Кремль 2222. Юго-Восток - Виталий Сертаков

Мороки стали крупнее. Поле ползло легко, ему не мешали ни мусор, ни ямы. Мы неслись со всех ног, но гады догоняли. Пожалуй, до них осталось метров десять. Про себя я решил — не буду смотреть назад. Уж больно жутко видеть, как Иголка, выше меня ростом, тянется толстенными ручищами к моему горлу…

— Сюда, быстрей сюда!

Ясное дело, живые обезьяны нас давно заметили, не могли не заметить, мы топали да еще и орали. Теперь точно стрелять придется, иначе не отцепятся, а мне ну вовсе тут стрелять не хотелось. Где же этот проклятый отшельник, ешкин медь, где его Насосная станция?

Мы полезли вниз по крутой железной лесенке, потом еще раз вниз. Там заперли за собой дверь, старьем каким-то привалили.

— Голова, где спички? Факел давай!

Пыхнуло, первый факел в расход пошел.

— Иголка, куда теперь?

Я так и не понял, лазила она сюда раньше или нет. Мы пару раз по узким проходам вильнули, совсем темно было, но вроде никто не догонял. Выскочили на свет, попали вроде как в большую будку, одна стена прозрачная, у другой — машина, пульт с ручками. Упали, отдышались маленько, рыжий стал слова умные читать.

— Лицен-зия Рос-технад-зора… обезвре-жива-ние отходов пятого класса опас-ности… ни фига себе. Теперь ясно, почему сюда дряни столько собралось… а вот еще загадочно… порядок ути-лиза-ции ртуть-содержа-щих…

— Бежим, они здесь! — вскинулась Иголка.

— Как нам их отогнать?

— Я же сказала — сытое Поле искать или бежать на Пасеку!

Я прежде Иголки на ноги вскочил. Три морока вплывали бесшумно, никакая дверь с запором их не задержала. Я разбил стекло, прыгнули мы из будки вниз, ешкин медь, на твердый пол. Под потолком с карканьем заметалась стая ворон. Оказались мы опять в большом цеху, здесь торчали трубы, целая куча труб с вентилями и окошками. Сквозь щели в полу свистел горячий дым. Я сперва даже не поверил, что ноги опять по ровному бегут, не тонут в золе. Пол здесь был гладкий, вроде плитки, побитый маленько, в квадратиках. Еще здесь сохранилась крыша и кран под потолком. Высоко сквозь окошки попадал свет, факел стал ни к чему. Голова аж завыл от жадности, когда кран, и тросы стальные, и кабеля увидал. Но нашлась в цеху и другая вещь, уж всяко антиреснее. С другой стороны цеха качались створки ворот, за воротами ползало еще одно Поле.

— Вот оно, тихое какое! Я его помню, оно тут давно трется…

— Хвала Спасителю!

Иголка раскрутила веревку, зашвырнула поленце прямо в прозрачную красноватую тучу. Заглянуть за тучу получалось плохо, кажись, там был когда-то склад, штабеля трухлявых ящиков завалились на бок.

— Ах, зараза, ты глянь! — завыл Голова.

— Не галди, — я обернулся, мороки приближались. Мне хотелось завыть вместе с рыжим, потому что поленце темнело, обугливалось что ли.

— Славушка, порви веревку, скорее! Намотайте вокруг себя, рты не разевайте, держитесь прямо за мной!

Иголка выдернула березовую чурку, та вполовину обуглилась. Ясное дело, лезть в такое Поле — чистая дурь, коли смертельные лучи дерево выжигают. Но отступать некуда. Я живо порвал веревку на три куска. Веревка изменилась, стала в два раза толще, горячая и вроде как жирная, что ли. Но мне ее разглядывать особо некогда было, мороки подобрались почти вплотную. Тот, который я, вырос с небольшого могильщика. Правда, он был вполовину прозрачный…

— Держитесь за руки, держитесь за веревку, — Иголка потуже затянула веревку вокруг пояса и первая шагнула в красную тучу.

Внутрях мне стало худо. Ясное дело, здесь нельзя торчать и минуты. Сразу вспомнился нео с жабрами. Лучше бы я сам застрелился.

— Вот, зараза, здоровое какое, — захрипел Голова. Он с перепугу голос потерял.

Иголка знала, чего ждать, даже вовсе не удивилась. Рукой нам махала, чтоб за ней шли, только куда идти, не шибко понятно. Потопали мы, ешкин медь, ноги в каких-то ямах застревают, снаружи все перекошено, вроде шевелится что-то, а мороки гадские за нами полезли. Полезли — и сгинули, подергались маленько и пропали.

