Зеленая Миля - Стивен Кинг

Я сказал, что хотел бы кое о чем поговорить с ними, но этого лучше не касаться даже вскользь по телефону. Харри согласился прийти. Я опустил трубку на рычаг и подошел к окну. Хотя мы отработали ночную смену, я не разбудил ни Брута, ни Дина, да и Харри не походил на только что вернувшегося из страны снов. Наверное, не только я переживал случившееся вчера, а учитывая сумасбродность моей идеи, это было даже неплохо.

Брут, живший неподалеку, приехал в четверть двенадцатого. Дин появился через пятнадцать минут, а Харри, уже в рабочей одежде, через пятнадцать минут после Дина. Дженис подала нам на кухне бутерброды с холодной говядиной, салат из капусты и чай со льдом. Еще пару дней назад мы могли бы обедать на веранде и наслаждаться ветерком, но после грозы температура понизилась градусов на двадцать, и теперь с гор дул холодный, пронизывающий ветер.

— Присаживайся с нами, — сказал я жене. Она покачала головой.

— Мне не очень хочется знать, что вы тут затеваете, я буду меньше волноваться, если останусь в неведении. Перекушу в гостиной. На этой неделе у меня гостит Джейн Остин, а она очень хорошая компания.

— А кто это, Джейн Остин? — спросил Харри, когда она вышла. — Кто-то из твоих родственниц, Пол, или по линии Дженис? Кузина? Хорошенькая?

— Это писательница, дурак, — объяснил ему Брут. — Умерла примерно в то время, когда Бетси Росс пришивала звезды на первый флаг.

— Ого! — Харри смутился. — Я не любитель читать. В основном читаю инструкции к радиоприемникам.

— Что ты задумал, Пол? — спросил Дин.

— Начнем с Джона Коффи и Мистера Джинглза. — Как я и ожидал, лица их стали удивленными, они думали, что я хотел поговорить о Делакруа или Перси. Может, про обоих. Я посмотрел на Дина и Харри. — То, что с Мистером Джинглзом сделал Коффи, произошло очень быстро. Я даже не знаю, успели ли вы увидеть, насколько сильно пострадал мышонок.

Дин покачал головой.

— Но я видел кровь на полу.

Я повернулся к Бруту.

— Этот сукин сын Перси раздавил его, — сказал он просто. — Мышонок должен был умереть, но не умер. Коффи с ним что-то сделал. Каким-то образом вылечил. Я понимаю, как это звучит, но я видел своими глазами.

Тогда я добавил:

— Он вылечил и меня тоже. Но я это не просто видел, я это почувствовал. — И рассказал им о своей «мочевой» инфекции: как она обострилась, как мне было плохо (через окно я показал поленницу, за которую мне пришлось держаться, когда боль свалила меня на колени), и как все прошло после того, как Коффи прикоснулся ко мне. И больше уже не возвращалось.

Рассказ мой длился недолго. Когда я закончил, они сидели и задумчиво жевали бутерброды. Потом Дин сказал:

— У него изо рта вылетели черные штучки. Как мошки.

— Да, это так, — согласился Харри. — Сначала они были черными, а потом побелели и исчезли. — Он посмотрел вокруг, размышляя. — Я почти совсем об этом забыл, пока ты не рассказал, Пол. Правда, смешно?

— Ничего смешного или странного, — сказал Брут. — По-моему, люди всегда забывают то, что им непонятно. Зачем помнить то, что не имеет смысла? Пол, а с тобой как? Были тогда мошки, когда он вылечил тебя?

— Да. Я думаю, это была болезнь… боль… то, что болит. Он втянул ее в себя, а потом выпустил снова наружу.

— Где она умерла, — добавил Харри. Я пожал плечами. Я не знал, умерла она или нет, и вообще, какое это имело значение.

— Он, что, высосал боль из тебя? — спросил Брут. — Тогда с мышью он словно высосал из нее боль или, я не знаю, смерть.

— Нет, он только дотронулся до меня. И я это почувствовал. Словно удар тока, только без боли. Но я не умирал, мне просто было больно.

