Встреча на далеком меридиане - Митчел Уилсон

В пятницу утром Ник наконец свел всю задачу к уравнению с четырьмя неоднородными членами с убывающей амплитудой. Он вызвал Валю, велел Грише Антонову принести маленькую счетную машину и объяснил им, что остается сделать.

— Теперь нужно всего-навсего проставить в уравнении надлежащие цифры и посмотреть, что получится в результате вычислений. Если решение окажется… — он заглянул в свой блокнот, — меньше 43,74, то все благополучно. Если окажется больше, тогда дело серьезное. Валя, помогите мне табулировать эти числа. Гриша, подставьте их в формулу и зарядите машину. Мы должны получить ответ через несколько часов.

Прошло около часа, пока был вычислен первый член уравнения, результат равнялся 33,75, что было сравнительно немного, и с опытом, казалось, все обстояло благополучно. Потом лязгающая и жужжащая машина выдала значение второго члена — 8,32; это оказалось больше, чем они ожидали, так как увеличило множитель до 41,07. В запасе оставалось только 2,67, а счетной машине предстояло вычислить еще два небольших члена уравнения, и Ник заволновался.

— Два, запятая, ноль, один, — прочел Гриша показания счетной машины. Сколько получается всего?

Пока что сумма равнялась 43,0; — на волосок меньше критического значения 43,74. Значение последнего члена должно быть очень близко к нулю, ближе, чем это было возможно. Все трое знали это, и каждый выказывал волнение по-своему. В небольшой комнате стало жарко. У Вали было напряженное лицо, но она работала спокойно, ровным, деловитым тоном диктуя Грише одну цифру за другой.

Машина щелкала и жужжала, щелкала и жужжала. С грохотом поворачивалась рукоятка. Машина получила следующий ряд цифр, зажужжала, защелкала, остановилась, когда Гриша обнаружил ошибку, щелкнула, когда он ее поправил, и снова зажужжала; громыхнула рукоятка, завертелись валики, и наверху выпрыгнул отпечатанный ответ: 45,03… Слишком много, слишком много, сказали их взгляды, хотя никто не произнес ни слова. Лица у Гриши и Вали были встревоженные, но Ник видел, что до них еще не совсем дошел катастрофический смысл происшедшего. Он пошел к Гончарову, тот мгновенно понял все, хотя тоже не сказал ни слова. Он как-то сразу осунулся и казался очень усталым, однако в его неподвижном взгляде не было ни страха, ни отчаяния. На него обрушился удар, но, прежде чем определить размеры катастрофы, он хотел ясности. Этот человек умел владеть собой.

— Скажите точно, в чем дело? — немного погодя спросил он.

— Вы превысили предельное значение, — сказал Ник. — Ненамного, но все же процентов на семь.

— Это немного, — согласился Гончаров, но честность ученого не позволила ему воспользоваться лазейкой, которую предлагал ему сочувственный голос Ника. — И все же любое превышение есть превышение, и ничего тут не поделаешь. — Он глубоко засунул руки в карманы и, задумавшись, быстро зашагал по комнате взад и вперед. На душе у него было тяжело. — Очень трудно поверить, — произнес он наконец. — Все-таки, прежде чем обсуждать это, разрешите, я сам еще раз проделаю вычисления.

На следующее утро они сравнили результаты. Гончаров работал почти всю ночь.

— Сомнений быть не может, — сказал он, даже не взглянув на вычисления Ника. — Я проверял разными способами, применяя разные критерии. И все равно выходят, что я превысил предельное значение. Как это случилось — не знаю, но давайте подумаем, что это означает.

— Это означает, что вы уже не можете утверждать, будто я ошибаюсь, тихо произнес Ник, как бы расшифровывая постигшую этого человека беду. Вы больше не можете утверждать, что энергии, которую я обнаружил, не существует. Вы можете сказать только, что вам, с помощью вашего прибора, не удалось ее обнаружить.

— С другой стороны, может быть, я все-таки прав, — медленно сказал Гончаров. — Я не могу утверждать, что вы ошибаетесь, но и вы пока что не можете утверждать, что я абсолютно неправ.

— Возможно, но вы еще должны доказать это. Если вы уменьшите напряжение смещения и получите те же результаты… — Ник пожал плечами, — то мы очутимся там же, откуда начали… Послушайте, Дмитрий… — В порыве глубокого сочувствия он перешел на более интимное обращение. — Быть может, вам вовсе незачем тратить целые месяцы на повторение опыта с самого начала. Нет ли у вас сейчас надежного человека там, на станции?

— Там Коган. Сегодня или завтра он должен выехать в Москву.

— А нельзя ли ему позвонить?

— Прямой связи нет.

