Призраки Ойкумены - Генри Лайон Олди

Маркиз:

Мне плюнули в лицо! Смертельная обида!Дерись со мной, щенок! Я не снесу вранья!

Федерико:

(высовывается в окно)

Метафора, сеньор! И сочинил не я!

Глава девятая

Один к пяти

Колокольчики звенели без умолку.

Мягко били копыта в заснеженный тракт. Полозья время от времени повизгивали, словно от удовольствия. Лошадь шла ходко, согреваясь собственным бегом. Летела во все стороны морозная пыль, искрилась на солнце. Счастливый Якатль улыбался, глазея на сеченские пейзажи: казалось, их целиком вылепили из сливочного пломбира. Астланин побывал на многих планетах Ойкумены, и зиму застал, и холодрыгу. Но вид просторов, укрытых пуховым одеялом от горизонта до горизонта, приводил яйцеголового дикаря в трепет. Одним лишь действием корсетного поводка, дарившего астланину вечную эйфорию, объяснить этот эффект было невозможно.

Пробус наблюдал за своим тузиком четвертый день – с момента прибытия на Сечень. Он и раньше находился в постоянном контакте с Якатлем: через ментальный поводок – и обычным способом, редко выпуская дикаря из поля зрения. На Сечене внимание помпилианца к тузику сделалось более пристальным. К привычной «фоновой» эйфории добавился сплав изумления и детского восторга. Тузик и прежде не уставал радоваться жизни, но радость его имела другой оттенок.

Дома Якатль никогда не видел снега. И простора тоже: на Астлантиде если не горы, так джунгли, если не джунгли, так горы. Поля? Поля видел, да. Это все, чего Пробус сумел добиться от астланина. Якатль шел навстречу, на вопросы отвечал с охотой. Ему просто нечего было добавить к уже сказанному.

Ревнуешь, балбес, спросил себя Пробус. Ревнуешь тузика к чужой планете? Великий Космос, до чего ты докатился! Плюнь на дурака, махни рукой. Восторгается, и пусть его. Застрянем здесь – привыкнет. Улетим – забудет.

Доводы рассудка помогали слабо.

Кибитку тряхнуло на сглаженном снегом ухабе. Летом, в колесном тарантасе, небось, челюсти бы лязгнули волчьим капканом! Облако снежной пыли окутало голову астланина, оседая на лице. Якатль рассмеялся. Пробус с раздражением одернул сбившуюся меховую полость: ему, в отличие от дикаря, было зябко.

Нервничаю, отметил Пробус. Извелся в ожидании.

Двое задир-варваров – черный и белый, как мысленно окрестил их координатор колланта – все-таки не выпустили друг другу кишки. Даже в их головах из нержавеющей стали отыскалась толика здравого смысла. В итоге два веселых гуся вышли на профессора, а профессор, да не прохудятся его теплые носки, согласился на встречу.

Одна беда: точного времени не назначил.

– Адольф Фридрихович нас примет, – объявил Пшедерецкий коллантариям. – В ближайшие дни он занят. Освободится – перезвонит.

Чем может быть занят именитый космобестиолог в такой дыре, как Сечень, Пробус не мог даже предположить. Фантазия отказывала. Должно быть, Штильнер накачивался самогоном, предварительно вскипятив его в самоваре. А что еще тут делать?

Два дня вынужденного безделья. Два дня томительного ожидания. Разухабистые застолья, натужное, нервное веселье, похмелье с утра. Конные прогулки по окрестностям. В промежутках – бесконечные, выматывающие душу разговоры. Всякий раз они обрывались на полуслове. Кошмары по ночам – мертвая девушка топталась в спальне, лезла в постель. Профессор оставался последней надеждой, но подгонять Штильнера, звонить и напоминать о себе никто не решался.

Щепетильный вехден Сарош от имени колланта предложил хозяину компенсировать расходы на прожорливую компанию. Пшедерецкий насмерть оскорбился, вопрос замяли и больше к нему не возвращались.

Наконец Пробус не выдержал и собрался в город – развеяться, сменить обстановку. Он хотел вызвать аэромоб, но Пшедерецкий отсоветовал: к чему привлекать лишнее внимание? На санях доедете, тут рядом. Получив от Фриша ответы на целый ряд скользких вопросов, чемпион проникся идеей тотальной конспирации.

– Приехали, барин!

Кибитка встала на краю маленькой площади. Дальше начинались жилые кварталы: каменные дома в три-четыре этажа. Из снежных шапок торчали закопченные кирпичные трубы; в небо тянулись чистые, прозрачные столбы дыма. Яркое не по-зимнему солнце подмигивало из окон, искрилось в игольчатых бородах сосулек, украсивших карнизы. Задорно тренькала балалайка, гомонила толпа, над головами взлетали крики зазывал. Было людно: с лотков торговали пирогами и пряниками, валенками и шалями, глиняными свистульками, леденцами-петушками, местными папиросами и вудунскими сигарами. Аккумуляторы к уникомам, расписные ложки из липы…

Пробус выбрался из кибитки, расплатился с извозчиком и сладко потянулся, хрустнув позвонками. Ему нравился варварский балаган. О Якатле помпилианец не беспокоился: этот не потеряется. Если что, достаточно потянуть за поводок, и прибежит как миленький! Больше всего на свете астланин боялся потерять Спурия Децима Пробуса – источник бесконечной радости, которая третий год щедро наполняла жизнь Якатля.

Пусть развлекается: тузику найдется, на что поглазеть.

Кутерьма дарила шанс забыть о проблемах. Пробус до хрипа торговался за каждый грош, вызывая у сеченцев уважение, сравнимое с экстазом, обсуждал цены на мед и деготь, доводя красномордых купцов до инфаркта – полное отсутствие знаний о предмете компенсировалось титаническим апломбом; пострелял в импровизированном тире из духового ружья, выиграл деревянную куклу под чудны́м названием «матерёшка», в трактире «У деда Панаса» откушал умопомрачительных вареников с вишнями, запив их кружкой горячей медовухи: с мороза горяченькое пришлось кстати…

– Глашка! Айда обезяна заморского смотреть!

Парнишка в драном армяке с отцовского плеча голосил на местном наречии. Слов Пробус не понял. За парнем он двинулся из чистого любопытства. Угодив в толпу, заработал локтями, извиняясь направо и налево, протолкался в первые ряды – и увидел, что явился по адресу. Балалаечник наяривал плясовую, а в кругу, под одобрительные хлопки и вопли зрителей, плясал татуированный дикарь с головой-яйцом.

– Голый!

– Голышом выкомаривает!

– Портки на ём…

– Зимой, по снежищу…

– Пятки отморозил, вот и скачет!..

– Чудо-чудило!

Люди радовались. Люди смеялись. Аплодировали, бросали медяки. На деньги Якатль чихать хотел – он был счастлив бесплатно. Надо уводить, с беспокойством подумал Пробус. До вечера пропляшет, дурила. Уводить по-тихому: хорошо, что тут ни камер слежения, ни полиции…