Брут кивнул.

— Прикосновение и дыхание. Прямо как у этих из леса, что поют молитвы.

— Молитва «Отче наш, сущий на Небесах», — сказал я.

— Я вообще не знаю, причем тут Бог, — сказал Брут, — но, по-моему, этот Джон Коффи — очень сильный мужик.

— Да, — согласился Дин. — Если ты говоришь, что все это случилось, я могу поверить. Бог творит свои таинства, и неисповедимы его пути. Но при чем тут мы?

Да, вот это был вопрос вопросов. Я набрал побольше воздуха в легкие и рассказал, что хочу предпринять. Они слушали, раскрыв рот от удивления. Даже Брут, который так любил эти рассказы из журналов про зеленых человечков из космоса, и тот был изумлен. Когда я закончил свой рассказ, все молчали, и никто уже не жевал бутерброды.

Наконец Брутус Ховелл сказал мягко и рассудительно:

— Если нас поймают, Пол, мы потеряем работу, и счастье, если отделаемся только этим. Скорее всего, мы окажемся в числе обитателей блока «А» и будем шить сумочки и ходить в душ парами.

— Да, вполне возможно.

— Я, в общем, представляю, что ты чувствуешь, — продолжал Брутус. — Ты знаешь Мурса лучше нас всех, он не только твой босс, но и твой друг, и я знаю, что ты переживаешь за его жену…

— Это самая прекрасная женщина на свете, — сказал я. — И она для него — все.

— Но мы ее не так хорошо знаем, как ты или Дженис, — произнес Брут. — Правда, Пол?

— Если бы вы ее знали, вы бы тоже ее любили. По крайней мере, если бы вы с ней познакомились до того, как болезнь взяла ее в клещи. Она так много делала для общества, была хорошим другом и очень религиозной. А кроме всего этого, она очень веселая, была, по крайней мере. Она могла такое сказать, что вы хохотали бы до слез. Но совсем не по этим причинам я хочу помочь спасти ее. Нет, то, что с ней случилось, это несправедливо, до обидного несправедливо. Невозможно видеть, слышать и принять сердцем.

— Очень благородно, но я сомневаюсь, что из-за этого у тебя крыша поехала, — сказал Брут. — По-моему, все дело в том, что случилось с Дэлом. Ты хочешь это как-то уравновесить.

Он был прав. Конечно, прав. Я знал Мелинду Мурс лучше, чем все остальные, но все-таки не настолько, чтобы рисковать ради нее их работой… а может быть, и свободой… Или своими собственными работой и свободой. У меня двое детей и меньше всего на свете мне хотелось, чтобы жене пришлось сообщить им, что их отец готовится предстать перед судом за… а за что? Точно я не знал. Скорее всего, за помощь и соучастие в попытке побега.

Но смерть Эдуара Делакруа стала самым отвратительным, самым ужасным событием в моей жизни; причем не только в том, что касалось работы, но и в жизни вообще, и я в этом принимал участие. Мы все принимали участие, потому что позволили Перси Уэтмору остаться после того, как поняли, что он совсем не подходит для работы в таком месте, как блок «Г». И мы играли в эту игру. Даже начальник Мурс принимал в ней участие. «Все равно его мозги поджарятся, будет Перси в команде или нет», — сказал он, и, возможно, этого было достаточно, учитывая то, что совершил французик, но ведь Перси сделал гораздо больше, чем поджарил Дэлу мозги: он выбил ему глаза из орбит и поджег лицо. А все почему? Потому что Дэл убил в шесть раз больше людей? Нет. Потому что Перси намочил в штаны, а маленький французик имел дерзость над ним посмеяться. Мы участвовали в чудовищном акте, и Перси собирался выйти сухим из воды. Он перейдет в Бриар Ридж, довольный и спокойный, как море, и там получит целый приют сумасшедших, над которыми можно упражняться в жестокости. С этим мы ничего не могли поделать, но, может быть, еще не слишком поздно, чтобы хоть как-то смыть грязь с наших рук.