— Может быть, через кого-нибудь передать?

— Я могу позвонить в местный институт, там штаб-квартира нашей горной станции. Они держат связь по радио. А что вы, собственно, хотите предпринять?

— В данную минуту — ничего. Но, вероятно, можно каким-то образом снизить напряжение смещения хотя бы на одной-двух работающих сейчас установках. Пусть они продолжают записи еще несколько дней. Если показания будут такими же, как и сейчас, при избыточном напряжении, тогда, значит, напряжение не играет никакой роли и все измерения верны. Конечно, есть несколько способов уменьшить напряжение — давайте поработаем над этим день-два. Но надо немедленно передать вашему человеку, чтобы он не уезжал, пока вы с ним не свяжетесь. А кто там остался, если он уже уехал?

— Только постоянный обслуживающий штат и несколько студентов-практикантов. Все недостаточно опытны для такой работы. Пожалуй, нужно звонить сейчас же, — сказал Гончаров, хватаясь за трубку.

Была суббота, и после двух часов здание почтя опустело. Ник и Гончаров работали вместе, стараясь разрешить проблему, всеми возможными способами найти решение. Валя и еще несколько человек тоже задержались, на случай если понадобится их помощь, но в четыре часа Валя, извинившись, попросила разрешения уйти. Ей необходимо кое-что сделать до вечера. Гончаров отпустил ее рассеянным кивком.

— До вечера? — вдруг повторил он через некоторое время, будто ее слова только что дошли до его сознания. — Мне тоже нужно кое-что сделать до вечера. Как вам известно, у меня сегодня гости. Давайте кончать, предложил он вставая. Вид у него был измученный, но он улыбнулся, взглянув на Ника. — Ну вот, за этим ведь вы и приехали. И теперь добились своего.

Ник тоже поднялся.

— Хотите знать правду?

— Разумеется.

— Я бы солгал, если бы стал уверять вас, что мне не стало легче.

— Да, понимаю, — коротко сказал Гончаров.

— Но вы должны поверить, что при этом я не испытываю никакого удовлетворения.

Гончаров сдержанно усмехнулся.

— Вы же знаете, у вас есть полное право, выйдя отсюда, разослать в лаборатории всего мира телеграммы о том, что вы выбили у меня почву из-под ног.

— Знаю.

— И немногие на вашем месте остались бы тут, чтобы помочь беде.

Ник ничего не ответил.

— Поэтому я хочу, чтобы вы знали — я очень вам благодарен. — Он протянул руку, Ник крепко пожал ее. — Надеюсь, я смогу сделать для вас то же, если мы когда-нибудь поменяемся ролями, — добавил он, улыбаясь спокойно и упрямо. — Ведь еще может случиться и так.

Разноголосый шум внезапно обрушился на Ника, едва только Гончаров открыл перед ним обитую толстым войлоком дверь, словно гости именно в эту секунду заговорили и засмеялись все разом. Голоса и смех из соседней комнаты продолжали звенеть и журчать в передней, пока Ник снимал пальто. На вешалке, по два-три на каждом крючке, громоздились пальто приехавших раньше гостей, занимая половину тесной передней.

Через открытую дверь Ник увидел Валю. Сейчас она была для него лишь товарищем по работе, с которым он делал напряженный труд, поиски и открытия последних дней; но, когда она встретилась с ним взглядом, словно чего-то ожидая, он вспомнил ту непостижимую девушку, которая была так гибка и податлива, когда он вел ее в танце, которая долго шла с ним по пустынному, залитому электрическим светом Ленинградскому шоссе, а потом почему-то не захотела уделить ему ни одного вечера. Она смотрела на него через открытую дверь и, казалось, нарочно выбрала такое место, откуда можно было сразу увидеть его, когда он придет. Ник улыбнулся ей, но подойти не смог — Гончаров уже тащил его знакомиться с гостями, которых он не встречал тут в прошлый раз.

Гул голосов стал еще громче, когда они вошли в комнату, и если Гончаров был расстроен событиями последних дней, то не подавал и виду. Он знакомил Ника с гостями, и притом так быстро, что тот не успевал различать имена и лица, хотя все смотрели на него с живым любопытством, словно желая удостовериться, что он тот самый человек, о котором только что шел разговор. Все это вызывало бы досаду, если бы не было так непринужденно, бесхитростно и исполнено искреннего дружелюбия. Здесь знали какую-то его тайну, и Ник не мог себе представить, что бы это могло быть, но, по-видимому, ничего такого, что говорило бы не в его пользу. Гончаров был необычайно весел и добродушен, называл всех ласковыми уменьшительными именами и сыпал остротами, пока Ник, улучив удобную минуту, не спросил его: