Встреча на далеком меридиане - Митчел Уилсон

Это значило, что через несколько минут он опять останется один, а ему страстно хотелось побыть с людьми, пусть даже хоть полчаса.

— Я еще ни разу не заблудился в Москве. Я достаточно знаю русский язык, чтобы сказать водителю: «Гостиница „Москва“, пожалуйста!».

У Валяной подруги нашлось другое возражение: они с Валей живут в разных концах города и обеим ехать отсюда гораздо дальше, чем ему до гостиницы.

Валя жила на Ленинградском шоссе, далеко за ипподромом, а ее подруга на Фрунзенской набережной.

— Это ничего, — сказал Ник, не желая сдаваться. — Зато проедемся вдоль реки.

Он быстро нашел такси, и спор закончился сам собой, как только они покатили по Садовому кольцу. Наступило, однако, немного напряженное молчание, и Ник не знал, чему это приписать — тому ли, что все трое не находили, о чем говорить, или же тому, что под давлением одиночества он сделал то самое, чего все время страшился: навязался им, а они не посмели ему отказать из вежливости и уважения к нему как к почетному гостю.

У Крымского моста такси свернуло с Зубовского бульвара в тихую темноту набережной. Ник не мог себе представить, о чем сейчас думают девушки.

— Люблю Москву ночью, — задумчиво сказала Валя. — Она становится совсем другой.

— А я люблю смотреть на реку, — таким же тоном откликнулась ее подруга. — Города и деревни кажутся такими грустными, когда проезжаешь по ним ночью. Улицы пустые, дома темные, будто совсем необитаемые.

— Лучшее время — ранний вечер, — заметила Валя, — когда еще не наступила ночная тишина.

— Мне ночь никогда не кажется тихой, — сказал Ник. — Я все время ощущаю этот ливень субмикроскопических частиц, который льется сверху, проникая в нас, в наши дома, даже в землю под нашими ногами, словно наш мир и все, что в нем есть, сделано из какого-то темного стекла, освещенного изнутри лучами, которые беспрерывно струятся сквозь него.

— Космические лучи занимают вас и днем и ночью, — тихо засмеялась Валя.

— Не всегда, — просто сказал он. — Недавно поздно ночью я поехал во Внуково попрощаться с одним другом. Было около пяти утра. Я опоздал самолет уже поднимался в воздух. Я стоял один на пустом аэродроме. Вот тогда ночь была по-настоящему темной. Самая темная ночь, какую я когда-либо видел.

Такси свернуло с ровной мостовой и запрыгало по колеям грязной дороги, петлявшей между новыми жилыми корпусами и подъемными кранами возле строящихся зданий, которые в темноте казались развалинами. Здесь еще не было ни улиц, ни деревьев, ни газонов — только изрытая и вздыбленная земля огромной московской равнины. Прежде чем выйти из машины, девушка сбросила легкие лодочки и достала из сумки коричневые башмаки на толстой подошве, без которых нельзя было обойтись в некоторых кварталах города. Ничуть не стесняясь, она надела их, обменялась с Ником рукопожатием и улыбнулась ему.

— Я провожу вас до дверей, — сказал он.

— Нет, не нужно. Спасибо. Валя, может, ты останешься у меня ночевать? Ты позвонишь своим, а утром вместе поедем в институт. От меня ведь гораздо ближе.

Валя ответила не сразу. Ник не шелохнулся. Если он и вправду навязался, если ее это тяготит, то вот прекрасный предлог отделаться от него.

— Нет, спасибо, — сказала Валя. В голосе ее чувствовалось чуть заметное колебание — намек на то, что подруга, возможно, вкладывала в свои слова и другой смысл. Валя улыбнулась и поцеловала ее в щеку. — Спокойной ночи.

Она назвала шоферу свой адрес. И снова оба замолчали, но ощущение, что ей, может быть, неловко с ним, совершенно покинуло Ника.

Они нарушили молчание какими-то незначительными фразами, потом Валя неожиданно спросила:

— Какой самолет отходит из Внукова в пять часов утра?

— Самолет на Вену.

Валя помолчала, потом опять спросила:

— А в какой книге женщина бросает мужчину потому, что боится его потерять?

— Не знаю, — сказал он и, порывшись в памяти, добавил: — Не могу припомнить ни одной такой книги.

— Может быть, в пьесе?

Ник опять покачал головой.

— Их, должно быть, много.

— Я думала, вы знаете такой случай, — сказала Валя. — Так мне показалось по вашему тону.

— Я знаю только одно: я голоден, — заявил Ник, чтобы переменить разговор. — Где можно было бы поесть?

— Сейчас поздно. Я бы пригласила вас к себе, но боюсь, это не совсем удобно.

— Может, пойти в ресторан или кафе? — Он взглянул на часы. — Еще нет одиннадцати.

