Печать ворона - Андрей Прусаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты же знаешь, бабы все такие! Если бы она не захотела, что бы я смог, пра-вильно? — оправдывался Кир. Иван молчал. Он мог убить Кира. Или искалечить. Дать слугам свежей крови и мяса. Хозяин должен кормить своих слуг. Но что они делают для него? Что могут дать? Ощущение силы, которая может лишь разру-шать? «Я стал зависеть от них, — думал Иван, — я перестаю быть собой».
Кир с волнением следил за лицом Ивана, не замечая, как за стеклом мечутся черные тени.
— Ладно, — наконец, сказал Иван. — Проехали.
Он взмахнул рукой, беззвучно хлопая крыльями, стая взвилась вверх. На се-годня хватит крови. И вообще хватит!
— Тебе отдохнуть надо, — заботливо сказал Кир. — Поспать.
— Да, — согласился Иван. — Пошли спать.
Он понимал, что сегодня не заснет. Нервы были взвинчены, но где-то внут-ри, в светлом уголке души Иван ощущал: сегодня он что-то сделал правильно. И теперь, наверно, все будет хорошо…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
В наших глазах — звездная ночь.
В наших глазах — потерянный рай.
В наших глазах — закрытая дверь.
Что тебе нужно? Выбирай!
В. ЦойИван уволился, не дожидаясь выздоровления начальника. Внутри сидела уверенность: он не должен с ним видеться. Был ли это стыд, был ли страх или не-приязнь — Иван и сам не знал. Просто решил уйти. Димка не понимал и пытался уговорить остаться, но Иван молча качал головой. Так надо.
Первое время он мог позволить себе не работать: кое-какие деньги остава-лись. Иван слонялся по городу, стараясь не смотреть на небо и крыши. Аня не звонила, и он не собирался. Он простил ее, как прощают ребенка за необдуманную шалость, с улыбкой, и без капли злобы. Но видеть ее больше не хотел.
Прогуливаясь по Загородному, Иван проходил мимо церкви и засмотрелся на стоящих перед ней людей. Нищие с вороватыми взглядами, инвалиды и калеки ютились на пятачке перед входом, народ сновал туда и сюда, крестясь и кланяясь золоченым крестам. Здесь знали, что такое боль, и в пропитых лицах Иван увидел утонувшую в водке тоску. Он медленно пошел вперед, миновал двери и вошел в храм.
Внутри было душно. Дым многочисленных свечек не давал вздохнуть, напоминая каждому о том, кто он есть. Убранные в позолоту иконы светились в полу-мраке, и прихожане кланялись им, шепча слова молитв. В углу торговали свечами. Иван усмехнулся: вроде Иисус выгонял торговцев из храма, а они тут как тут. Иван не верил в Бога. Не верил, как верили эти люди, но был знал, что высший разум существует, и как его ни назови: Иисус или Будда, суть от этого не меняется. «Большевики говорили: религия — опиум, — думал Иван, оглядывая позолоченные образа, — если так, почему миллиарды хотят опиума, хотят забыться и верить, что существует лучший мир, где они будут счастливы? Значит, на наш мир они не надеются? Иван не знал ответ, но верил, что когда-нибудь узнает.
Он вдруг подумал, что мог ворваться сюда сотнями, тысячью крыльев и разметать здесь все. И безмолвные лики, и кресты, и утварь, и свечи. Он не чувствовал здесь силы, способной противостоять ему. И это не радовало.
Постояв, Иван вышел на улицу. Тут дышалось легче. Рваные облака с грязными брюшками лениво проползали над крышами, заслоняя яркое солнце. В тени было прохладно и хорошо. Иван двинулся к дому и заметил блестевшую глянцем вывеску: «Салон татуировок». Иван знал: в таких салонах могут и наносить и вы-вести с кожи все, что угодно. Он подошел к дверям и замер, не решаясь войти. Знак на груди не был татуировкой, но это не значит, что его нельзя вывести. Но… стоит ли пробовать? Если даже получится, как вывести печать с его сердца, где найти такого мастера?
Он пришел домой и включил Цоя. Несмотря на четкий ритм, его песни тоскливы и печальны, будто певец чувствовал, что не будет жить долго. Странно, что никто не замечал этого раньше, заметили только после смерти Виктора. Ивану казалось: он понимает певца, как никто, и чувствовал себя хранителем частицы его духа. Слова навевали тоску и печаль, но бодрый жизненный ритм кричал: сдаваться не надо, живи, дыши, надейся…
Иван слушал: жизнь проходила яркой фотопленкой, и кадры оживали под магический голос.
Он дослушал пленку, зашел в ванную и уставился в зеркало. Что-то стало не так. Иван помнил себя другим. Рука прошлась по лицу: черная щетина пробивалась на подбородке и шее — просто не брился дня три. Не то… Волосы. Черные, как уголь. Интересно, ведь раньше он не был ярким брюнетом. Иван вспомнил, как в армии обиделся на местного узбека, не признавшего в нем русского и ре-шившего, что Иван с Кавказа. Фигня… Нос. Как будто заострился, но это потому, что я немного похудел… Рот как рот. Иван расслабил плотно сжатые губы. Глаза. Глаза другие: черные, пронзительные, брови взлетали к переносице, как два черных крыла. Почему крыла? У кого что болит, с усмешкой подумал он.
Иван смотрел долго и понял, что не так: вместе рот, нос, глаза и волосы были его, а по-отдельности принадлежали другому человеку. Которого видел на Гати…
Встретив на кухне ПростоМарию, Иван обратил внимание на закрывшие пол-лица черные очки. Странно, хоть на дворе и лето, в квартире-то солнца нет…
— Привет, Ваня.
— Здравствуй, — Иван поздоровался и, когда Мария повернулась к плите, заметил фингал под левым глазом. «Ого! — подумал он. — Ничего себе!» Он не мог представить, что дядя Миша может так отоварить жену. А может, не он? А кто?
В последнее время мама почти не появлялась в квартире. Иван старался регулярно звонить и говорил, что все в порядке, чтобы она не беспокоилась. Конечно, о том, что уволился, Иван не сказал и не считал это обманом. Скоро он найдет другую работу, и все будет, как прежде.
Вечером приехал дядя Миша. Иван варил на кухне суп и невольно прислушивался к голосам, доносившимся из комнаты соседей. Вроде бы не ругаются. Он даже слышал веселый смех. Странно. Иван представил, как бьет Аню в глаз. Уйдет, и скорее всего, навсегда. «А надо было дать, — со злорадством подумал Иван, — чтобы запомнила!» Он вновь ощутил, что забыть ее не может. Аня осталась близким ему человеком, он любил ее, но простить не мог. Обида велика, но не настолько, чтобы взять за нее жизнь.
В один из вечеров позвонил Кир. Он и в училище был таким: сначала нагадит, а потом, как ни в чем не бывало, балагурит и шутит. Или подерется с кем-нибудь, а на следующий день в обнимку ходит. Иван так не мог.
— Как дела, Ваня?
— Никак.
— Что так?
Иван молчал, и Кир мигом перехватил инициативу.
— Слушай, давай встретимся, у меня дело к тебе. Очень важное!
— Не хочу.
— Ну, Вань, очень надо поговорить! Пожалуйста!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});