Автоквирография - Кристина Лорен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этого я и хочу для нас. Перехватывая взгляд Себастьяна, я каждый раз пытаюсь донести до него: «Видишь? Вот как могло бы быть! А ведь так могло бы быть всегда». Но потом я читаю ответ, похожий на камень в потоке его мыслей: «Да, могло бы, но я потеряю все, что имею, и всех, кого знаю».
Если честно, я не могу винить Себастьяна в том, что пока игра для него не стоит свеч.
Минут через двадцать после начала «Спектра»[60] мама с папой уходят спать. Они поднимают храпящую Хейли с кресла и ведут ее по лестнице. Папа бросает взгляд через плечо – удачи, мол, но чтобы никакого секса на диване – и исчезает на втором этаже.
И вот мы одни в гостиной. Перед нами телеэкран, светящийся призрачно-голубым, и гигантская чаша с попкорном, к которому мы почти не притронулись. Сначала мы даже не шевелимся, потому что уже держимся за руки под пледом. Суть происходящего открывается мне постепенно, эдакими вспышками. Интересно, а у Себастьяна так же? Мне просто не верится, что он здесь, что мы снова вместе, что мои родители общаются с нами спокойно, как с самой обычной парой.
Но голосок, целый день звеневший у меня в мыслях, набирает силу, и я чувствую, что его больше не заглушить.
– Я должен кое-что тебе сказать, – решаюсь я.
Себастьян поворачивается ко мне. Левая сторона его лица подсвечена телеэкраном, что вместе с острым подбородком, выступающими скулами и встревоженным взглядом делает его похожим на Терминатора.
– Давай.
– Напортачил я конкретно. – Я делаю глубокий вдох. – Когда ты меня бросил, я вконец рассиропился. Даже день тот помню плохо. Вспоминаю, что несколько часов катался по городу, потом поехал к Осени. Я плакал, соображал плохо…
Похоже, Себастьян тотчас догадывается, в чем дело, потому что он резко вдыхает через нос, словно охая.
Я киваю и выдаю медленное, полное раскаяния «ага».
Себастьян кивает в ответ и поворачивается к телевизору.
– Осси в порядке, я в порядке. Мы уже поговорили о том вечере. Ситуация стремная, но мы справимся. Просто я… не хотел скрывать это от тебя.
– На всякий случай уточню: вы с ней занимались сексом?
Я отвечаю не сразу: слишком сильно давят стыд и чувство вины.
– Да.
У Себастьяна снова начинается тик.
– Но ведь… быть с ней ты не хочешь?
– Себастьян, если бы я хотел быть с Осенью, я был бы с Осенью. Она моя лучшая подруга, я поехал к ней, потому что был убит горем. Понимаю, звучит по-идиотски, но от утешения мы по чумовой спирали докатились до секса.
По-моему, смех у Себастьяна вырывается невольно, но он снова смотрит на меня.
– Не скажу, что я рад это слышать.
– Знаю…
Себастьян рассеянно трет себе грудь кулаком. Я беру его за руку и целую костяшки пальцев.
– Знаю, что сам напортачил, – тихо говорит он. – И вряд ли имею право реагировать так, как хочу.
– Имеешь. Я все понимаю. В обратной ситуации я с ума сходил бы.
– Но ты не мог бы мне указывать после того, как бросил меня.
Видимо, спокойствие Себастьяна берет верх над эмоциями. Не знаю, рад я этому или раздосадован, что не увидел хоть вспышку ревности.
– Пожалуй, нет.
– Но если мы будем вместе, ты останешься моим? – спрашивает Себастьян. – Даже если я уеду?
Отстранившись, я на секунду вглядываюсь в него.
– Я думал, вам запрещено поддерживать отношения во время отъезда.
Себастьян опускает голову.
– Мне придется решить, каких правил я придерживаюсь, каких – нет.
– Но рассказывать правду о себе ты не намерен?
Себастьян утыкается мне в шею и умилительно рычит.
– Пока не знаю, – глухо отвечает он. – Я люблю нашу церковь по многим причинам. Разговаривать с Богом для меня как естественная потребность, как нечто заложенное с рождения. Не представляю, что я буду делать, если расстанусь с СПД. Это же как в чистом поле четыре стены искать! Без церкви из моей жизни исчезнут ориентиры.
Стоит ли ему уходить из СПД, раз дилемма такая сложная?
– Может, в приходах других городов порядки не такие строгие? – говорю я. – В Лос-Анджелесе, например.
Себастьян смеется и прикусывает мне ключицу.
На время в гостиной становится тихо.
Одним ухом я прислушиваюсь к звукам на лестнице – не застучат ли на ступеньках шаги, – другим жадно ловлю звуки, которые рядом со мной издает Себастьян.
Глава двадцатая
Мудрый совет: никогда не засыпайте на диване в позе «ложки», особенно если вы тот, кого обнимают со спины. Во-первых, упадете, во-вторых, проснетесь с судорогами в шее. Еще, если проснетесь в гордом одиночестве на полу и перехватите взгляд отца, который гневно взирает на ваш голый торс, облепленный попкорном из перевернутой чаши, ждите наказания.
– Себастьян у нас ночевал?
– Э-э-э… – Папин вопрос заставляет меня сесть и осмотреться. Не глядя в зеркало, я понимаю, что волосы у меня стоят дыбом. Острое зернышко попкорна прилипло ко мне в опасной близости от соска, и я его стряхиваю. – Вот даже не знаю. По-моему, его нет.
– Как и рубашки на тебе?
– Папа…
– Таннер!
Сложновато воспринимать папину строгость всерьез, когда на нем пижамные штаны с Коржиком[61], которые Хейли подарила ему на Крисмуку[62] два года назад.
– Ты опаздываешь, – говорит папа и отворачивается, но я перехватываю его улыбку. – Иди одевайся и съешь что-нибудь.
Я хватаю миску с сухим завтраком и бегом к себе в комнату. Нужно многое записать.
Себастьян не отвечает на эмодзи-послание – курица + попкорн + пляж, которое я отправляю до уроков, и не приходит на послеобеденный семинар. Вернувшись домой, я отправляю ему имейл на личный аккаунт.
Привет, это я. Ты на связи? Все ок? Сегодня вечером я дома, хочешь – заходи. Танн.
Себастьян не отвечает.
Мерзко сосет под ложечкой. Я пытаюсь не обращать на это внимания, но аппетит пропадает. Папа с мамой встревоженно переглядываются, когда я лишь бурчу в ответ на вопрос, общались ли мы сегодня с Себастьяном. Хейли вызывается мыть посуду после ужина.
На следующий день я отправляю Себастьяну наше стандартное послание о «боевой готовности» – эмодзи – заснеженную горную вершину. Реакции нет.
Во время ланча я звоню ему и сразу попадаю на голосовую почту. С этого момента мои