Валя промолчала.

— Что делают москвичи после театра? Знаете, я здесь всегда голоден, потому что в Москве едят совсем в другое время, чем у нас, и я никак не могу к этому привыкнуть.

— После театра мы идем домой или в гости, — коротко ответила Валя. — А что делают в Америке?

— То же самое, только мы часто ходим в рестораны. Но видите ли, я не хочу ехать домой, потому что я голоден, и не могу пойти в гости, потому что у меня нет знакомых. Значит, я должен умереть с голоду?

— Нет, — негромко рассмеялась она.

— А что же мне делать?

— Да, трудная проблема, — согласилась Валя.

— Но рядом с этой проблемой стоит и ее решение. Или, может быть, это другая проблема?

— Что вы имеете в виду?

— Понимаете, это довольно трудно сказать, — медленно произнес Ник. Должно быть, любой иностранец в любой стране считает, что все, что с ним происходит, объясняется тем, что он иностранец.

— И что же?

— И больше ничего.

Немного помолчав. Валя сказала:

— Вам следовало бы объясниться точнее.

— Ну хорошо. Вы не пойдете со мной в ресторан только потому, что я иностранец?

— Вы именно это и хотели сказать?

— Да, именно это.

— Тогда я отвечу — вовсе не потому.

— А почему же?

— Потому что вы меня не приглашали. Вы все ходили вокруг да около, но так и не сказали: «Пожалуйста, пойдемте в ресторан».

— Хорошо, пожалуйста, пойдемте со мной в ресторан.

— С удовольствием, — просто сказала она, пожав плечами. — Я тоже очень хочу есть. — Но они уже проехали и площадь Маяковского, и только что миновали Белорусский вокзал. — Надо повернуть обратно, — заметила Валя. Дальше ресторанов нет.

— Можно пойти в гостиницу «Советская». Вам нравится там?

— Мне — в «Советской»? — Валя взглянула на него. — Да я никогда там не была. Право, у вас очень странные представления о том, как мы живем и что мы делаем.

— Я не имею никакого представления о том, как вы живете и что делаете. Откуда мне это знать?

— Скажите, — спокойно спросила Валя, — в каком городе вы живете?

— В Кливленде.

— Это большой город?

— Да. Около миллиона жителей.

— И там есть большие отели?

— Да.

— Ну так скажите мне, пожалуйста, часто ли обыкновенные девушки ходят в рестораны этих отелей? Я не говорю о дочерях богачей или знаменитостей. Просто самые обыкновенные девушки?

— Понимаю ваш вопрос, — сказал он.

— У меня есть еще один, — настойчиво продолжала Валя, и Ник понял, что его подозрения были не лишены оснований. — Многие ли кливлендские девушки ходят в эти или другие рестораны с приезжими советскими учеными?

— Нет, немногие.

— Ведь очень немногие, верно?

— Очень, очень немногие. Победа на вашей стороне.

— Мы с вами не воюем, — спокойно сказала она.

Ресторан был почти полон, оркестранты ушли отдохнуть, поэтому Ник не сразу понял, что здесь танцуют. Валя пошла позвонить домой.

— Это необходимо, — смеясь, объяснила она. — А то мама будет волноваться.

В зале, кроме Ника, было еще двое иностранцев, они сидели за столиком в углу, увлекшись разговором; отодвинули в сторону маленький французский флажок, чтобы он не мешал жестикулировать, и не слушали музыку, не обращали внимания на танцующие пары.

— Советские люди и французы переменились ролями, — сказал Ник Вале, указывая на них. Валя засмеялась.

— Почему бы советским людям не потанцевать? — спросила она. — У нас теперь это принято. Я сама люблю танцевать.

— Я не танцевал много лет, — сказал Ник. — И никогда не был хорошим танцором.

— Опять-таки будьте точнее, пожалуйста, — взмолилась Валя. — Вы хотите пригласить меня танцевать?

Ник заколебался, потом со смехом сказал:

— Да. Почему бы нет? Давайте потанцуем?

— С удовольствием, — ответила Валя.

Он встал из-за столика и, ожидая, пока она подойдет, совершенно неожиданно для себя ощутил такое острое волнение, что ему пришлось отвести глаза в сторону.

В его объятиях она двигалась так же свободно и с такой же естественностью, с какой шла рядом с ним по улице. Рука ее, которую он держал в своей, была легкой и сухой, талия — тонкой. Валя касалась плечом его плеча, потому что была высокого роста, и это прикосновение походило на ласку, все тело ее было гибким и послушным. Они танцевали в полном молчании, и он почти не сознавал, что движется, и не слышал музыки. Вернувшись за столик, они опять долго молчали. Ник думал о только что испытанном ощущении. Это могло быть лишь чувство благодарности, обостренное отъездом Анни, но он вдруг увидел в Вале женщину.