Песня синих морей (Роман-легенда) - Константин Игнатьевич Кудиевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У последнего вагона остановились. Рябошапко вплотную подошел к немецкому летчику, жестко и беспощадно спросил:
— Видел?
Тот поднял на миг помутневшие глаза, словно хотел из них выплеснуть понятый ужас содеянного. Но, не выдержав молчания моряков, снова уронил голову. А мичман вынул из рукоятки чужого пистолета магазин, выбросил на дорожный ракушечник патроны. Оставил в обойме один и вогнал магазин обратно. Протянул пистолет пилоту, кивнул за рыжую башню водокачки.
Белые губы летчика зашевелилась, Шварцман тихо доложил:
— Благодарит… — И пряча тоску в черных, как палестинские ночи, глазах, добавил: — Молится детям своим. Прощения у них просит…
Пошатываясь, немец побрел к водокачке, и рука с пистолетом висела вдоль тела его беспомощно и безвольно. Он не оглядывался, лишь отойдя с десяток шагов, распахнул воротник мундира, точно тот сжимал ему горло мучительным обручем прошлого.
Из степи набежал залетный ветер — скорбно зашелестели над братской могилой столетние осокори. Словно разбуженные этим шелестом, громче запричитали, заплакали матери. И тогда, в ответ материнскому плачу, за водокачкой раздался одинокий выстрел.
Когда подошли матросы, немец лежал в высокой густой лебеде. Он так и не успел вынуть ствол пистолета изо рта. Рябошапко отвернулся, не обращаясь ни к кому, промолвил:
— Вот он — фашизм… А ведь тоже мог бы быть хорошим человеком.
Даже здесь, на берегу Ладоги, Колька не мог без ужаса вспомнить степную станцию. Перед глазами тотчас же возникали расстрелянные с воздуха дети, в ушах поднимался из памяти горестный плач людей. Когда над могилой под осокорями вырос песчаный холм, матерей пришлось отрывать от земли силой, на руках относить в вагоны: эшелон торопился вырваться из кольца наступавших захватчиков. А разве станция та — одна? Сколько было их — сел и окраин, братских могил и атак! И разве то же не происходит сейчас на тысячах километров фронта? Почему же держат их тут вторые сутки, не могут переправить через озеро в Ленинград? Разве место сейчас их — не там?
Самое тягостное на войне — ожидание. Ожидание боя, порыва, действий. Быть может, потому, что в бою все предельно ясно и просто, и некогда ни над чем задумываться. А здесь? Чем остудишь горячую ненависть сердца? Чем развеешь тревожные думы? Думы ж у Кольки тяжелые, как эти тучи над Ладогой. Медленно плывут они в небе, медленно отмечают время — то время, которого хватит, чтобы множество раз умереть, но всегда не хватает осмыслить и заново решить свою жизнь. Что было в жизни его? Неуемный восторг перед морем, перед солнцем и парусами, перед рейсами в города, появляющиеся из дымки. И все это, так же, как города, снова укрылось в дымку: несколько месяцев войны сгладили в памяти годы былого.
Может быть, море, мечты и рейсы тоже богатство, но разве вернул хоть частицу богатства он людям? А люди в это же время строили гидростанции, города и заводы, рыли каналы, выращивали хлеба. Чем он помог им и чем порадовал? Ну, возил рыбу, плавал и штормовал — тоже, конечно, труд. Но разве народ удивишь мозолями, оплатишь ими свой долг? А чем жило сердце твое, ответь? Куда и зачем рвалось?.. Первый порыв свой отдал Елене, но даже Елене он оказался ненужным. Видимо, жизнь его, Кольки Лаврухина, только и началась по-настоящему в ту минуту, когда он впервые выстрелил по фашистам…
Плыли Колькины думы, как тучи над Ладогой, — тяжко и хмуро. Вздрагивала земля от близости битвы. Хрипели, задыхаясь в трясинах, грузовики. И рвалось к незнакомому, ленинградскому берегу, затянутому осенней моросью, Колькино сердце — сердце, уставшее от раздумий, переполненное желанием ринуться поскорей, ни о чем не думая, в гулкий водоворот боев.
Глава 12. ЛАДОГА
Лишь на третьи сутки поступил, наконец, приказ переправляться. У причала отряд поджидала плоскодонная самоходная баржа. Широкая, с раскрытыми настежь трюмами, напоминала она неуклюжий ковш, оброненный кем-то на воду. К ковшу приварили тесную ходовую рубку на корме, на носу — горбатый тамбур жилого кубрика, воткнули зенитный пулемет ДШК — и корабль оказался готов. До войны баржа, видимо, перевозила песок.
Командовал баржей офицер с «полуторами» лейтенантскими нашивками на рукавах. Меж золота галунов, потускневших от влаги и ветра, виднелся малиновый инженерский просвет. Офицер молча наблюдал, как располагались моряки отряда на дне неглубоких трюмов. Когда Рябошапко доложил, что отряд погружен, он лишь кивнул в ответ и тут же крикнул вниз запускать мотор.
Мотор чертыхнулся, сплюнув за борт жвачку соляра. Вместе с ним задрожала, и зашаталась баржа. Матросы команды неторопливо отдали швартовы, и корабль, подняв для порядка на крошечной мачте ходовые шары, нерешительно тронулся от причала.
Из кубрика поднялся заспанный старшина, окинул взглядом серое небо и примостился на ящике с боезапасом рядом с пулеметом. И Рябошапко, желая хоть чем-то помочь экипажу, строго передал:
— Следить за водой и небом!
Встречная вода плоско, словно ладонями, шлепала в угловатые скулы баржи. Корпус баржи тупо гудел, а сама она, не в силах оторваться от теплой гари, которая густо выстреливалась из выхлопной трубы, шла окутанная коричневым дымом, разъедавшим глаза. Даже набрав ход до полного, корабль еле тащился с волны на волну.
Чирок, нетерпение которого возрастало по мере приближения к Ленинграду, не вытерпел, спросил, ехидно прищурив глаза, старшину-пулеметчика:
— Скажите, пожалуйста, если это, конечно, не военная тайна, какой ход имеет ваша колымага?
— Шесть узлов, — равнодушно ответил тот.
— Так то ж по воскресеньям и революционным праздникам, — съязвил Чирок, — а я спрашиваю про будние дни. За неделю дотопаем?
— Главное — дотопать вообще, а когда — дело уже десятое, — философски-устало заметил старшина и тут же прижался щекой к пулеметной тумбе: видимо, больше всего хотелось ему сейчас как следует отоспаться.
Берег не то исчезал из виду, не то сливался с осенним озером. С левого борта задувал колючий и влажный ветер, проникал в раскрытые трюмы, холодил бушлаты. Пытаясь уберечься от него, Колька поглубже втиснул тело в рогожные кули, которые везла баржа в осажденный город. Случайно обнаружил, что
