Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии - Джеймс Бьюдженталь

Когда я доверяю своему внутреннему видению, я знаю свои чувства, переживаю их поток и не должен добиваться последова­тельности, более свойственной объектам, нежели живым людям.

* * *

Кейт боялась бесконечных изменений внутренней жизни. Они причинили ей много боли в детстве и по-прежнему казались несу­щими угрозу. Она пыталась найти в жизни дорогу, которая убе­регла бы ее от опасностей и неопределенности бытия. Иногда ка­залось, что это ей удается, но цена, которую она платила за это, была чрезмерной. Но все равно она бы, вероятно, сохранила свою жесткую, защитную модель жизни, если бы это не начало разру­шительно влиять также и на ее профессиональную карьеру.

Это как джокер в колоде. Каждый из нас, как и Кейт, торгу­ется из-за того, что тебе обещают безопасность и успех с минималь­ными опасностями из тех, что угрожали в детстве. Игра, которую мы ведем с судьбой, обычно включает в себя уступку части нашей жизненной силы, части нашего полного осознания своего внутрен­него чувства, части нашего потенциала в обмен на кажущуюся защиту. Это сделка с дьяволом — продажа души, и, как говорит об этом легенда, она заканчивается не в нашу пользу.

* * *

Однажды ранней весной, в субботу, когда ей было одиннадцать лет, Китти проснулась позже, чем обычно, со странными смешан­ными ощущениями. В какой-то мере она чувствовала облегчение, и это было хорошо, потому что в последнее время была напряжен­ной и раздражительной. Но, с другой стороны, Китти чувство­вала какое-то смутное неудобство, которое не могла сразу опреде­лить. Затем, когда она торопливо выяснила причину, чувство облегчения прошло. У нее было что-то мокрое между ног, и, про­ведя исследование, она поняла, что это кровь. Китти лежала не­подвижно, едва осмеливаясь дышать. Она была испугана, чувство­вала смутную вину, в панике пыталась вспомнить что-то, но не могла. Спустя очень долгое время она услышала шаги в коридоре и прошептала: "Мама! Мама!" Она боялась, что это ее отец или брат, и знала, что сейчас не может с ними говорить. Но ее никто не услышал, и она продолжала лежать так неподвижно, что у нее затекли руки и ноги.

Спустя еще какое-то время Китти услышала, как отец начал работать в саду, и догадалась, что брат, должно быть, тоже вы­шел из дома. Она собралась с духом, осторожно встала с постели и надела халат. Ступая на негнущихся ногах, она добралась до кухни и увидела, что мать моет посуду. С опаской Китти расска­зала матери, что обнаружила. Затем случилось что-то непонятное: мать сначала встревожилась, затем погладила дочку по щеке, и в ее глазах появились слезы. Она отвела Китти в ванную, дала ей пояс, прокладку, показала, как их использовать, а затем велела Китти вернуться в постель.

Китти сделала, как ей сказали, но была удивлена. Мама редко плакала, за исключением ссор с папой, и это были совсем другие слезы, как заметила Китти. Вскоре мама принесла ей апельсино­вый сок, яйцо и тост, и Китти впервые испытала противоречи­вую роскошь завтрака в постели. Мама сказала, что все будет хо­рошо и что Китти может сегодня оставаться в постели. Более того, мама сказала Китти, чтобы она приготовила игру, в которую ей хотелось бы сыграть, и через некоторое время она, мама, придет и поиграет с ней. Это было просто чудо, потому что, хотя Китти очень любила игры, у мамы никогда не было времени поинтере­соваться ими. Китти поспешила достать "Монополию" и распо­ложить все как можно удобнее. Затем, когда все было готово, девочка стала ждать. Она решила даже не открывать книгу, что­бы, когда мама придет, ничто не задерживало начало игры.

Прошло некоторое время, прежде чем мама пришла, и несколь­ко раз Китти уже начала беспокоиться и перебирать карточки "Мо­нополии". Но как только она услышала шаги, перемешала кар­точки и снова приготовилась к игре. Но мама заглянула в комнату и сказала, что сначала на минутку заглянет к миссис Гантли, со­седке напротив. Китти не была уверена, но ей показалось, что мама снова плакала.

Прошло еще некоторое время, и Китти почувствовала сначала нетерпение, а потом страх. Она попыталась читать книгу, но по­чему-то не могла как следует понять, что там написано. Она спра­шивала себя, что означает ее кровотечение, и хотя сначала ей очень понравилось, как реагировала мама, теперь она стала беспокоиться: может быть, что-то действительно с ней не в порядке и, может быть, поэтому мама плакала и вела себя так странно.

