Коварство без любви - Лариса Соболева

– Я участвовал, – тщательно подбирая слова, начал он, – в операции по выдворению бомжей с территории металлургического завода, но действовал законными методами.

– И что это за методы? – недоверчиво прищурился прокурор.

– Ну... вел с ними... разъяснительную работу, давил на совесть... конечно, пригрозил, что... в случае нападений на граждан им всем придется отвечать... И что тогда разбираться не будут, кто участвовал в нападении, а кто не... участвовал... Сказал, что лучше покинуть территорию завода, тогда у них не возникнет проблем. Я неправильно действовал?

Прокурор скрестил на груди руки, закинул ногу на ногу и с повышенным вниманием слушал сказку про агитку бомжей. Не верил. Ну и хрен с ним. Трупа не найдут, потому что его нет, Степе бояться нечего. Просто противно, что серьезный мужик верит каким-то ханурикам, а не ему.

– Да нет, ты все правильно делал, – сказал прокурор после длинной паузы, во время которой сверлил Степу взглядом. – Ладно, иди, Заречный. Постой. Ты понимаешь, что будет, когда найдут труп? Мы же проведем, обязаны провести расследование.

– Проводите, – сказал Степа беспечно. – Только трупа нет.

– Ты уверен?

– А то!

– Иди. Волгина, останьтесь, – приказал прокурор, когда Оксана вздумала без разрешения покинуть кабинет вместе со Степой.

В коридоре его окликнул Куликовский:

– Заречный!

Поравнявшись с ним, Куликовский вполголоса, сжимая кулаки, сквозь зубы проговорил:

– Ну, Заречный... я на тебя понадеялся, а ты бомжа грохнул? (Степа открыл было рот, чтобы оправдаться, да куда там!) Молчать, каналья! Где труп?

Семен Сергеевич едва не задохнулся от негодования. Степа выпалил:

– Как я могу сказать, где труп, если его нет? Не убивать же мне, чтобы угодить всем?..

– Кому – всем?! – зверел все больше Куликовский, но перейти на открытый крик, как у себя в управе, не рискнул. – Прокурор слов на ветер не бросает, следствие будет. Ту же Волгину назначит, а она дотошная баба, найдет! Она театральное дело разгребла за неделю! А мента ей раз плюнуть...

– Ну и пусть ищут, раз им делать нечего, – заявил Степа.

– Ладно, – процедил Куликовский. – Ступай. Стой. Что у тебя с Волгиной?

– Преступная связь, – нашелся Степа.

– Ходок, мать твою! Ну, смотри, Заречный...

Но, видимо, у Куликовского иссяк запас угроз, он вышел из здания прокуратуры, за ним Степан и быстренько смылся от греха подальше. Семен Сергеевич подозвал Луценко.

– Костя, я все знаю, где труп?

– Какой труп? – испугался Константин.

Натурально вытаращенным глазам Куликовский не поверил, только бросил:

– Иди, с тобой хочет прокурор поговорить.

– А че я такое натворил? – еще больше округлились глаза у Кости.

– Да не ты, а Заречный, – сказал Семен Сергеевич, однако Луценко ничего не понял, хлопал глазами и все. – Иди, иди.

А сам пошел прямиком в машину. Сел в машину к Толику, тот повез его в управу. Куликовский не сводил глаз с затылка Толика, намереваясь задать сакраментальный вопрос внезапно. Только сформулировать поточней надо, ведь наверняка эти три бандита в сговоре. Подъехав к управе, Семен Сергеевич, выходя из машины, вдруг обернулся к Толику и с ничего не выражающей интонацией сказал:

– Передай Заречному, чтобы труп спрятал понадежней.

– Чей труп?

– Ну, Заречный ведь одного бомжа в расход пустил... случайно получилось...

– А что, правда? А когда? – испугался Толик.

– А то ты не знаешь! – взбеленился Куликовский. – Ты разве не с ним был все это время?

– С ним, – кивнул Толик. – Только не помню такого, чтоб он в расход... Да не было такого! Клянусь любимой тещей, женой и детьми! Ой, Семен Сергеевич, я же новые слова подготовил. «Кашалот» – овсянка на аукционе. «Лизоблюд» – неделю не жравший. Нравится?

– Очень, – проскрипел Куликовский и зашагал в управу, думая про себя: «Кажется, трупа действительно нет. А если есть? Ну, Заречный, я тебя тогда... своими руками...»

А Толик тихонько проговорил ему в спину:

– «Беспредел» – космос!

И зарулил во двор управы, напевая. У него было хорошее настроение.

4

Вечером Степа, Яна и Оксана прогуливались по центральной улице. Он подробно рассказал Волгиной, откуда появилось злосчастное письмо. Она хохотала, не останавливаясь, а в заключение призналась:

– Ну, Степан, даже я в состоянии шока была. Ты почему не предупредил, что нельзя говорить о твоем участии в театральном деле? Я чуть не сдала тебя.

