Монета желания - Денис Чекалов

Вспоминая, Аграфена и теперь покраснела, улыбнулась. Наполнила теплой водой таз, распустила волосы, с наслаждением погрузила их в мягкую воду. Вымыв, только покрыла полотенцем — услышала стук в дверь — уверенный, громкий, но чужой, каждый из семьи стучал по-своему. Сердце зашлось от неожиданности, и от страха перед дурными вестями.

«Кто может быть так поздно? Почти ночь».

Накинув поверх полотенца платок, чтоб предстать перед чужими, отворила дверь. На пороге стояли двое незнакомцев, тепло и богато одетых, в меховых шапках, таких же воротниках на полушубках. Один из них, высокий, крепкий, с лицом надменным, которому пытался придать выражение приветливости, с черными глазами, крупным крючковатым носом, ноздри которого были коротковатые, позволяя видеть перегородку между ними, поросшую густыми черно-седыми волосами.

Другой, верхушка шапки которого едва доставала первому до подбородка, был толст, румян, мягкие губы складывались в добродушную улыбку, на воротнике покоились два подбородка. Однако маленькие голубые глаза, противореча благостному лицу, льдисто и пристально смотрели из-под клочковатых бровей.

— Здравствуй, хозяйка, — сказал высокий. — Мы к вам с известием от Петра Ивановича.

Аграфена всплеснула руками.

— Слава Богу, давно ждала хоть какой весточки. Заходите скорее.

Смахнув налипший мокрый снег с сапог, гости прошли вслед за хозяйкой в главную парадную комнату. Не раздеваясь, несмотря на уговоры, присели на лавку.

— Приготовься, милая, вести у нас печальные.

Ноги Аграфены подкосились, она почти упала на лавку, с ужасом глядя на пришельцев.

— Муж твой, забыв о долге, который на него возложен был, оставил русское представительство, и бежал в горы с любовницей своей, красавицей-мусульманкой. Вряд ли вернется теперь, и из страха новую любовь потерять, и перед наказанием за предательство.

От страшного известия сердце Аграфены захолонуло, тело свое ощутила каменным, неповоротливым. С трудом выговорила:

— Откуда известно это? Верны ли вести, почему можно доверять им?

Толстяк, сочувственно глядя на нее, молвил:

— Все верно. Отец Михаил известие вез, но сам задержался. Мы должны были раньше его явиться, вот он и просил сообщить все, чтоб сердце не томилось напрасной надеждой. Но догнал нас, сейчас уже здесь, в городе.

Он вынул тонкий платок и отер повлажневшее розовое лицо, при этом на пальце блеснул черным светом перстень с крупным камнем, который Аграфена увидела, но внимания не обратила.

— Сейчас отец Михаил уже в церкви, просил тебя прийти непременно сразу, что-то еще, только тебе предназначенное, сказать хочет. Мы проводим тебя, поздно уже.

Аграфена вскочила идти, но опомнилась, увидев, что платок с мокрых волос почти сполз, на плечах легкая домашняя разлетайка, ноги обуты в тонкие комнатные туфли.

— Погодите минутку, я накину на себя что-нибудь. Не могу же я на улицу выйти, а тем более в церковь, в таком виде.

На лице мужчин выразилось недовольство, но они промолчали. Аграфена метнулась в другую комнату, лихорадочно завязывая платок, поправляя его, рука уже тянулась за полушубком, как вдруг остановилась, женщину жаром обдало.

«Что я делаю? Кто эти люди, почему я им поверила? Никогда бы Петр не поступил так, да и отец Михаил не прислал бы чужих сообщить страшную весть, сам бы пришел, утешить постарался бы. Как я посмела в муже усомниться, после того, как он стал единым со мной целым? Даже если бы он кого полюбил, сам бы мне поведал о том, а уж чтоб бежал, предав товарищей — вовсе невозможно. Господи, спаси и помилуй нас, грешных, да ведь это те, о ком отец Михаил в проповедях рассказывает, оборотни, как я сразу не догадалась? За мной пришли, увести хотят — или убить, или на Петра подействовать через мое пленение. Здесь, в доме, боятся, не ждали видно, что Потап во дворе дрова рубит допоздна, а Полинка носит, мой крик слышно будет. Бежать, спасаться надо. Звать Потапа нельзя, они вооружены, а тот один».

Она крикнула из комнаты:

— Извините, бояре добрые, сейчас печь притушу — неровен час, огонь вырвется. Сильно согрела я комнату.

С этими словами тихо прошла за занавеску, сдвинула на печи чугун с водой поближе к середине печки, к огню, так, чтобы приоткрытая крышка постукивала, создавая впечатление, будто кто-то возится подле. В узком простенке между печью и стеной, тонким шилом выковырнула из пола сучок, в образовавшееся отверстие вставила кочергу и подняла люк, ведущий в длинный ход под домом.

Кочергу положила между поленьями, чтоб не привлекала внимания и не натолкнула на разгадку пути бегства, поставила сучок на место, быстро соскользнула вниз по лестнице и бесшумно закрыла за собой люк.

Она возблагодарила деда Петра, предусмотрительно соорудившего тайный путь из дома. Вспомнила его слова, что во времена неспокойные он может пригодиться. Отец Петра и он сам аккуратно дважды в год проверяли ход, при необходимости подправляя.

В полной темноте, придерживаясь руками за стены, Аграфена бежала по ровному глиняному полу, зная, что усилиями Петра ноги не встретят неожиданного препятствия. Она торопилась покинуть ход, пока не хватились пришельцы и не пустились в погоню.

В это время сами гости, сидевшие в ожидании, наконец, не выдержали. Толстяк крикнул:

— Долго ли, хозяйка? Нужно идти, отец Михаил давно ждет.

В ответ слышались только звуки возле печки, вроде Аграфена возилась там, чем-то звеня.

— Вот тебе и любовь ихняя великая, о которой все талдычили, — ядовито произнес высокий. — Сказали, что муж сбежал, а ей хоть бы что. Печку свою никак не оставит. Ишь, в такое время о добре думает. Пойду, потороплю. Некогда нам сидеть, да еще эта дубина здоровая на ночь глядя поперлась во двор дрова рубить. Дома совсем рядом, как бы не помешал.

Он поднялся и прошел за занавеску. Никого там не обнаружив, с недоумевающим видом пробежал по остальным комнатам и вдруг заревел:

— Удрала! Почувствовала, дьяволица, что за ней пришли, через окно выскочила.

Второй подбежал и стал рядом, в растерянности глядя на полуотворенное окно в спальне хозяев, которое Аграфена предусмотрительно открыла, чтобы направить погоню по ложному следу. Пока шли поиски, сама она добежала до выхода из туннеля, который представлял собой небольшой люк в начале леса. Над ним прикреплен был старый высохший пень, сдвигавшийся вместе с крышкой.

Ужас гнал женщину дальше от страшных людей, лишая обычной рассудительности. Она боялась, что люк обнаружится, хотя это было невозможно. Даже зная о его существовании, много раз смотрела на то место, где он находился, не обнаруживая никаких признаков лаза.