Я умер вчера - Александра Маринина

Перед съемкой устраивалось чаепитие с конфетами и пирожными, во время которого происходило знакомство с ведущим, Александром Улановым. Потом имярек поступал в распоряжение гримера. Потом начиналась съемка, которая длилась примерно час. До этого момента все, как обычно, за исключением, может быть, уж слишком дотошной работы корреспондента, но это только делает честь программе.

Дальше начинается пьеса под названием «Мы так вас любим, вы такой умный». Имярека приглашают в студию и показывают ему сорокаминутную запись. Из часовой кассеты, отснятой во время записи, осталось только сорок минут, потому что вырезаны самые неудачные куски. Но передача идет всего двадцать минут, при этом по минуте в начале и в конце – реклама, и еще в общей сложности три минуты – заставка и перебивки, во время которых на экране показываются фотографии всех периодов жизни гостя, а голос за кадром излагает основные вехи его биографии. То есть чистой беседы гостя с Улановым должно быть не больше пятнадцати минут. Иными словами, из оставшихся сорока минут еще двадцать пять надо сократить. И вот этот самый процесс происходит при непосредственном участии самого гостя. Ему дают возможность посмотреть, как неудачно он может выглядеть на экране и какие глупости иногда говорит, не подумавши. Он с ужасом слышит собственные корявые фразы, видит некрасивые жесты и приходит в восторг, когда камера ловит удачный ракурс, а с экрана доносится связная грамотная речь, перемежаемая остроумными шутками. С ним вроде бы советуются. «Давайте вот этот кусочек уберем, – говорят ему, – а вот здесь вы просто великолепны. Посмотрите, как хорошо вас поймал оператор, просто чудо. Ой, как вы здорово это сказали! Так, а вот это, кажется, не очень удачно, как вы думаете?» Имярек, естественно, именно так и думает. И под его чутким руководством и при его непосредственном участии сорок минут непонятно чего превращаются в пятнадцать минут беседы Уланова с интересным, глубоким, образованным и необычным человеком, имеющим собственные взгляды на жизнь. При этом, заметьте себе, после гримера имярек выглядит раз в двести лучше, чем в обыденной жизни. Это Миша Доценко видел собственными глазами, ведь он в первую очередь навестил тех, чьи беседы с Улановым удалось записать на видео сразу после трагедии с Андреевым и Бондаренко.

Увидев результат, имярек начинает больше всего на свете хотеть, чтобы передача увидела свет. Его можно понять: он нуждается в паблисити, и эта передача ему просто необходима. Кроме того, он нормальный живой человек, и, как всякому нормальному человеку, ему хочется произвести хорошее впечатление. Если уж ему удалось так хорошо выглядеть и так здорово выступить, то об этом должно узнать как можно больше людей. Поэтому он с горящими глазами спрашивает: когда? Когда вожделенная пленка будет обнародована и показана по всероссийскому каналу? Ему отвечают: как только – так сразу. Мы вам позвоним. Да-да, разумеется, заранее, а не в день эфира, чтобы вы смогли предупредить всех знакомых, родственников и друзей. Да, конечно, и кассету после передачи мы вам подарим, мы специально для вас сделаем копию, чтобы у вас осталась память, так что записывать на видео не обязательно.

Имярек уходит домой, счастливый и вожделеющий славы, а тем временем начинает разыгрываться вторая пьеса, под названием «За все надо платить». Можно полагать, что делалось это не каждый раз. По Мишиным прикидками, примерно в каждом четвертом-пятом случае. По какому сценарию ее играют – еще предстоит выяснить, но это на самом деле не столь важно. Важен результат. У имярека есть состоятельные знакомые (будем пока называть их так), состоящие с ним в деловых отношениях. Может быть, спонсоры, может быть, партнеры, может быть, просто люди, чем-то ему обязанные. И вот эти самые знакомые вдруг звонят имяреку и спрашивают, настаивает ли он на том, чтобы передача пошла в эфир. Разумеется, он настаивает! А как же может быть иначе? Для чего же тогда все это делалось? Понимаете ли, говорят ему богатые знакомые, нам предложили внести спонсорский взнос на программу «Лицо без грима», в противном случае уже записанная и смонтированная передача в эфир не пойдет. Сколько? Много. Двадцать тысяч долларов. Мы, конечно, можем заплатить, от нас не сильно убудет, так что если вы настаиваете… Имярек в растерянности. Он ведь уже видел себя на экране, и это было так хорошо! И ему так хочется… Он просит время на размышления, но чем больше размышляет, тем больше ему хочется, чтобы передача вышла. Ах, если бы он ее не видел! Тогда можно было бы разумно опасаться, что там не все гладко, что он, возможно, выглядел не лучшим образом, и тогда черт с ней, с этой передачей, деньги заплатят, а окажется только во вред. Если бы так… Но вся беда в том, что он уже ее видел. И в ней нет ни одного слабого места, ни одного неудачного выражения, ни одного некрасивого поворота лица. Человеку свойственно любить самого себя, это признак здоровой психики, это нормально и правильно. Ему показали его самого, привлекательного, обаятельного, умного и неординарного, и он попался на этот крючок. Расчет безошибочный. Надо иметь совсем особый характер, чтобы не попасться.

