Чародейка - Екатерина Оленева

- Джайна! - Донесся полный животной, непереносимой боли, крик сестры. – Джайна! Не надо! Вернись, вернись, пожалуйста! Я не смогу жить без тебя. Джайна. Джайна! Джай-на!!!

Столько ужаса, ярости, боли разве может поместиться в одном существе?

Тяжело жить, если ампутируют руку или ногу. Но как жить, если часть души берут, отламывают и отбрасывают в сторону?

Горивэя, бедная Горивэя…

«Прости меня, - мысленно обратилась Джайна к сестре. Или к тому, что от неё осталось в результате её фатальной, жуткой ошибки, извращенной любви. – Прости за все. Ничего уже не исправить».

- Не смей, Джайна! Не смей оставлять меня одну! Будь ты проклята! Будь ты проклята! Джайна, вернись!

Джайна попыталась откликнуться, рвануться вверх.

«Вернись! Вернись! Вернись,…».

Вода, земля, грязь, трясина смыкались, вязко, густо, неотвратимо.

Земля – тяжелое одеяло. Укрывшись – его уже не скинуть.

Мозг, отрезанный от кислорода, угасал, порождая картинки, яркие, полные жизни и красок.

- Джайна!

- Горивэя!

Звонкий девичий смех. Яркая, нереально яркая небесная голубизна с легкими облачками. Сестры летят на лошадях, идущих бок о бок, холка к холке, голова к голове. Колени почти касаются друг друга. Ладошки звонко смыкаются, пытаясь одна поймать другую. Горивэя подхватывает поводья и приподнимается в стременах, понукая лошадь увеличить скорость.

- Я не смогу быстрее! – Задыхаясь, кричала Джайна.

- Глупости! Просто пришпорь и следуй за мной!

- Вэя! Я не могу…

Смех, звонкий, заливистый, взлетающий вверх, будто пузырьки в игристом вине. Яркая амазонка мелькает между веток. Джайне приходится прилагать усилия, чтобы не отстать и не потерять лихую всадницу, бездумно несущуюся вперед.

Сухой ритмичный звук дробно бьющих по земле копыт.

Всадница в красном, картинно перелетает через поваленное дерево и поросль густых колючих кустов.

- Слышишь, как поет ветер?

Огненный алый колокол юбки юлой завертелся вокруг ног.

- Вэя!

Красные пятна…

Тяжесть.

Удушье!

Света больше не было.

Дорога может казаться бесконечной. На самом деле у всего есть конец.

Мне хотелось бы верить, что Герда отыщет Кая.

Что не зря был тот путь через холод, беду и слезы.

И что Маленький Принц, тот рассвет позади оставив,

Не исчез, а вернулся коснуться капризной Розы.

Мне хотелось бы верить, что женщина с инеем в косах,

Просто так смотрит в синюю даль от немого причала.

Что она - дождалась. Просто стала немножко взрослой, -

Но когда-то мелькнул грэев парус на солнце - алым.

Мне хотелось бы верить, что пусто в гробу хрустальном -

Обручилась красавица с принцем холодным утром.

И что Золушка все же блеснула нарядом бальным,

А Елену когда-то не зря нарекали Премудрой.

Мне хотелось бы верить, что где-то одиннадцать принцев

Хоть за миг до беды, но успели рубашки примерить.

И из них ни один не остался навеки птицей!

Я не требую правды. Мне просто хотелось бы верить...

Наталья Способина

Глава 1

Через тысячу лет

Пятна, вспыхивающие перед глазами, имели цвет крови, разбавленной водой.

Придя в сознание, Джайна обнаружила, что привязана к столбу. Судя по тому, как руки утратили чувствительность, она уже давно на них висит. Но первым чувством был не страх, а облегчение:

«Я не утонула», - подумала молодая женщина. – «Я- жива».

Память, вернувшаяся следом за сознанием, услужливо напомнила, что вовсе она никакая не Джайна, - зовут её Надеждой. Хрупкая сереброволосая девушка, сидящая на покрытом тонкой наледью полу, есть ни кто иной, как Темный Властелин, жаждущий её, Надеждиной, погибели.

Всё это почему-то не пугало. Сердце продолжало ныть, будто и впрямь оплакивало недавно утраченных отца, мужа и сестру.

- Что это было? – Хрипло спросила Надежда, взглянув на вампиршу.

- Откровение, - усмехнулась та. – Тебе не понравилось?

- А должно было?

- Честно говоря, откровения существуют отнюдь не для развлечения, - пропела древняя насмешница голосом звонким и чистым, словно у ребенка.

- Для чего конкретно было дано это?

- Чтобы ты вспомнила.

- Что именно?

- Свою прошлую жизнь. Свою прошлую смерть. И, конечно же - нашу тайну.

- Понятно, - кивнула Надя. – Ты полагаешь, что я и твоя умершая сестра-близнец, Джайна – одно и то же лицо?

- Лица-то у вас, как раз, разные, - очаровательно улыбнулась упырица. – Но суть, то бишь, душа – едины.

- Чудесненько! Мы, наконец-то вместе, после стольких лет и зим? – Саркастично процедила сквозь зубы молодая женщина. - Скажи, почему вместо того, чтобы устроить праздник по поводу семейного воссоединения, ты предпочла привязать меня к этому симпатичному столбику?

Горивэя насмешливо изогнула бровь:

- Потому, что собираюсь принести тебя в жертву.

- Вот те раз! Н-да. Вызывать меня черт знает, откуда; приносить кучу жертв; тратить колоссальное количество энергии на восстановление памяти о том, чего в моей жизни никогда не было и быть не могло, - все для того, чтобы в итоге укокошить? Сестричка, у тебя «того» крыша - поехала?

Надежда, прищурившись, в упор смотрела на снежную королеву здешнего края. Самое пакостное ощущение (или чувство?) – она знала её! Очень хорошо знала. Возможно, вовсе не случайно все её подруги отличались повышенной стервозностью?

- Что осталось в тебе от Джайны из Синего Леса, дочери Наривисса и Мореко Саян?

- Ничего, - честно ответила Надежда.

У Горивэи было множество улыбок: высокомерных и насмешливых, лукавых и обольстительных, вызывающих, дерзких, ласковых, колючих, игривых и кокетливых. Но странное движение губ, усталое и знающее, будто на них скрипел пепел Седой Вечности, и улыбкой-то назвать сложно.

Надежда и Горивэя пристально смотрели друг другу в глаза. Надежда чувствовала, как разум древнего демона просачивается в черепную коробку словно щупальца.

- Две тысячи лет я ждала тебя. – Произнесла вампирша. Она кружила рядом, изящно и хищно, словно акула; то приближаясь, то отходя. - Сначала надеясь разделить с тобой одиночество, полагая, что только утраченный двойник сможет спасти от беспощадного камнепада лет. Потом поняла, - Джайна умерла. По-настоящему. Я тешилась мечтой о мести. Мечтала подарить тебе эту ночь, морозную и бесконечную. – Горивэя тряхнула головой и водопад курчавых, цветом в снег, кудрей, взметнулся, будто подхваченный ветром. - Теперь я хочу только одного: покоя.