Не знаю, как рыжий, а мне совсем худо стало. Из глазьев слезы полились, с детства не плакал, ага. Из носа кровь закапала, сперва я даже не заметил. Потом не выдержал, пузо-то напрягать, вдохнул маленько и чуть не задохся. Дык будто не воздуху, а огня вдохнул. На рыжего рядом глянул — ешкин медь, у него на харе кожа слазит! Сколько мы так мучились — не знаю, трижды успел Факелу помолиться, уже хотел пообещать Спасителю, что к мамане домой вернусь, если выберусь…

Ясное дело, чуть — не считается. Иголка первой из тумана выскочила и сразу на пол грязный повалилась. Сидит, за веревку хватается, рот разевает, а веревка вокруг нее дымит. Я следом выпал, и тоже — бух, хорош вояка, коленки не держат. А кишка эта, что вокруг пояса, и впрямь раскалилась. Хорошо, что я твердый, а рыжему потом бока пришлось неделю мазать, обгорели все бока, ага. И харю пришлось мазать. Иголка-то умная, она веревку скинула. После уже рассказала про хитрости пасечников. По первости кидают в незнакомое Поле чурочку березовую, хотя и пчелы серые годятся. Ну чо, если сразу не сгорит, тогда можно рискнуть, веревку закинуть. Веревка та почти для любого Поля шибко вкусная, но Иголка так и не сказала, из чего ее тянут и чем промачивают. Пока Поле вкуснятину свою грызет, можно на куски порезать, обвязаться и насквозь пройти. Или отсидеться маленько, ежели Поле тихое и сытое. Но это уж кому как повезет.

Выходит, нам повезло, ага. Потому что мороки пропали.

Красная туча теперь болталась позади, перегораживая проход. И тихонько тянулась к нам толстыми прозрачными ножками. Видать, вкусные мы ему показались, с радостью бы дальше обедало.

Рыжий блеванул маленько, пока я от него кишку эту жирную отдирал. А еще все железное разогрелось. К примеру, нож не сильно, а «Печенег» — жутко раскалился. Еще немного — и патроны бы рванули! Голова ружье скинул, ножи отбросил, воет, обжегся, ага. Иголка железа почти не носила, хвала Факелу, зато кашляла, аж зашлась вся, бедная. Ну чо, я ей легонько по спине настучал, тут она кашлять перестала. Глазьями ворочает, ротом воздух хватает, точно рыба, и на меня некультурные слова шепотом хрипит.

— Охх, ты чего, ты ж меня чуть не прибил!

Я даже обиделся маленько. Хотел ей рассказать, как я двоих пацанов спас, костями рыбными подавились. Один, между прочим, с той поры вообще не кашляет, никогда, улыбается теперь все время.

Но рассказать я ничего не успел. Позади дважды щелкнуло, у меня сразу ухи вспотели. Знакомо щелкнуло, только кио так умеют.

— Хомо, стоять! Бросай пушку, и на колени!

30

НОВЕЙШИЙ ГАРК

Внутрях у меня стало пусто, и яйца вроде как съежились. Дык у кого не съежатся, когда на тебя с армейской пушкой прут? Сто второй лыбился противно, целил в нас из короткого автомата, но не с калаша. Автомат был старый, потертый, в шрамах. Я еще подумать успел — вот ежели патрон заклинит, я тогда успею… вправо прыгну, Иголку откину, мечом его по балде достану…

— Ты не успеешь, факельщик! — Кио ухмыльнулся одним плоским ртом, глазья его оставались пустые, быстро-быстро шарили по сторонам. — А ты, рыжий, еще потянешься — руку отстрелю. Хотя на тебя патрон-то тратить жалко.

Ну чо, встали мы на коленки, куда деваться. Голове особо стараться не пришлось, он и так разогнуться не мог. Поглядел мутно на вояк — и опять блеванул. Жалко, конечно, жратву-то переводить, только недавно позавтракали!

Я чуток огляделся — плохо дело, схорониться некуда. Ящики всюду разбитые, один на другом, из ящиков ржа сыплется, видать, пропало внутрях железо. Выход один только видать, на углу склада дыра, но там стоял Сто девятый.

Сто девятый кривил шею, у него тоже был автоматик, короткий такой, внизу проволокой зачем-то прикрученный. Сто шестой подошел к нам сбоку, схватился за печенег, хотел от меня оторвать, но тут же ручонки отдернул. Ясное дело, сталь-то в Поле раскалилась. Хорошо, что я твердый, а Голова с себя почти все железное поскидал. Ну чо, заржали мы с Иголкой, глядя как у дурня Сто шестого пальцы задымились.

Зря заржали, вояки обиделись.

— Твердый хомо, я мог бы тебя убить прямо сейчас, — сказал Сто второй. — Но это против наших правил. Как ты помнишь, мы не закончили поединок. Нас тогда очень попросили не убивать тебя.

Я сперва решил, что мне послышалось. В башке жутко гудело, губы болели и кровоточили. Губы все же у меня не выдержали, потрескались, там кожа-то тонкая. И веки вокруг глазьев страшно чесались.

— Ты чо, вояка, портянок нанюхался? — культурно спросил я. — Ты здесь драться собрался? Давай мирно свои дела сделаем, а после на пустошь приходи, позабавимся.

Поле маленько подползло к нам. Пока туча перегораживала ворота в цех, новых мороков можно было не опасаться. Мы с Иголкой дернулись, Сто второй тут же упер в меня пушку.

— Драться будем наружи. На крыше этого цеха удобная площадка. Но убить других хомо мне ничто не мешает. На всякий случай ты это не забудь.