Остров Ифалук - Марстон Бейтс

Маленьких ящериц можно было убивать, не нанося серьезных повреждений, внезапным ударом пальмовой ветки. По самым совершенным методом оказался метод петли. Дети делали из травы или пальмовых листьев маленькие затяжные петли. Осторожно подкравшись, они набрасывали петлю на голову ничего не подозревающей ящерице. Быстрый рывок — и петля затягивалась у самой головы бьющегося животного. Это нас бесконечно поразило, ведь именно этот способ применяют малыши и герпетологи у нас в Америке, и никто из нас не воспользовался им здесь и даже не вспомнил о нем. Мы уверены, что никакой герпетолог никогда не занимался коллекционированием ящериц на Ифалуке.

До полудня к нашей коллекции прибавилось почти сорок больших пальмовых коротконогих и множество синехвостых ящериц. Гекконы поступали медленнее, так как днем они встречались редко. Некоторые из них были без хвостов, что понизило их ценность, но мы тоже взяли их. Просто невозможно было отказать улыбающемуся малышу, с гордостью протягивающему нам грязную ручонку, в которой зажата бесхвостая ящерица. Вскоре один из мальчиков постарше принес пойманного петлей варана; к своеобразному ошейнику была привязана длинная веревка. Ящерица казалась вполне спокойной, однако нам пришлось немало помучиться, прежде чем удалось благополучно втиснуть ее в контейнер.

К вечеру у нас уже была прекрасная коллекция. Пока еще энтузиазм детишек бил ключом, мы предложили им ловить сороконожек, многоножек, пауков, лесных клопов и жуков. Это тоже оказалось детям под силу. Они даже извлекли из-под земли довольно крупное волосатое существо, напоминающее домашнего паука; такого паука никто из нас раньше не видел.

Когда банки были заполнены, мы вручили детям обещанные две пары очков. С восторженными криками детвора понеслась к лагуне. Успех нашего предприятия превысил все ожидания, на сбор коллекции мы затратили гораздо меньше времени, чем предполагали. Специалисты могут найти данные относительно того, где и кем собрана коллекция, немного неопределенными, но не может же один уметь делать все.

Глава XV

Рифы

Предаваясь воспоминаниям, я понял широту и сложность ума Марстона. Легко воспринимая новые идеи, он обладал даром сопоставлять давно известные вещи, придавая им новизну и оригинальность. Он отличался также широтой взглядов и такой терпимостью, что иногда казался готовым признать одновременно два противоположных взгляда на один и тот же вопрос. Ему были свойственны немногочисленные, но заботливо лелеемые личные предубеждения.

Предубеждения другого человека всегда интересны. У Марстона они начинались с догмы, что вся пища, содержащая крахмал (кроме, может быть, риса), является скучной крестьянской едой. Он решительно утверждал, что томаты — короли растительного мира, и неодобрительно смотрел на вареные бананы как на предел пищевого декаданса.

Марстон был убежден, что в теплом климате разумному человеку не нужно нижнее белье, носки или мыло. Должен сказать, что ему удалось обратить в свою веру некоторых из нас. Но более всего он верил в то, что тропики — единственная по-настоящему подходящая культурная среда для человека. Эта мысль красной нитью проходит через его книгу «Где никогда не бывает зимы». Марстон утверждал, что ни один биолог не может считать себя образованным, пока он не поработает во влажных лесах тропиков.

Без сомнения, у всех нас, но крайней мере у моих коллег, тоже были свои предубеждения. Мои собственные взгляды я считал слишком разумными, чтобы отнести их к предубеждениям; например, нелюбовь к баклажанам, тапиоке, галстукам и ботинкам и, конечно, уверенность в том, что ни один биолог но может считать себя но-настоящему подготовленным, пока не побродит по коралловым рифам.

Именно в вопросе о тропических влажных лесах и рифах предубеждения Марстона и мои разумные взгляды удалось привести к общему знаменателю. Мы пришли к заключению, что коралловые рифы в действительности представляют собой нечто вроде подводных тропических влажных лесов. И те и другие имеют три измерения, состоят из большого количества разнообразных видов. Это привело нас к соглашению о том, что коралловые рифы являются достойным предметом научных исследований всего человечества.

Отдел по изучению Тихого океана под руководством Гарольда Кулиджа пришел почти к такому же заключению, но, вероятно, менее окольными путями. В результате этого отдел разработал программу исследовании коралловых атоллов, в частности Ифалука. По правде говоря, программа предусматривала не только изучение рифов, но ведь в конце концов мы могли спросить, где были бы атоллы, если бы не было рифов?

И действительно, где? Ведь фактически атолл и есть риф. Это легко сказать. Совсем другое дело по-настоящему осознать это. Еще задолго до того, как мы пересекли Тихий океан, у нас не было сомнений в том, что Ифалук — круглый подводный риф, на котором то здесь, то там располагаются маленькие коралловые островки. А после того как мы высадились на атолле, нам пришлось изменить это представление, и в течение первых недель, работая на суше, мы думали, что Ифалук — полукруг, составленный из островов и окруженный рифом. Это была точка зрения земного существа, и мы придерживались ее до первого путешествия на обнаженные рифы северной оконечности атолла.

Было солнечное воскресенье в начале июля. Вода убывала, и трое из нас — Тед Барроуз, Марстон и я — решили посвятить день наблюдениям за подводной жизнью Ифалука. Пройдя на север до конца дороги, ведущей к лагуне, мы направились по пляжу к северо-западному мысу острова Фаларик. Там, за низкими зарослями Scaevola, остров заканчивался узкой песчаной косой. Мы вышли на рифовый флет, открытый благодаря отливу.

Это был новый и чарующий мир, полный всяких неожиданностей. Тревожа покой черных морских огурцов и пятнистых мурен, мы пробрались между глыбами и мелкими лужами, покрывающими рифовый флет у берега, прошли по ковру морских водорослей и наконец вступили в мир мягких красок рифового гребня. У наружного края его тихо плескался прибой.

На Ифалуке широкая панорама открывалась только с берега, потому что весь остров был покрыт лесом, где, естественно, внимание сосредоточивалось только на предметах, расположенных поблизости. Мы чувствовали себя сейчас лесными жителями, впервые вышедшими на равнину. Нас окружал необъятный простор, и это создавало чувство полной свободы. Наши взоры и мысли устремились туда, где море и небо сливались в одну четкую линию. Мы посмотрели назад. Весь Ифалук был перед нами. В центре его лежала лагуна — чаша голубой безмятежности, а за ней — Элла, низкая изумрудная полоска. К юго-востоку, образуя огромный наветренный барьер, раскинулись более крупные острова. На востоке можно было видеть наветренные рифы и оба берега северной оконечности Фаларика. А к юго-западу, убегая от нас гигантской дугой, тянулся подветренный риф, свободный от островов, если не считать малюсенького Элангалапа.