Время шакалов - Станислав Владимирович Далецкий

Рабочие уехали, а Михаил присел на скамейку, где в прошлый раз сидела мать, и оглядел проделанную работу. Могила отца приобрела совсем другой вид: вместо коммуналки она стала выглядеть как отдельная квартира, которой никогда не было у Михаила.

С керамической фотографии памятника на него смотрел отец, совсем ещё молодой и торжественный, поскольку оригиналом фото служила фотография для документов. Холмик был окружен ровным каменным бордюром, который, в свою очередь, окружала невысокая оградка, изолирующая отца от других обитателей кладбища. Результат Михаилу понравился и он отправился за матерью, чтобы привести её и показать свою работу.

Утром следующего дня они пошли вновь на кладбище. Михаил сказал, что навел порядок там, но не говорил матери, что именно сделано. Когда пришли на место, мать восхищенно всплеснула руками: «Красота-то какая! И отец как живой на фото, а то я забывать уже стала какой он: теперь с ним и поговорить можно, когда буду приходить одна,– сказала мать и, присев на скамейку, стала рассматривать преобразившееся место упокоения своего мужа.

С овальной керамической фотографии, вклеенной в углубление памятной плиты, на них напряженно смотрел отец и муж, словно силился что-то сказать, но не мог или не смел. Под фото, выпуклые буквы и цифры утверждали, что именно этот человек покоится здесь, а прожил он срок, указанный датами начала и конца жизни, соединенных черточкой.

Михаил понял вдруг, что эта черта и является человеческой жизнью. Именно в ней заключаются все события, чувства и мысли человека, которого ещё живым запечатлела памятная фотография.

–Какая-то черточка вмещает в себя всю жизнь, срок которой ограничен двумя датами,– думал Михаил, – может через много лет, посторонний человек, случайно проходя мимо к своим почившим родственникам и задержав мимолетный взгляд на фото и сроке жизни, не обратит внимания на эту черточку, в которой и заключена жизнь человека с фотографии. И какой тогда смысл в этих памятниках, которые понятны и близки только тем, кто знал этого человека при жизни, а через поколение уже никто и не вспомнит про него?

Но увидев радостное лицо матери, он понял, что эти памятники нужны именно тем, кто знал и любил упокоившихся под ними людей. Они помогают живущим отчетливее вспоминать умерших в дни посещений, как он и мать сегодня посетили могилу отца и мужа и вспомнили его живым.

Подошла мать и вдруг поцеловала Михаила в руку.

– Спасибо, сынок за заботу об отце. Теперь и мне есть место рядом с ним, а то всё опасалась, что кто-нибудь займет его. У нас здесь хоронят, как вздумается: есть свободное место – туда и положат, если рядом со своими места уже нет.

А народа много сейчас умирает, да всё больше молодые: кто от водки, кто от наркотиков – будь они прокляты, а кого и убивают, чего раньше никогда не было.

Михаил смущенно отдернул руку:

– Что ты мать удумала – руки целовать? Я ещё в прошлый раз хотел навести здесь порядок, да денег не было. Их и сейчас не густо, но если бы не сделал, то уже никогда бы не смог исполнить сыновний долг. Хороший у меня был отец и ты рада, вот и пусть этот порядок здесь сохраняется дальше.

Они посидели ещё немного и направились в обратный путь. Проходя мимо свежих захоронений, Михаил снова обратил внимание на множество молодых людей, лежащих под могильными плитами. – Действительно, много молодежи: раньше такого не было. Пить – пили, но не спивались и не травились суррогатами, а наркоты вообще не было – никто и не знал, что это такое. Чтобы убивать других – только несчастные случаи бывали, сейчас стариков за их пенсии убивают. Мать рассказывала, что по соседству сын свою мать убил – денег на водку не давала со своей пенсии. – размышлял Михаил, минуя очередной памятник с которого смотрел, улыбаясь какой-то парень.

Вдруг он увидел на памятнике знакомое лицо, смотрящее в упор на них: проходящих мимо мать и сына – это оказался его одноклассник.

– Смотри, мать – Димка, я с ним учился в школе, – окликнул он опиравшуюся на его руку маму.

– Да, в прошлом году умер от водки. Дети его выросли и уехали, жена ушла от пьяницы, и он жил с матерью на её пенсию, безработным. Денег мало, вот и пил всякую дрянь, и отравился. Тут ещё двое или трое твоих одноклассников лежат, которые по соседству жили, а где похоронены я не знаю, – отвечала мать,– пойдем, что-то я устала сегодня от радости, что ты принес мне своей заботой об отце.

XXXI

Больше каких-то дел у Михаила не было, и почти две недели он провел ещё у матери в спокойной и размеренной жизни поселка, где все радости и печали прятались за заборами домов и за дверями квартир.

Знакомые сельчане, при встречах на улице, обменивались короткими приветствиями, или обсуждали поселковые новости, пенсии стариков и цены в магазинах, проклиная московскую и местную власти и барышников, наживающихся на людских невзгодах.

Михаил гулял по поселку, сидел в сквере у кинотеатра, рассматривая редких прохожих, ходил днем на пруд, где сидел на берегу, сняв рубашку и вспоминая детство, когда с ватагой таких же мальчишек они прибегали сюда, сбрасывали одежду и с разбега плюхались голышом в воду, распугивая домашних уток, плавающих вдоль берегов.

Сейчас здесь было тихо и одиноко, мальчишки не прибегали, да и мало стало детворы в поселке: одну школу, старую, где учился Михаил, уже закрыли, а вторая, новая, со слов матери, тоже была неполная – заводить и растить детей стало непозволительной роскошью для большинства сельчан.

Однажды, Михаил прошелся до безымянного ручья, что протекал за околицей. Сидя на берегу, возле старой ветлы, под кроной которой он в юности занимался, как сейчас говорят, любовью со своей первой девушкой, Михаил вспомнил, что эту первую девушку звали так же, как и его последнюю женщину – Машей. Судьба этой последней Маши, с которой Михаил прожил в согласии более трёх лет, сложилась трагически, и Михаил съёжился от мучительных воспоминаний.

Года через четыре после ухода Маши в гувернантки, он решил отыскать её следы и, возможно, вновь наладить отношения, полагая, что дочь Маши уже подросла и вполне может жить с бабушкой. Он нашел адрес Маши и в выходной день, с утра, отправился в путь. Память его работала