Пентаграмма - Ю Несбё

Она села за письменный стол.

— Что?

Бьёрн Холм увидел, как она смешно хмурит брови.

— Вот как. — Она отложила телефон и посмотрела на него, будто не веря тому, что только что услышала. — Харри говорит, что знает, кто совершил все эти убийства.

Бьёрн не ответил.

— Проверь, свободна ли лаборатория, — сказала она. — Нам подбросили новую работу.

— Какую работу? — осведомился Бьёрн.

— По-настоящему дерьмовую.

Эйстен Эйкеланн сидел в такси на стоянке неподалеку от Санктхансхёуген и, полуприкрыв глаза, смотрел на длинноногую девушку, которая сидела в кресле на тротуаре перед «Явой» и обогащала свой организм кофеином. Шума кондиционера не было слышно из-за громкой музыки, раздававшейся из наушников.

«Faith has been broken, tears must be cried…»

Злые языки утверждали, что автор этой песни — Грэм Парсонс, а Кит и «Роллинг Стоунз» украли ее для альбома «Липкие пальцы», пока были во Франции, пытаясь всеми мыслимыми и немыслимыми способами прослыть гениальными.

«Wild, wild horses couldn't drag me away…»

Эйстен вздрогнул: одна из задних дверей открылась. Человек, наверное, незаметно подошел сзади, выйдя из парка. В зеркале Эйстен увидел загорелое лицо с мощными челюстями, глаза закрывали зеркальные солнечные очки.

— До Маридальского озера. — Голос был приятным, но в нем чувствовались командные нотки. — Если не затруднит.

— Да нет, — пробормотал Эйстен.

Он выключил музыку, в последний раз затянулся и выбросил окурок из окна.

— Куда именно к озеру? — спросил он.

— Поехали, потом скажу.

Они поехали вверх по Уллеволсвейен.

— Обещали дождь, — попытался завязать разговор Эйстен.

— Потом поговорим, — отрезал голос.

«Это вместо чаевых», — подумал Эйстен.

Через десять минут позади остались многоэтажные дома, и они оказались среди двориков и домиков близ Маридальского озера. Этот переход от города к деревне всегда ему нравился, а однажды пассажир-американец даже спросил его, не проезжают ли они музей под открытым небом.

— Там дальше можешь повернуть налево, — сказал голос.

— В лес? — спросил Эйстен.

— Да, конечно. Что ты нервничаешь?

Эйстен снова взглянул в зеркало, но мужчина пересел, и теперь можно было видеть только половину его лица.

Сбавив скорость, Эйстен включил левый поворотник и свернул на гравиевую дорожку, поросшую травой.

Что-то ему не понравилось.

С обеих сторон дороги ветки, играя на свету зелеными листьями, словно приглашали их в чащу. Эйстен ударил по тормозам. Колеса в последний раз шаркнули по гравию, и машина остановилась.

— Извините, — сказал он зеркалу. — Недавно чинил ходовую часть. К тому же здесь мы не ездим. Если хотите, я могу позвонить — и пришлют другую машину.

Казалось, человек на заднем сиденье улыбается. По крайней мере, одной половиной лица.

— А с какого телефона ты собираешься звонить, Эйкеланн?

Эйстен почувствовал, как волосы на шее встали дыбом.

— С собственного? — прошептал голос.

Мозг Эйстена лихорадочно перебирал варианты ответов.

— Или с телефона Харри Холе?

— Не понимаю, о чем вы, мистер. Дальше я не поеду.

Человек рассмеялся:

— Мистер? Ты ошибаешься, Эйкеланн.

Эйстен хотел было сглотнуть подступивший к горлу ком, но сдержался:

— Слушайте, раз уж я вас не довез, куда нужно, можете не платить. Выходите, а я пока вызову другую машину.

— Если верить твоему личному делу, ты головастый, Эйкеланн. Так что, думаю, понимаешь, что мне нужно. Ненавижу штампы, но я добьюсь своего во что бы то ни стало, и ты сам можешь выбрать: по-хорошему или по-плохому.

— Не понимаю, о чем… ай!

Человек ударил Эйстена по затылку, чуть выше шеи, и он, невольно подавшись вперед, с удивлением заметил, что глаза наполняются слезами. Не из-за боли — нет, этот удар был из тех, которыми обмениваются в школе, готовя настоящие побои на потом. Но слезные железы, наверное, уже поняли то, что отказывался признать мозг: начались серьезные проблемы.

— Где у тебя телефон Харри, Эйкеланн? В бардачке? В багажнике? Может быть, в кармане?

Эйстен не ответил. Его мозг продолжал в бешеном темпе отбрасывать варианты. Кругом — лес. Что-то подсказывало, что человек на заднем сиденье хорошо натренирован и догонит Эйстена за считанные секунды. Есть ли у него сообщники поблизости? Может, стоит нажать кнопку тревоги и разослать этот сигнал остальным автомобилям? Имеет ли он право вовлекать в это других?