И в итоге имярек твердо заявляет, что он настаивает на выходе передачи. Передача выходит. Вот и все.

Оксана Бондаренко свое дело знала отлично. Долгие беседы с будущим гостем программы были нужны для того, чтобы выявить самые сильные его стороны, нащупать те проблемы и вопросы, обсуждая которые он высказывает наиболее интересные взгляды и суждения. Она даже одежду помогала выбирать, чтобы гость смотрелся на экране как можно лучше. Когда Оксаны не стало, готовить передачи стало некому. Можно было бы через очень короткое время найти такого же толкового и расторопного корреспондента и вернуться к былой практике, но Уланов с той поры работает только в прямом эфире. О чем это говорит? О том, что он не знает, где и как искать таких гостей, за спиной у которых стоят богатые спонсоры. Совершенно очевидно, что этим занимался директор программы Виктор Андреев, и с его смертью милое вымогательство прекратилось…

– Действительно, милое, – покачал головой Гордеев. – Можно предполагать, что Андреева и Бондаренко как раз из-за этого и убили. То ли запрашиваемая сумма возмутила гостя и его благодетелей, то ли телевизионщики надули кого-нибудь, деньги взяли за эфир, а передачу не показали.

– Могло быть и по-другому, – заметила Настя. – Ход переговоров был таким сложным, напряженным и наполненным взаимными оскорблениями, что команда Андреева – Уланова, взяв деньги, перемонтировала пленку, убрав самые удачные куски и оставив самые плохие. Как вам такая версия?

– Ну, деточка, это несерьезно. Это уж просто детский сад какой-то, мелкое злобное хулиганство. Хотя как знать… На этом свете все бывает. Надо срочно раздобыть кассеты с программами, которые пошли в эфир в последние полгода. Скажи Мише, пусть займется. Посмотрим, нет ли хоть одной такой передачи. И вот еще что, Настасья…

Гордеев умолк и уставился взглядом в окно. То, о чем он собрался поговорить с Настей, ему самому не нравилось, но сказать все равно надо.

– Да, Виктор Алексеевич? – полувопросительно сказала она.

– Гмыря просит забрать из бригады Игоря Лесникова. Не могут они найти друг с другом общий язык. Ты не знаешь, в чем там дело?

– Игорю не нравится Гмыря, вот и все, – она пожала плечами. – Обычное дело, когда оперативнику вдруг начинает не нравиться какой-нибудь следователь или наоборот. Мне тоже, если вы помните, Костя Ольшанский долгое время не нравился, потом притерлись и даже подружились. Ничего особенного.

– Гмыря утверждает, что Лесников ему не верит и за каждым словом ищет второе дно. Это так?

Она посмотрела на начальника светлыми глазами, в которых не было ни смущения, ни неловкости, хотя фактически получалось, что они за спиной обсуждали сотрудника, и ничего хорошего в этом не было. Но за то и любила Настя полковника Гордеева, что знала совершенно точно: он никогда не сделает по отношению к своим подчиненным ничего непорядочного, и в его присутствии можно не напрягаться. Если он обсуждает Игоря – значит, так надо.

– Да, – ответила она, – это так. Игорь ему не верит. А чего же вы хотите в деле о политическом убийстве? Игорь, как всякий нормальный милиционер, всегда имеет в виду, что на следователя уже оказывают давление, что его уже купили или запугали. И всякий раз, когда следователь начинает педалировать какую-то одну версию и повышает голос, как только речь заходит о чем-нибудь другом, так вот, всякий раз возникает здоровое подозрение. Было бы странно, если бы оно не возникало. Игорь – опытный сыщик и просто умный человек, с логикой и тревожностью у него все в порядке. И если бы на его месте оказалась я, то тоже не верила бы Гмыре. Игорь хочет выстроить такую версию, в которую укладывался бы взлом квартиры Готовчицев, а Гмыря кричит, что кража не имеет к этому никакого отношения и чтобы Игорь вообще забыл о ней, будто ее и не было. Вы-то сами что делали бы на его месте?