– Ой, не говори, сам чуть не умер на месте, когда ты влетела в кабинет. Куликовский высчитал бы из зарплаты бабки за бензин, а так – достает теперь завод, мол, верните затраченные средства. Хотя, может, и догадался, но вот увидишь, он выторгует новую машину. В этом смысле ему выгоднее думать так, как преподнесено.

– А прокурор в гневе, пообещал, что выведет тебя на чистую воду.

– Труп искать будет? – ухмыльнулся Степа. – Долго же ему придется искать, а труп... вон он, навстречу идет.

Действительно, к ним приближался Костя с красивой девушкой. Поравнявшись, Луценко попросил Степу отойти на минуточку. Сиял он при этом, как солнечный диск.

– Чего надо? – спросил Степа, когда отошли.

– Я анализы сдал! – радостно сообщил Костя. – Ни того, ни другого у меня нет!

– В смысле? – не понял Степа.

– Ну... – и Костя опасливо оглянулся на дам, затем заговорщицки прошептал: – Венерических болезней нет. Сегодня результат получил.

– А я тебе что говорил?!

– Знаешь, Заречный, – нахмурился Костя, – ты тогда так убедил меня, что потом обратные убеждения не того... не сработали. Да! Бабки мне вернули. Только две штуки. Остальные позже вернут. Говорят, я дал взаймы. А когда – не помню.

– Пьяный был до невменяемости, вот и не помнишь.

– Ага. Ну, я пошел.

Костя удалялся, что-то рассказывая девушке, наверное, подвигами хвастал, а Степа вернулся к дамам:

– Девчонки, зарулим в бар, а? Выпьем шампанского? К тому же согреемся, а то я что-то промерз.

– Я за! – подхватила Оксана. – Такое дело стоит обмыть. И не в бар, а в ресторан двинем. Только угощаю я. Не спорь, Степа, не спорь! Ты, можно сказать, сделал из меня героя дня. Лавры-то мне достались, я просто купаюсь в славе, чувствую себя артисткой.

– Да ладно преувеличивать, – подмигнул он.

У ресторана на ступеньках сидела нищенка. Она как раз подсчитала подаяния, сунула мелочь в карман и протянула руку к прохожим. Степа по привычке окинул ее взглядом, откладывая в памяти приметы. И вдруг его поразила рука – холеная рука, не знающая физического труда, чистенькие ноготки. У бомжей и нищих людей таких рук не бывает. Степа присмотрелся, а нищенка подозрительно опустила голову, явно пряча лицо с темными очками. Зачем ей солнцезащитные очки, темно ведь? Или она слепая? Но что-то знакомое в ней показалось...

– Девчонки, займите столик, я сейчас.

Оксана и Яна вошли в ресторан, а он почти вплотную подошел к нищенке. Она заерзала, затем встала, собираясь уйти. Тут-то он и узнал нищенку. Сраженный наповал, схватил ее за рукав старого пальто, вымолвив:

– Вы!!! Вы здесь?!!

– А что, запрещается? – агрессивно прошипела Люся Сюкина. – Я что, ворую?

Степа сначала растерялся, не зная, какие доводы привести актрисе, как сказать, что сидеть с протянутой рукой работающему и вполне здоровому человеку неприлично. Что это такое? Как это называется? Поэтому стоял молча, но не давая возможности уйти ей.

– Но почему? Почему?! – вырвалось у Степы.

– Дайте дорогу, – зло прошипела Люся.

Он не отступил. Люся не сняла очки, лишь поправила платок.

– А вы ведь воруете, – нашел он подходящие слова. – У тех, кто действительно живет на гроши, кто вынужден выйти на улицу просить милостыню, потому что есть нечего. Вы... вы не имеете на это права. Да, вы воруете у кого-то кусок хлеба...

– Да? – подбоченилась Люся Сюкина. – А ты попробуй, привлеки меня!

Больше ничего не удалось сказать, ничего, как ни подыскивал слова. Люсю не привлечешь, как и ее коллег, которые со спокойной совестью помогли уложить в гроб своих товарищей и не считают себя виноватыми. Степа отступил, дал дорогу Сюкиной. Та сделала несколько торопливых шагов, обернулась:

– А может, я получила роль нищенки! И чтобы вжиться в образ, мне надо на себе испытать состояние, когда сидишь с протянутой рукой.

– Однако деньги вы брали, – сказал Степа с брезгливостью.

– Подумаешь, десятку наскирдовала. Это не преступление. Сюда ходят те, кто тоже не горбом нажил состояние, не обеднеют. Так что нечего меня стыдить.

Она уходила по главной улице города в стоптанных мужских ботинках, в рваном платке и допотопном пальто, а Степа не мог оторвать глаз от убогой фигуры. Что это за люди? Да и люди ли? Может, по земле давно бродят мутанты или клоны, а человечество об этом не знает? Только вот какая печальная штука: Степа теперь всех артистов без исключения станет воспринимать через призму театрального дела. Наверное, это неправильно. Среди них наверняка есть и умные, порядочные, с достоинством... Хотелось бы верить, что есть...