Война номер четыре (СИ) - Лиморенко Юлия

— И всё же… Украшение Мира — ведь это жена Творца, так?

Будай сунул руку за пазуху, осторожно вынул что-то плоское, завёрнутое в чистый платок, развернул и подал командиру. Маленькая икона, какую носят с собой истово верующие, а изображение такое же, как в храмах: вверх и в середине — Творец с чутким взглядом фиолетовых глаз, а вокруг…

Орсо всмотрелся, повернувшись к луне, поморгал, поднёс иконку к самым глазам… У Украшения Мира было лицо Ады.

Он молча отдал образок Будаю, запахнул куртку, сунул руки подмышки. Ему стало холодно. Холодно и очень, очень одиноко. От этого не спрячешься на тёплой кухне…

— Будай, — собственный голос показался ему незнакомым. — Здесь что-то не то. Я не он…

— Всё то, — покачал головой зинал. — Мы сразу поняли — по Твоим словам, по Твоим замыслам, по тому, как Ты ведёшь себя с людьми. Мы видим. Мы давно ждали, господин, давно.

— Но я… я ничего не знаю, я не могу…

— Ты знаешь правду, господин. Ты говоришь о ней со всеми, но не все верят Тебе. Ты знаешь, чего хочет от нас Он, и стараешься дать нам это. Нам всем — и детям звёзд, и и прочим людям, и странам, и народам. Многие не верят, не принимают, не соглашаются — но правда остаётся правдой. Поэтому мы с Тобой.

— О чём ты говоришь, — горько вздохнул Орсо, — какая правда?..

— О том, для чего мы созданы. И о наших врагах. Помнишь, Ты говорил, те, что привезли сюда живые железяки, — они хотят сделать нас своей собственностью. Но мы не для этого! Мы Его создания, и у нас есть иной смысл…

Орсо уже не вслушивался в его слова, не понимал, а просто сел в траву, обнял руками колени и опустил голову. Звёзды… истина… разве это сейчас ему нужно? Если зиналы правы, он только что совершил в глазах Творца ужасное преступление — возгордившись, решив, что знает, как надо, повёл людей на смерть. Не за идеалы, нет! За своё представление об идеалах.

Что-то зашелестело рядом, но он не обернулся. Не хотелось ни на что смотреть. Запах табака, кожи, конского пота смешался с ароматом ночных полей — Будай осторожно обхватил его за плечи, притянул к себе:

— Господин, позволь нам помочь. Ты не будешь один — мы с Тобой. Мы за Тебя, и так будет всегда. Мы не оставим ни Её, ни Тебя. И Ты не бросай нас, хорошо? Мы ждали так долго…

Времени прошло немало — стих ветер, умолкли птицы перед зарёй, воздух пропитался росой. Будай не шевелился, пока Орсо не поднял мокрое от слёз лицо с его плеча. Зинал помог ему подняться на ноги, дал напиться из своей фляжки, надел шляпу:

— А за битву не тревожься, господин. Мы ещё не проиграли! Творец не оставит Тебя, а Ты — нас, так ведь? — И подвёл командиру Освободительной армии коня.

Конечно, их заметили давно — по поднятой на дороге пыли, по блеску оружия в лучах встающего солнца. Но укрепить город как следует за такое время всё равно не выйдет — так, приняли некоторые меры. Над городом вместе с дымом печных труб тоже поднималась белая пыль, клубами уходила в бледные утренние небеса.

— Баррикады, — пояснил хмурый Родольфо, указывая на эти пыльные облака. — Разрушили несколько домов и завалили проходы. За ними, скорее всего, артиллерия спрятана. Если у них есть.

— Лёгкая есть, нам говорили пленные, — вздохнул Орсо. — В узких улицах нам и лёгкой хватит!

Поллена была очень уж похожа на старые кварталы Ринзоры, и командующий Освободительной армией невольно поёжился, вспомнив свои зимние приключения. Впрочем, сейчас многое по-другому: это они в своей родной стране готовятся взять штурмом андзольский город, и кое-кто уже считает, что это измена… Верный Будай замер на своём коне слева от Орсо, в руке сабля, на лице удивительно мирное выражение — будто приехал с утреца рыбку поудить, а не рубиться насмерть. Телохранитель. Когда начнётся свалка, это будет, конечно, особенно полезно…

Кавалерия рассыпалась по выгоревшему лугу перед полленской заставой; за древними деревянными воротцами, знаменующими заставу, дымили фитили пушкарей. Первые полки пехоты, растянувшись в широкую дугу, шагали прямиком через дворы и огороды предместья, и перепуганные жители, затаившись, словно зверьки, рассматривали эту дикую армию в приоткрытые двери и чердачные окошки.

