чинелли они прошлись по всей программе, даже по русским романсам и советским песням. Чинелли фантастически играл с листа, ему хватало беглого взгляда на клавир с совершенно незнакомой музыкой, чтобы легко ее сыграть.

— Ты в хорошей форме, но я не слышу полета в твоем голосе, — вдруг выдал старик, отыграв последний аккорд. — Петь должна душа, а не связки. Когда ты ко мне приезжал, душа у тебя пела. А сейчас молчит. Что случилось?

И на этот вопрос у Марика не было ответа. Не мог же он пересказать Чинелли всю свою жизнь? Со всеми подробностями того, как устроена система Госконцерта. Старик не понял бы и половины, даже если принять во внимание его прекрасное владение русским и приличный итальянский Марата.

— Наверное, я просто устал. У меня было много гастролей в последнее время, — ушел от честного ответа Марик.

За полчаса до начала концерта Марат сидел в гримерке, неторопливо накладывал грим. Не театральный, конечно, просто легкий тон, подчеркивание бровей и ресниц, чтобы даже с последнего ряда лицо артиста не казалось размытым пятном. В чашке остывал чай, на вешалке висел совершенно новый концертный пиджак с шелковыми лацканами, сшитый специально к итальянским гастролям. Где-то там, снаружи, наверняка вышагивал по коридору Мопс. Перед концертом Марик всегда хотел побыть наедине с сами собой: собраться с мыслями, настроиться на выступление. Он искренне не понимал, как можно за кулисами травить анекдоты и обсуждать прошедшую веселую ночь, а потом шагнуть на сцену и петь, скажем, про войну. Кигель говорил, что Марат просто не умеет быстро переключаться и входить в образ. Возможно. Но Марик предпочитал тишину и одиночество до концерта. После — пожалуйста, пир горой, он первый закажет банкет и его же оплатит.

Марат все ждал, когда же появится священный трепет. Он сидит в комнате, где готовились к выступлениям лучшие оперные артисты мира. Он сейчас выйдет на ту же сцену, что и они. Вот-вот — и он исполнит главную юношескую мечту. Но трепета не было. Обычное волнение, но не более того. Сегодня он даже меньше волновался, чем всегда, потому что предметом беспокойства всегда был голос, а сегодня Чинелли его распел так, что связки просто требовали нагрузки. А трепета никакого.

Трепет не появился и когда Марат шагнул на сцену. Тут следовало бы сказать «залитую огнями», но нет, освещение в «Ла Скала» оказалось весьма умеренным. Но акустика, боже мой, какая же тут акустика! Голос взлетал к самому потолку, звенел где-то там, в роскошных хрустальных люстрах, заполнял собой все пространство и возвращался к обладателю, чтобы снова отправиться в полет. После стадионов и дворцов спорта, не имеющих акустики в принципе, Марат наслаждался звучанием. В какой-то момент он даже забыл про публику. Он пел для себя, не задумываясь о реакции зрителей, что, по большому счету, неправильно — хороший артист должен чувствовать зал.

Очнулся, когда отзвучали три положенные советские песни, незнакомые и не особо понятные итальянскому слушателю, и заиграло вступление первой неаполитанской. После первой фразы на итальянском зал взревел! Аплодисменты прервали аккомпаниатора, и ошеломленному Марату пришлось несколько минут ждать, пока люди успокоятся. Не так-то просто успокоить итальянцев, особенно, когда речь идет о пении! Марат не мог понять, что их так взволновало. Чинелли говорил, что у него красивый итальянский. Как всякий хороший музыкант, Марат воспринимал язык на слух и точно повторял произношение. Видимо, как раз отсутствие акцента вкупе с классическим исполнением и красивым голосом покорило зал.

Что было дальше, Марат уже не помнил. Концерт пролетел для него за какой-то миг. Овации после каждой песни, крики, летящие прямо на сцену цветы! Поначалу он