Пенитель моря - Джеймс Купер

Помещение командира находилось на батарейной палубе. Войдя в каюту, Лудлов увидел, что несколько матросов устанавливают орудия в сторону неприятеля. Кают-компания и маленькое помещение между первыми двумя каютами были заперты. Приказав сломать перегородку, отделявшую его каюту от остальной палубы, для более удобного действия из орудий, капитан вошел в кают-компанию.

Альдерман и его спутники с нетерпением ожидали его прихода. Пройдя холодно мимо первого, Лудлов подошел к Алиде и, взяв за руку, повел ее на шканцы, сделав знак ее черной камеристке следовать за ними. Спустившись затем в глубь корабля, молодой человек привел Алиду в ту часть его, которая находилась ниже ватерлинии и где стояли койки для больных. Это место было наименее опасное. Здесь молодая девушка была застрахована от неизбежных на войне тяжелых зрелищ.

— Вот все, что может дать вам военный корабль в смысле безопасности, — сказал он, когда Алида села на опрокинутый ящик, служивший раньше столом. — Ни под каким видом не покидайте этого места до тех пор, пока я… или другой не явится сюда и не скажет, что опасность миновала.

Алида молчала. То краснея, то бледнея, она наблюдала за тем, какие меры предосторожности принимал Лудлов ради ее безопасности. Но когда он уже хотел удалиться, его имя невольно сорвалось с ее губ.

— Что еще я должен сделать для вашего успокоения? — спросил молодой человек, старательно избегая встречаться со взглядом Алиды. — Мне известна сила вашего ума. Я знаю, что вы обладаете редким для женщины мужеством, иначе я не стал бы упоминать об опасности, которая может настичь вас даже в этом месте.

— При всем том я лишь слабая женщина, Лудлов!

— Я и не принимал вас за амазонку! — с улыбкой ответил Лудлов, заметив, что Алида растерянно умолкла. — Я надеюсь, что рассудок поможет вам преодолеть слабость. Не скрою, у нас мало шансов на победу. Однако, неприятель дорого заплатит, прежде чем овладеет моим кораблем. Уж одна мысль, что ваша свобода и счастье будут зависеть от нашего мужества, увеличит мою энергию. Больше не имеете ничего сказать?

Алида сделала громадное усилие, чтобы преодолеть свое волнение, и сказала с наружным спокойствием:

— Между нами произошло какое-то недоразумение, разъяснять которое теперь не время. Я не хочу только, Лудлов, чтобы вы в такой момент покинули меня с холодным видом и взглядом упрека, унося с собой сознание моей виновности.

Алида опять остановилась. Когда Лудлов решился поднять на нее глаза, он увидел, что молодая девушка стояла, протянув к нему руки как бы в знак дружбы.

Схватив эту маленькую ручку, Лудлов взволнованно проговорил:

— Было время, когда одно пожатие этой ручки сделало бы меня счастливым…

Лудлов остановился. Его взоры упали на кольца, украшавшие руку, которую он все еще держал в своих руках. Алида поняла этот взгляд. Сняв одно, она протянула Лудлову, при чем румянец снова залил ее щеки.

— Я могу располагать одним из них. Возьмите его, Лудлов, и когда ваши обязанности будут выполнены, возвратите-мне это кольцо обратно. Этим вы напомните мне то обещание, которое я делаю: дать вам объяснение, на которое вы имеете право.

Взяв колечко, молодой моряк надел его на свой мизинец. В его неясном в эту минуту сознании мелькнула мысль: не послужит ли одно из тех колец, которые остались, залогом известного клятвенного обещания. Очень вероятно, что разговор на ту же тему продолжался бы, если бы в этот момент со стороны неприятельского корабля не грянул выстрел. Этот сигнал положил конец беседе. Наполовину убежденный в том, чего желал он со всем пылом молодости, Лудлов поднес руку Алиды к своим губам и бросился на верх.

— Господин француз начал шуметь, — сказал старик Тризай, весьма недовольный тем, что капитан в такую минуту исчез. — Хотя ядро его и не задело нас, но слишком много чести было бы предоставить ему первому начинать разговор.

— Это только вызов. Пусть его! Он не заметит в нас готовности бежать.

— Конечно! Он должен это увидеть! — сказал старый моряк, оглядывая наполовину пустые мачты «Кокетки». — Эти паруса ясно говорят, что мы хотим биться, а не бежать. Чем бы дело ни кончилось, я все же останусь штурманом, и не во власти самого могущественного пэра Англии лишить меня той славы, которая выпадет сегодня на нашу долю.

С этими словами, в которых проглядывала жалоба на судьбу, крайне медленно двигавшую его по службе, старый моряк возобновил свою прогулку по палубе, внимательно оглядывая все уголки ее. Тем временем Лудлов отправился на корму и сделал знак своему пленнику и альдерману следовать за ним.

— Не буду говорить о том, насколько вы виновны перед законом, — сказал он контрабандисту. — Вы — моряк. Излишне говорить, что мой корабль нуждается в людях. Каждая лишняя пара рук будет принята с благодарностью. Распоряжайтесь этими шестью орудиями, и, поверьте, ваша верность не останется без награды.

— Вы очень ошибаетесь насчет моего призвания, благородный капитан! — ответил контрабандист, смеясь от чистого сердца. — Правда, я моряк, но я более привык к спокойным морям, чем к водовороту войны. Вы были на бригантине и могли заметить на ней отсутствие всяких орудий истребления.

Лудлов слушал, не веря своим ушам. Презрительная улыбка виднелась на его лице.

— И это говорит человек в вашем положении! — сказал он, не скрывая того отвращения, которое возбуждало в ней поведение контрабандиста. — Вы — англичанин!

— Я - то, чем природа пожелала меня сделать… Я люблю больше зефир, чем ураган; больше песни, чем боевые крики, веселость, чем мрачный гнев.

— И это тот самый человек, смелость которого вошла в пословицу?! Это грозный Пенитель Моря?!

— Север ближе отстоит от юга, чем я от этого человека. Я не мог раньше раскрыть ваше заблуждение по отношению к моей личности, пока тот, услуги которого так важны для бригантины, находился еще на берегу. Но теперь я вам признаюсь: я не Пенитель Моря, а один из его агентов, занимающийся сбытом его товаров. Хотя я мало приучен к лечению ран, но зато могу сказать, что я — превосходный утешитель. Позвольте мне быть около Алиды, чтобы успокоить ее в минуту той грозы, которая готова разразиться. Вы согласитесь тогда, что трудно было бы найти другого, кто выполнил бы эту задачу лучше.

— Утешайте кого угодно, жалкое подобие человека! Стойте, в ваших глазах больше лукавства, чем страха!

— Не думайте ни того, ни другого, капитан! Даю слово! Я испытываю настоящий страх, каково бы ни было выражение моих глаз. И, право, в настоящую минут мне хочется больше плакать, чем бравировать своею храбростью.