— Понятно, — сказал человек. — Значит, по-плохому. Знаешь что? — Эйстен не успел среагировать, а он уже обхватил его за шею и вдавил в кресло. — Так я и думал.

Очки у Эйстена слетели. Он протянул к ним руку, но не достал.

— Поднимешь тревогу — я тебя убью, — прошептал мужчина ему в ухо. — Не в фигуральном, а в самом буквальном смысле. Умертвлю.

Хотя в мозг Эйстена Эйкеланна не поступал кислород, он слышал, видел и чувствовал запахи на удивление хорошо: видел сеть капилляров на обратной стороне собственного века, различал запах одеколона своего пассажира и слышал в его голосе повизгивающие радостные нотки.

— Где он, Эйкеланн? Где Харри Холе?

Эйстен беззвучно открыл рот, и человек ослабил хватку.

— Я не понимаю…

Горло сжали снова.

— Последняя попытка, Эйкеланн. Где твой собутыльник?

Эйстен почувствовал боль и мучительное желание жить, но он знал, что скоро все закончится. В подобных переделках он бывал и раньше. Это просто переходная стадия. Скоро разговор пойдет куда спокойней и приятней. Шли секунды. Мозг начал отключать отделы, отвечающие за чувства. Первым отказало зрение…

Хватка опять ослабла, и к мозгу хлынул поток кислорода. Зрение вернулось. Боль тоже.

— Мы все равно его найдем, — произнес голос. — А уж ты выбирай, хочешь ты пережить это событие или нет.

Эйстен почувствовал, как что-то холодное и твердое скользнуло по виску, по кончику носа… Вестернов Эйстен в жизни пересмотрел немало, но видеть револьвер сорок пятого калибра на таком близком расстоянии ему еще не доводилось.

— Открой рот.

А на вкус пробовать — уж тем более.

— Считаю до пяти и стреляю. Если захочешь что-то сказать, кивни. Желательно раньше, чем я скажу «пять». Раз…

Эйстен пытался совладать со страхом смерти. Говорил себе, что люди мыслят рационально и этот человек ничего не выиграет, если убьет его.

— Два…

«Логика — на моей стороне», — думал Эйстен. У дула был вкус металла и крови, и от этого начинало подташнивать.

— Три. И не расстраивайся о машине, Эйкеланн. Я тщательно все уберу и вымою после себя.

Эйстен почувствовал, как тело начинает дрожать, это была непроизвольная реакция, и он мог только отметить ее, но не прекратить. Вспомнилась ракета, которую он как-то видел по телевизору. Та тоже подрагивала за несколько секунд до того, как ее отправили в холодное и пустое космическое пространство.

— Четыре.

Эйстен кивнул. Энергично и несколько раз.

Револьвер исчез.

— Он в бардачке, — задыхаясь, сказал он. — Он сказал, что я не должен ни выключать его, ни отвечать на звонки. А сам взял мой.

— Да плевал я на ваши телефоны, — ответил голос за спиной. — Я хочу услышать, где Холе.

— Я не знаю. Он ничего не сказал. То есть сказал, что нам обоим будет лучше, если я ничего не буду об этом знать.

— Соврал. — Это прозвучало мягко и спокойно, и Эйстен не понял, злится его пассажир или забавляется. — Лучше будет только ему, Эйкеланн, не тебе.

Холодный револьвер ожег щеку, словно раскаленный утюг.

— Погодите! — выпалил Эйстен. — Харри что-то говорил. Вспомнил. Он сказал, что спрячется дома.

Эти слова выскользнули очень быстро, и ему показалось, будто он недостаточно четко все произнес.

— Мы там были, идиот.

— Да я не про тот дом, где он живет. Дом в Оппсале, где он вырос.

Человек на заднем сиденье рассмеялся, и тут же дуло револьвера попыталось залезть Эйстену в ноздрю. Стало больно.

— Мы отслеживали твой телефон в течение нескольких часов, Эйкеланн, и знаем, из какого района Холе звонил, это не Оппсал. Ты попросту врешь. Иначе говоря «пять».

Послышался писк. Эйстен закрыл глаза. Писк не прекращался. Он уже умер? Писк начал складываться в мелодию. Что-то знакомое. «Пурпурный дождь». Принс. Это звонил мобильный.

— Да, слушаю, — откликнулся голос с заднего сиденья.

Эйстен пока не решался открыть глаза.

— В «Андеруотере»? В пять? Хорошо. Собирайте всех парней, я еду.

Эйстен услышал шорох одежды. Время шло. Он услышал, как лесная птица громко затянула свою трель. Красиво. Что это была за птица, он не знал. А должен бы. Но главное — зачем. Нужно знать, зачем она поет. Теперь он уже никогда этого не узнает. На плечо легла ладонь.