Дыхание осени - Наталья Ручей

Яр изменился. Нет, внешне так же красив, и волосы так же небрежно-ухожены, а что-то другое внутри. На уровне ощущений, если закрыть глаза и не видеть его усмешку, просвечивает нечто глубинное. Не знаю, как описать четче. Я вижу, что это он. Я помню все, что он сделал. Простить не могу. Да он и не просит об этом. Но за случившееся платим мы оба, и, кажется, его цена выше моей.

Качнув головой, прогоняю морок и перехожу в наступление:

— Твоя машина стояла у больницы, потом поехала за нами, а потом открыто красовалась под окнами нашей с Егором квартиры. И вот опять… опять… ты! И что вообще значит «в твоем районе»?!

Губы Яра прячут улыбку, и отвечает он серьезно и даже чуть строго. Так выговаривают нашкодившему котенку, которому и оплеуху дать жалко и за ус дернуть невыносимо хочется.

— Моя машина стояла у больницы, — склоняется ко мне, наверное, чтобы я лучше расслышала, — потому что я привез к тебе Егора. Я поехал за вами, — склоняется еще ближе, и запах грейпфрута дразнит не только мои вкусовые рецепторы, — потому что Егор оставил в машине сумку. Там вещи на первое время, потом я подвезу остальные. Хотел отдать, но вас и с мигалками не догонишь.

Хорошенькое объяснение. Макар, при всех его недостатках, осторожен в вождении, и гнать не будет, особенно, когда в машине ребенок. Не знай я лучше Яра, придирка со скоростью выглядела бы как ревность. А так… ворчит лишь бы ворчать, но вот одно понять не могу… Он собирается привезти вещи Егора… к нам?! То есть… я что, буду вынуждена лицезреть его на своей территории?! Поить чаем с какао?!

Да черта с два!

Мое негодование притупляется жарким дыханием, которое едва ли не касается губ, и голова идет кругом; тону, куда-то падаю…

— Открой глаза…

Дергаюсь от огненного прикосновения. Дыхание или поцелуй?

Тянусь рукой назад, но мерный голос успокаивает расшалившиеся нервы раньше, чем мне удается выйти. В нем ни намека на палящее дыхание, тем более — на поцелуй. Лишь отстраненная холодность, что мне гораздо удобней.

— В «моем районе», Злата — это просторечное выражение, и ты, как литератор, должна знать его значение. Помнишь, когда мы познакомились, я хотел привезти тебя в одну из своих квартир?

А мне и память напрягать не нужно. Салон машины тот же, и мужчина, у которого дремала на плече, и голос, запах — все как будто прежние… А я другая. Я не верю, что смогу расслаблено уснуть в его присутствии, и попросить наивно отвезти меня домой, не испугаться, когда исполнит просьбу по-своему. Нет, не смогу…

— Так вот, — выныриваю из воспоминаний под голос Яра, — одна из моих олосаквартир в этом подъезде.

Зачем мужчине, у которого есть необъятный дом, держать квартиры в том же городе? Для шлюх, конечно же, для шлюх. И если бы не моя оговорка, то и меня бы он привез сюда. Премило, и скольких отымел, пока я была в больнице? А скольких обработал, пока с ним жила? Наврал с три короба, что на работе, жена-дуреха все равно не проверит и вуаля, секс на другой жилплощади. А что? Не только смена партнерши, но и обстановки. Противно, Господи, противно, а впрочем, пусть… возможно, в постели его любовницы лучше меня…

— Как видишь, никакой мистики, — заканчивает Яр, и все внутри меня бурлит от его холодности, от ровного голоса. От пряди, что дразнящее ниспадает на его лоб и словно просит, чтобы я поправила ее. От взгляда, за которым целый мир, мой мир, безвозвратно потерянный. От свитера крупной вязки, такого белого, что снег, увидев этот цвет, стыдливо бы окрасился розовым. От брюк, бросающих мне вызов своими стрелками: проверь, такие ли мы острые? От выпирающего кадыка, что искушал не раз язык опробовать его на вкус и жесткость.

Яр говорит, нет никакой мистики, а мне невероятным кажется, что я сижу в одной машине с ним, и время — вспять, хотя я знаю, это только видимость. Кукушку бы сюда, чтобы ответила: как долго я смогу себя обманывать? Когда пора мне освежить рубцы и в бой. Я — мирный воин? Да, была. Теперь я просто воин, даже если мне войны не хочется. Я просто больше плен не перенесу.

И я прокручиваю мысленно последние два месяца, возобновляя злость, вытягивая на поверхность ненависть. Квартира у него здесь! Надо же!

— А где вторая? Случайно не в подъезде через один?! — взрываюсь, но не чувствую облегчения. Гной не выходит, он застывает желто-белым комом в горле. Не верю в совпадения, хотя бывают, вот Макар рассказывал… но здесь не верю. Возможно, дело не во мне, а в человеке на соседнем сиденье. Он так спокоен, когда злюсь, киплю и жажду разозлить его!

— У меня не одна квартира, Злата, — нагло так улыбается, — и если переедешь в другой район, мало ли, после сегодняшнего, не удивляйся, если мы снова пересечемся.

Не удивляться? Да я, мягко говоря, буду в шоке! И главное — ни нотки раскаяния во взгляде, мол, не так выразился, то се. А, может, не осознает, как его фраза выглядит со стороны?

— Очень похоже на угрозу! — замечаю.

— Очень надеюсь, что мне не придется светить все свои тайные адреса, — плюет на мое замечание.

А что если я неправильно поняла, и пусть и маленькая, но есть такая вероятность? Не может ведь он открыто говорить, что куда бы мы с Егором ни съехали, он непременно упадет на хвост? Нет, я не против, если относительно Егора — сын состоятельных родителей, хотят его оберегать, чтобы в случае чего сэкономить на выкупе. Но есть же службы охраны, есть детективы, а если Яр поближе хочет быть из братских чувств, кто им мешает встречаться на его территории? Делиться новостями лучше в большом доме, чем в нашей двушке. Она не для незваных гостей, она домашняя. Я не хочу, чтобы меня выслеживали. Я с детства не люблю повышенного внимания.

— Ну хорошо, — я скрещиваю руки, чтобы не видел, как дрожат, — в каком районе у тебя квартиры?

— Во всех.

— Так не бывает!

— У меня своя строительная компания.

— И что? Твоя компания строит дома по всему городу? А ты вместо того, чтобы продавать квартиры людям, сам их скупаешь?

— Зачем мне покупать у себя?

— А зачем тебе столько квартир?!

— Как знать, когда пригодятся, — и он еще мне усмехается!

С ним невозможно спорить. Я понимаю, я нутром чувствую, что встреча не случайна, но если оппоненту возмущение по боку, эмоции иссякают. Вот и мои так, медленно сходят на нет.

— Послушай, — перевожу дыхание, — я понимаю, ты хотел убедиться, где и как будет жить твой брат.

— Действительно понимаешь?

— Да, — говорю искренне, — я понимаю, хотя Егор и считает, что он тебе безразличен.

— Вот как?

Не собираюсь я его утешать. Саму бы кто-нибудь обнял, наврал, что худшее пережила, и теперь меня ждут лишь прогулки по радуге, а я поверю, и без страха вновь пройдусь по расколотым кирпичам.