Призраки Ойкумены - Генри Лайон Олди

– Ты о чем, боец?

Театральным жестом Крисп обвел рукой веранду. Он понимал, что любимчик Главной Суки в жизни бы не начал обсуждать операцию вслух, не будь Марк Тумидус должным образом защищен от внешнего наблюдения.

– «Врушкой», – Тумидус неприятно улыбнулся. – RT‑1432‑а. Я же говорил, что читаю ваши отчеты! Ты торчал тут больше часа, пока ждал меня. Хватило времени записать «рыбу»… Вагон «рыбы»! Целый рыболовецкий сейнер! Если нас смотрят, они видят, как ты пьешь чай, пялишься на окно, снова хлещешь чай ведрами… Отлить не хочешь? Я подожду, без проблем.

– А вы? Что делаете вы?

– Я сижу напротив и время от времени шевелю губами. Звук речи блокируется помехами. Движения моего рта искажаются соответствующей программой – на случай, если у наблюдателей есть чтец по губам. Что скажешь, боец?

Крисп расхохотался.

– Что смешного я сказал? – манипулярий нахмурился.

– У меня в кармане вторая «врушка», – разъяснил Крисп, утирая слезы. – Собрал на базе нашего стандартного «глушака». Интересно, какой цирк увидит потенциальный наблюдатель, если голову ему морочат сразу две «врушки»? Я бы дорого дал, лишь бы одним глазком…

У Криспа перехватило горло. Одним глазком – не сочтет ли Тумидус это оскорблением? Выпадом в его одноглазую сторону?! К счастью, в кармане разорался коммуникатор, и это дало Криспу возможность соскочить с опасной темы. Открыв сферу в конфидент-режиме, он прочел:

«Сечь тебя некому, красавчик! Мы с ночи в загуле, а ты? Хозяин на хате, интересно девки пляшут… Подваливай!»

– Что там? – нетерпеливо спросил Тумидус.

– Ответ на запрос по Пшедерецкому. Коллант на Сечене, в усадьбе Пшедерецкого. Объект – там же.

И унтер-центурион Крисп Вибий, торжествуя, повторил:

– Интересно девки пляшут!

Тумидус встал:

– Готовьтесь к вылету. Жду вас на яхте через три часа.

– Блокада, – напомнил Крисп. – Никто никуда не летит.

– Три часа, и ни секундой позже. «Мизерабль» взлетит, это моя забота.

– Вы уже встали, душа моя! О, вы даже успели позавтракать! Это просто замечательно! Каждый бы день начинался с таких чудесных новостей!

– Доброе утро, сеньор Пробус.

С нарочитой тщательностью, демонстрируя отсутствие желания вести светскую беседу, Диего Пераль промокнул губы льняной салфеткой: бумажных в доме Пешедерецкого не признавали. Маэстро восседал за столом в гордом одиночестве: поднялся ни свет ни заря без видимой причины. Чуткий к намекам не более, чем слон – к комариным укусам, Пробус без стеснения вглядывался в лицо эскалонца. Судя по всему, чурбан ночью глаз не сомкнул. Являлась ли ему мертвая девушка? Мучила ли упреками?! Впрочем, после злополучного визита в город мертвые девушки отступили для Спурия Децима Пробуса на второй план. Еще пару дней назад он бы и сам не поверил такому стечению обстоятельств, но сейчас у помпилианца наметились иные, более животрепещущие проблемы.

Нельзя, чтобы он заметил мое волнение, подумал Пробус. У парня глаз – алмаз…

– Доброе? Добрейшее, архидобрейшее! Как удачно я вас застал, золотце! Кто в силах помочь старику Пробусу? Вы и только вы, и не спорьте со мной!

– Какая же помощь вам нужна?

Варвар проявлял разумную осторожность. Но Пробус ясно видел: ему удалось удивить Пераля, удивить и заинтересовать. Наживка проглочена, теперь главное, чтобы рыбка не сорвалась.

– Согласитесь ли вы дать мне пару уроков?

– Уроков?

– О да! Я был бы вам крайне признателен!

– Вы желаете учиться фехтованию?!

Не требовалось быть гематром, чтобы предвидеть этот вопрос. На него Пробус и рассчитывал:

– Ох, дорогуша! Простите дурака! Нет-нет, никаких колюще-режущих предметов! Речь идет о верховой езде. Трюх-трюх, с шага на рысь…

– Я – скверный наездник, сеньор Пробус.

– Не скромничайте, маэстро!

– Нет, я не возьмусь…

Пробус плюхнулся в кресло напротив эскалонца, отмахнулся от сунувшегося в дверь слуги, как от назойливой мухи. Доверительно перегнулся через стол, сообщил заговорщицким шепотом:

– Строго между нами, милейший! Вы управляетесь с лошадью в сто раз лучше любого коллантария!

– Позвольте мне усомниться. Я хорошо помню нашу скачку…

– Так это же в колланте! – возликовал Пробус. – Вы видели наши конные прогулки здесь? Как мы держимся в седле? Как держим поводья? Ну же, золотце, не стесняйтесь!

На лице варвара отразилась напряженная работа мысли. Не будь Пробус столь взвинчен, он бы захлопал в ладоши, как ребенок в цирке.

– Вы правы. Нельзя сказать, что в седле вы совсем уж новички…

– Вот! Вот!!!

– …но в целом – небо и земля.

– Именно! Небо и земля! Умри, лучше не скажешь. Вы зрите в корень, маэстро! Между нами, я хотел бы увереннее чувствовать себя в седле не только в небе, но и на земле. Кто поможет мне, если не вы, дорогой друг? Не беспокоить же нашего радушного хозяина? Мы и так доставили ему уйму хлопот…

Упоминание хозяина решило исход дела. Для эскалонца было хуже смерти уступить Антону Пшедерецкому хоть в чем-то.

– Хорошо. Только не ждите от меня многого…

– Да я вам в ножки поклонюсь, золотце! За самую малость!

– Вы не позавтракаете?

– Нагуляю аппетит к возвращению…

– Как вам будет угодно, – Диего поднялся из-за стола. – Я велю, чтобы вам подобрали смирную лошадь.

– …указ ноль семь дробь сто двадцать три. Он запрещает владельцам тузиков выходить в большое тело с астланином на поводке…

Бежать? – бесполезно. Поздно. Некуда. От спецслужб Великой Помпилии не скроешься. Все это Пробус понимал лучше других, но от такого гнусного понимания хотелось выть волком на луну, безумствовать, совершать очевидные глупости. Бежать! Бежать сломя голову! Не разбирая дороги, через снежную целину, по бескрайним сеченским просторам – прямиком в усадьбу. Поднять коллант по тревоге. Рвануть в космос – куда глаза глядят, и плевать на мертвую девушку, комариный рой, стаю фагов-охотников…

Вместо бегства Пробус с покорностью овцы, бредущей на убой, выбрался из толпы вслед за парнем-агентом, оставив Якатля плясать дальше. Парень даже не оборачивался, уверенный: жертва, верней, изобличенный преступник следует за ним вольной волей. На привязи! На поводке, цирроз ему в печенку! В заснеженной подворотне, притопывая от холода – от нетерпения? – их ждала женщина в лисьем полушубке и легкомысленной вязаной шапочке. Кто впечатал его спиной в стену, парень или эта лиса, Пробус не понял. Все произошло слишком быстро.