Поворот к лучшему - Кейт Аткинсон

Усилием воли она вылезла из постели, мягко ступая, прошла по коридору и открыла дверь в спальню Арчи — просто надо было окончательно убедиться, что ночной кошмар был ночным кошмаром. Оба мальчика спали, раскидав руки-ноги в стороны, Арчи у себя в кровати, Хэмиш — на полу в спальном мешке. В комнате воняло мальчишками. Луиза думала, что в девичьей комнате пахло бы лаком для ногтей, карандашами, дешевыми конфетами. Комната Арчи была пропитана тестостероном и запахом немытых ног. В полумраке она едва могла разобрать, как поднимается и опускается его грудная клетка. Проверять Хэмиша на наличие признаков жизни она не стала, ему подобных надо пускать в расход, уж таково было ее мнение.

Вытащив из-под подушки тяжелый полицейский фонарь, она потянула вниз складную лестницу от люка в потолке в коридоре. Взобралась наверх и осторожно откинула крышку люка, представляя, как сейчас кто-нибудь прыгнет ей на голову, запутается в волосах и начнет обгрызать уши и губы.

Крошечное чердачное окно пропускало внутрь больше утра, чем она ожидала, а щели между шиферными плитами давали дополнительное освещение. Луиза была совершенно уверена, что щелей между шиферными плитами быть не должно. Это не был настоящий чердак, просто пространство под крышей, где стоял водяной бак, без настила на полу и электрических розеток. Вместо того чтобы прятаться в желобе, кабель змеей вился по полу, часть его пластиковой оплетки была обглодана, обнажая голые провода. Стропила и балочные стыки были грубо обтесаны — только так посадить занозу, и на стенах не было никакой теплоизоляции. Луиза спросила себя, законно ли это — сдавать дома без теплоизоляции. Вид чердака только усиливал навязчивое ощущение, что дом недостроен.

В дальнем углу что-то шевельнулось, маленькое и шустрое, серой кисточкой мелькнул хвост, проскользнув в крошечную дыру в том месте, где сточная труба упиралась в маленький навес над гостиной на первом этаже. Белка.

Луиза провела лучом фонаря по стене — теперь она ясно видела, где белка устроила себе лазейку: щель в каркасе дома, откуда, судя по всему, выпал кусок бетона — или (и, зная Грэма Хэттера, в это больше верилось) где его никогда и не было. Она нацелила луч света на фронтонную стену, словно археолог, открывающий гробницу фараона, и поморщилась, высмотрев трещину, ступенями сбегающую вниз по штукатурке по стыкам кирпичей. Вряд ли в этом можно было винить белок.

Она неуклюже спустилась по лестнице. Вот и последняя ступенька — и тут она чуть из кожи не выпрыгнула от прикосновения чьей-то руки. Хэмиш протягивал ей кружку с кофе, этакий услужливый дворецкий, разве только из одежды на нем были одни семейные трусы. Слишком развитой для своего возраста. Она вдруг остро осознала, насколько коротка ее старая, выполнявшая роль ночной рубашки футболка. Этот гаденыш глазел вверх все время, пока она карабкалась вниз.

— Вот, Луиза, с молоком, но без сахара, — сказал он. — Вы производите впечатление женщины, которая следит за фигурой.

Врезать бы ему как следует, но не хотелось заливать коридор кофе или судиться с его папашей-банкиром, мудаком, с которым она как-то встретилась на родительском собрании. Все банкиры — мудаки.

— Спасибо, — ответила она и взяла кофе. — Хэмиш, тебе лучше поторопиться, а то вы опоздаете в школу.

Она сделала ударение на слове «школа» — напомнить ему, что на самом деле, чисто технически, он ребенок. Ей хотелось увидеть, как его гладенькое, буржуйское личико помрачнеет от унижения, но вместо этого он изрек:

— Боже, Луиза, вам правда надо расслабиться.

Луиза нацепила растянутый спортивный костюм и вышла на улицу. Она по-прежнему злилась на Хэмиша — теперь он готовил завтрак на ее кухне, будто у себя дома. А кофе у него получился на удивление приличный. Арчи понятия не имел, как сделать кофе, разве что растворимый. Интересно, Хэмиш и своей матери кофе варит? Здорово, когда есть кто-то, кто делает для тебя такие вещи. Может быть, у себя дома он был таким же замкнутым и неловким, как Арчи у себя, и наоборот, когда Арчи приходил к Хэмишу, он расхаживал по комнатам, словно маленький лорд Фаунтлерой, и говорил матери Хэмиша: «Не желаете ли еще чая, миссис Сандерс?» Нет, у нее слишком разыгралась фантазия.

Она встала на тротуаре через дорогу и мелкими глотками пила кофе, изучая свой дом на предмет погрешностей в кирпичной кладке.

Из дома послышался сигнал ее мобильника.