Орсо огляделся: почти все пехотные силы уже подтянулись, пора начинать, пока не подошли клятые кобальцы и не пришлось драться на два фронта… Неужели они в самом деле способны напасть на тех, кто сражается с захватчиками? Или сперва подождут, пока обессиленная Освободительная армия займёт Поллену?.. Он знаком отправил вперёд, к заставе, трубача, знаменосца и парламентёров. По правилам войны так и следовало — но бригадир Техеро правил не признаёт, может и наплевать на традиции и конвенции… Поехали только добровольцы.

И точно — наплевал, поганец! Как только с заставы разглядели подъезжающую группу, из-за ворот раздался выстрел. Ружейная пуля сорвала берет со знаменосца, он пригнулся, но знамя не опустил. Неторопливо развернувшись, группа двинулась назад. Орсо смотрел на них с завистью. Вот это воля. Спиной к этим… Но как же быстро одичали айсизцы, верится с трудом! Они ведь первыми носились с конвенциями, убеждали, что война должна быть введена в рамки международного права… Вот каково ваше право, подонки, — стрелять по переговорщикам! Не ко времени подумалось, что, если удастся победить, все эти конвенции и наказания за их нарушение надо будет пересмотреть.

Парламентёры ещё не добрались до первых рядов пехоты, когда Орсо отдал приказ вестовому, тот взмахнул флажком, и барабанная дробь обрушилась на солнечную долинку, усадьбы и огородики. Хватит игр в законы войны! Зверя учат палкой.

Передовые шли редкими рядами — к чему тесниться, облегчая работу артиллерии? Так не принято, волновался Нелло на военном совете, наступать надо сомкнутым строем, иначе что за удар получится! Орсо тогда промолчал, предоставил Родольфо объяснять, что это прекрасный способ остаться без пехоты… Нелло — настоящий отец-командир, он знает, как вести себя в бою, но как вести бой — этого у него нет. Вот сейчас и посмотрим, кто прав!

Ухнуло, просвистело, брызнула земля — первые ядра из-за ворот ударили в дорогу прямо перед наступающими. Кого-то засыпало комьями земли, но раненых пока нет — артиллеристы скорее пытались припугнуть дерзких. Дорогу затянуло дымом, в плотных желтоватых клубах пехота, как учили сержанты, сдвинулась плотнее и бросилась вперёд — у пушек есть расстояние, ближе которого они бить не могут, и если подобраться поближе, остаётся только разделаться с расчётами…

Выстрелы, крики, треск дерева, разрывы гранат наполнили воздух. Дым от пальбы быстро скрывал городские окраины, а здесь ведь не поле боя — ветром его не сносит… Две заставы рухнули, но самое трудное начинается в городе. Орсо отчаянно хотелось тоже нестись туда, сквозь дым, на узкие улочки, стрелять, скакать, отмахиваться шпагой… Нельзя. И Родольфо рядом точно так же сдерживает коня, кусает губы, глядя вслед наступающим, ладонь на рукояти пистолета. Хотел командовать — вот тебе, стой и жди, пока твои бойцы насмерть рубятся в дыму!

Я не хотел, возражал сам себе Орсо. Мне пришлось! Не хотел? А как же твои планы там, в доме на Звериной? Казалось, стоит только начать — и всё само покатится… Вот, покатилось, успевай только уворачиваться. Ада предупреждала: война есть война, она в этом понимает.

Глаза слезились от едкого дыма, от пыли, поднятой бешено проскакавшим мимо эскадроном, от жары, от солнца… может, ещё от чего… И словно извне постучалась мысль, от которой совесть опять поёжилась: битва командира идёт не на поле боя, ты ведёшь её по-другому. С бандитами-«братьями», с чванливыми аристократами вроде Альберико, с предателями, со слабыми духом добровольцами, которые в любую минуту могут побежать с поля боя, просто потому что им надоело, с королями, министрами, газетами… Хочешь кому-нибудь это перепоручить? Совесть твоя нечиста? А рвануть в битву и там погибнуть через минуту, потому что боец ты неумелый, зато оставишь армию без командира, — это совесть не пятнает? Привёл людей сюда — теперь будь так добр помоги им победить! А заодно не дать отобрать у них победу.