Наконец, еле дыша от страха, Китти пошла звонить миссис Гантли. Через некоторое время мама подошла к телефону, но ее голос был странным. Она сказала, что будет дома через несколь­ко минут и чтобы Китти все приготовила для игры. Почему-то Китти не задала ей те вопросы, которые собиралась задать. Вмес­то этого она вернулась в свою комнату, приготовила все для игры и снова стала ждать. Ожидание опять было долгим. Китти немно­го поплакала и стала думать, не позвать ли папу, который все еще работал в саду. Однако она даже представить себе не могла, как рассказать ему о кровотечении. Должно быть, она немного вздремнула, потому что когда она следующий раз взглянула на часы, было уже за полдень, и девочка немного проголодалась. Но когда она отнесла на кухню посуду, оставшуюся от завтрака, ей уже не хотелось есть. Вместо этого она опять позвонила миссис Гантли.

Хотя на самом деле ей не хотелось этого знать, но Китти поня­ла: голос матери звучит так странно, потому что та выпила. Она вспомнила и другие случаи, когда мать напивалась, а отец кричал и бил ее. На этот раз Китти не пыталась сдерживать слез. Она плакала и умоляла маму вернуться домой. Мать клялась, что сей­час же придет, но когда Китти вернулась в постель, она не стала слишком старательно готовиться к игре. Через некоторое время она услышала шум, должно быть, у входной двери, поспешно приго­товила игру и включила свет, потому что стало темнеть. Но, дол­жно быть, это был почтальон или еще кто-нибудь, потому что никто так и не вошел к ней в комнату.

И никто не пришел в течение всего дня, хотя Китти звонила еще раз и со слезами умоляла мать вернуться.

Когда мать, наконец, пришла домой, отец увидел, в каком она состоянии, и у них была ужасная ссора с криками. Потом, когда мать отправилась спать, папа заглянул на минутку узнать, все ли у Китти в порядке и не нужно ли ей чего-нибудь. Девочка едва взглянула на него, а отец не мог видеть ее, потому что она вы­ключила свет. Но ее голос был обычным и спокойным, и она ска­зала ему, что ей ничего не нужно.

Это было двадцать пять лет назад. С тех пор, используя все свои способности, Китти никогда не позволяла себе больше желать чего-либо от кого-то — до того дня, как она пришла ко мне в кабинет.

6 февраля

Когда доктор Кейт Маргейт впервые пришла ко мне, она вы­глядела как голливудский стереотип первоклассной гувернантки. На самом деле она была психологом. Кейт не пользовалась косме­тикой, носила невзрачный, хотя и хорошо сшитый твидовый ко­стюм и туфли, которые в их оправдание называют "практичными". Выражение ее лица было сдержанным, умным и совершенно недо­ступным. Я имею в виду, что она улыбалась и хмурилась в соответ­ствии с тем, что говорилось, но без малейшего изменения выраже­ния, которое обычно оживляет лицо во время разговора. Кейт слегка реагировала на содержание моих слов, но совсем не реаги­ровала на меня как на человека, который с ней разговаривает.

Она честно призналась, что несколько раздосадована тем, что ей приходится обращаться за психологической помощью, но она понимает, что в последнее время работает не так хорошо, как рань­ше. Чувствуя свою ответственность перед работодателями, она понимает: нужно предпринять что-то, чтобы помочь себе снова вернуть рабочую форму. Такой была доктор Маргейт, когда-то в прошлом — Китти.

Доктор Маргейт постепенно поведала мне историю жизни, це­ликом посвященной разуму. Она добилась исключительных науч­ных результатов и, закончив свою докторскую диссертацию, по­ступила в исследовательский отдел крупной фармацевтической корпорации, где теперь занимает ответственный пост. Она выш­ла замуж за своего коллегу, но брак был недолгим и закончился внезапным холодным разрывом. У нее сейчас есть несколько зна­комых, с которыми у нее чисто деловые отношения, но нет ни­кого, с кем бы она была близка, и, разумеется, никого, в ком бы она позволила себе нуждаться или от кого была бы зависимой. Ее независимость была вызывающей: "Я не хочу нуждаться ни в вас, ни в ком-либо другом". Таково было ее ясное послание. Разуме­ется, она почти не осознавала своего внутреннего чувства.

По мере выяснения ее истории (прошло много месяцев, преж­де чем она вспомнила то субботнее утро, которое я только что описал) она становилась все более захваченной собственным рас­сказом. Эта вовлеченность привела к первому из целого ряда пу­гающих событий.

10 июня