— Трещина приличная, — произнес чей-то голос.

Она обернулась и увидела соседа, открывавшего машину. Он кивнул в сторону ее двери и уселся на водительское сиденье, за ним в салон набилось его семейство. Луиза тут же поменяла точку обзора и, посмотрев вверх, увидела ступенчатую трещину, ползущую вниз по кирпичной кладке над крыльцом. «Сейчас я как дуну, как плюну, и весь ваш дом разлетится». В сказке злой волк не смог сдуть кирпичный домик, который построил умный поросенок. К сожалению, дом Луизы строил не умный поросенок. Ее дом построил Грэм Хэттер — серый страшный волк собственной персоной. Как там говорила Джессика? «Просадка фундамента или вроде того».

— Блядь, — сказала она.

Сосед поморщился. Он был типа христианином, у него на машине была наклейка в виде рыбы с надписью «Иисус», и она сильно уронила полицию в его глазах. По утрам на неделе он возил детей в школу, по утрам в субботу — на плавание, по утрам в воскресенье — в церковь. Мистер Традиционность. Ванильная семейка. Она их ненавидела.

— Блядь, — сказала она, чтобы еще раз увидеть его гримасу. — Блядь, блядь, блядь.

Он умчался прочь, взметнув облако негодования.

В дверях появился Хэмиш с ее телефоном в вытянутой руке:

— Вам звонит какой-то джентльмен.

Иногда его манеры чересчур отдавали голубизной, так может, он вовсе не такой разнузданный «гетеро», каким прикидывается? Смогла бы она заявить коллегам в Корсторфине: «Мой сын — гей»? Сказать громко и гордо. Почему-то она никак не могла представить себе подобного разговора. Четырнадцать, напомнила она себе, они еще дети, они понятия не имеют, кто они и что они. Она перешла дорогу и выхватила у Хэмиша телефон.

— Да? — бросила Луиза в трубку и тут же об этом пожалела, потому что это был Джексон Броуди, а потом она нагрубила ему еще больше, наказывая его за испытанное ею от звука его голоса удовольствие.

— Я просто хотел спросить, слова «Реальные дома для реальных людей» что-нибудь для вас значат?

— Что?

— Реальные дома для…

— Я слышала. Продолжаете вынюхивать, да? «Реальные дома для реальных людей» — это слоган «Жилья от Хэттера», их головной офис в Эдинбурге, семейный бизнес. Грэм Хэттер — большая шишка в Шотландии, бизнесмен-миллионер и так далее. Я живу в доме от Хэттера. Это груда дерьма. Мой дом грызут белки.

Она дождалась, пока Арчи с Хэмишем развалятся в гостиной с завтраком и Эм-ти-ви, глухие ко всему за пределами собственного идиотского мирка, и проскользнула в комнату сына. Ударила по клавише пробела на клавиатуре задремавшего компьютера, и на экране возникла страница текста. Она прокрутила текст вниз и прочла: «Знаешь, Берти, всегда помни, что богатые люди — не такие, как мы».

«Знаю, мисс. У них больше денег». Рассказ или роман. Арчи пишет роман? Ага, а на горе рак свистит. Даже если бы Арчи писал роман, то в нем была бы гибель мира от рук киберроботов, разбавленная щедрой порцией податливых секс-кукол. Она зашла в «Мои документы». Роман был на компакт-диске. Точно не Арчи, кроме него, на диске была переписка Алекса Блейка, судя по всему отвечающего на письма поклонников. Еще переписка с того же адреса от Мартина Кэннинга. И несколько глав рукописи — романа — под названием «Смерть на Черном острове». Вот что Арчи с Хэмишем читали вслух вчера вечером. «Знаешь, Берти, по-моему, тут все сложнее, чем кажется на первый взгляд».

И тут ее осенило: Алекс Блейк — ведь так зовут того парня, в доме которого убили Ричарда Моута. Его настоящее имя Мартин Кэннинг — или наоборот? Ее сын, ее безобидный сын незаконно присвоил то, что могло взяться только с места преступления. Что еще они натворили? На месте ее желудка вдруг образовалась зияющая пустота.

39

Глория придавала утреннему пламени в садовой жаровне символическое значение — погребальный костер для старой Глории (жены Грэма) и факел будущего для Глории новой (его вдовы). Она представляла себя восстающей из пепла, как феникс, и была разочарована, что ее гардероб горел так скромно, пусть это была всего пара вечерних платьев — дорогих, от известных модельеров, которые она надевала на корпоративные приемы с танцами. Глория с неловкостью представила себя во всех тех бальных залах, где перебывала за последние тридцать девять лет, как она вышагивает нетвердой походкой, овца овцой, тело затянуто в сверкающий панцирь расшитого стеклярусом платья, а маленькие ступни («поросячьи копытца», как их называл Грэм) затолканы в неудобные туфли.