О вас, ребята - Александр Власов

Петухов и Кукушкин одновременно ахнули и уставились друг на друга испуганными глазами.

В это время Щекин, сложив ладони рупором, крикнул:

— Выходи на берег! Короткое совещание! Все выходите!

— Бежим, — сказал Петухову Кукушкин. — Скажем, что без нас свалилась!

Петухов обрадовался.

— Верно! И никто нас винить не будет! Мы-то здесь при чем? Нас позвали! Скажем — не надо не вовремя от дела отрывать! Щекин и виноват будет! А?

— Конечно! — ответил Кукушкин. — Занадобилось ему это совещание! Бюрократ какой нашелся! Бежим!..

И друзья побежали к броду. Они ловко придумали свалить вину на Щекина, но радости от своей выдумки почему-то не испытывали. Когда все собрались вокруг Алексея Александровича и Щекина, только у Петухова и Кукушкина были довольно кислые лица.

Щекин поднял руку.

— Внимание!.. Будем говорить с цифрами в руках. На работу вышло шестнадцать человек. Нет одного — Свахина! Кстати, он и прошлый раз в воду не полез, а ушел домой, пока мы на острове были. Это я уже потом сообразил! Но о Свахине поговорим особо. А сейчас давайте распределимся. Бригада Паши ставит вешки — девять человек. Двух девочек переправим к костру — пусть уху доваривают. А Петухову и Кукушкину нечего там лодырничать! Они пойдут в мою бригаду — землю на телегу грузить. Ясно? Перерыв в двенадцать часов.

— И обед тогда же! — подсказал Паша. — По две рыбины на брата! А Алексею Санычу — налим! Во какой! Я его вчера под корягой зажал! Еле вытащил!

Петухов страдальчески посмотрел на Кукушкина и вдруг сказал:

— Не будет обеда… И налима не будет… Я пролил все…

Если бы не смиренный вид, Петухову намяли бы бока. Но он стоял с опущенной головой, несчастный, бледный. И гневные глаза ребят уставились на Кукушкина. Он попятился, растерянно посмотрел на Алексея Александровича и заплетающимся языком произнес:

— Так получилось… Разлили… Больше не будем…

Учитель выручил провинившихся.

— Я считаю, что по такому случаю не грех и поголодать.

Ребята не видели ничего такого, что могло бы оправдать Петухова и Кукушкина. Тогда учитель объяснил:

— Вспомните басню Крылова… После сегодняшнего случая мы твердо можем сказать: Нет! Иван Андреевич писал не про наших ребят! Наши Петухов и Кукушкин стали людьми честными, принципиальными. Мы сейчас в этом убедились!.. Что касается обеда, — мы с девочками подумаем…

После этого случая Петухов и Кукушкин работали с большим усердием. Остальные ребята, увлеченные делом, быстро забыли происшествие с ухой, а два друга помнили о нем весь день.

Кукушкина мучил вопрос: почему Петухов сознался? Ведь они так хитро придумали! Не подкопаешься! А он взял и сказал! Но Кукушкин не осуждал этот поступок. Где-то в груди у него жила тайная уверенность, что и он сам сегодня не сумел бы довести до конца задуманное. Не хватило бы духа врать ребятам. Он бы, конечно, не сказал, что котел опрокинул Петухов: вместе варили уху — вместе и отвечать, но и на других сваливать вину не стал бы. А почему? Еще совсем недавно он не только не колебался, но врал с упоением и потом гордился: как он ловко помог другу выкрутиться из беды. Что изменилось?

Петухов не задумывался над этими «как» и «почему». Он сравнил сегодняшний случай с другими неприятностями. Ему часто удавалось скрыть свою вину, а сегодня он сам признался, что виноват. Но именно сегодня он чувствовал себя хорошо. Значит, он поступил правильно! Значит, так и нужно делать! И Петухов, подтолкнув локтем Кукушкина, спросил:

— Ну как?

— Очень просто! — ответил Кукушкин. — Это все Алексей Саныч! Если бы не он, — дали бы нам жизни!

— А может, и не дали бы!

Кукушкин помолчал, поддел лопатой песок, кинул его на телегу и сказал:

— Не знаю… Может, и не дали бы…

До обеда расставили все вешки, подвезли и высыпали в озеро пять телег песку. За это время Вера — та самая девочка, которая писала сочинение о Свахине, успела сбегать в деревню и принести из комнаты Алексея Александровича три банки мясных консервов и несколько килограммов картофеля. В котле забурлил суп.

За обедом вспомнили уху. Кукушкин и Петухов услышали немало шуток по поводу их неудавшейся поварской карьеры. Но шутки были необидные — без зла и насмешки…

Две недели ребята с Алексеем Александровичем в свободное время работали на озере. Брод был готов, глубокие места засыпаны. Наступил день, когда по пастушьему рожку, прозвучавшему в пятом часу утра, проснулся и вышел на улицу весь пионерский отряд. Ребята и девочки были в галстуках.

Стадо, подгоняемое нетерпеливыми возгласами ребят, пыля и мыча, пошло по деревне. Заскрипели ворота хлевов. Женщины выгоняли своих коров, которые паслись вместе с колхозными. Маленькую бодливую коровенку выгнала на дорогу и мать Митяя Свахина.

Щекин подошел к ней.

— Тетка Марфа! Сегодня на новое место идем. Буди Митяя — он должен помочь!

Марфа Свахина спросонья не поняла.

— Чего помочь-то? Пастух запил, что ли?

— Пастух здесь, но гонит стадо на новое место! Осваивать его нужно! Не пришлешь Митяя, — и корову не примем: будет голодная стоять в хлеву!

Свахина поняла, что может остаться без молока. Она махнула рукой и ушла в избу.

Митяй появился на крыльце, когда стадо уже миновало деревню. Корова Свахиных обиженно стояла посреди дороги и сердито мычала, стараясь зацепить Щекина кривым зазубренным рогом. Но Щекин, вооружившись хворостиной, не пускал ее дальше. Увидев Митяя, он сказал:

— Гони свою скотину… Сам гони, сам паси — где хочешь!

Митяй поморгал глазами. До него не дошел смысл сказанных Щекиным слов, но он почувствовал что-то недоброе и зло хлестнул корову. Та заупрямилась. Она уже не видела стада и норовила повернуть в сторону — на привычную дорогу. Ее то и дело приходилось подгонять, и Митяй добрался до озера тогда, когда последние коровы, пугливо косясь на вешки, проходили брод.

Коровенка Свахиных, увидев четвероногих сородичей, перестала упрямиться и торопливо засеменила к воде. Ребята преградили ей дорогу.

— Ты куда ее гонишь? — спросил у Митяя Щекин. — Я же тебе сказал: — Паси, где хочешь!

— А я вот здесь хочу — на острове! — упрямо ответил Свахин.

— Мало ли что ты хочешь! — вмешалась Вера. — Ты брод делал?

— Ну и что? — вызывающе сказал Свахин. — Вся земля колхозная! Не запретите!

Тут уж ребята не вытерпели. Над озером полетели гневные выкрики. Свахин стоял перед товарищами, и лицо его постепенно утрачивало нагловатое, вызывающее выражение. Он пытался еще огрызнуться, но его никто не слушал. И Свахин растерялся. Что же он будет делать с коровой? Гнать на старое пастбище — за семь километров? Больше некуда — кругом лес или засеянные поля! Возвращаться в деревню? Но мать… Крику будет! И отец… А он крутой — вожжи у него всегда под рукою! Митяй похолодел. И вдруг все увидели, что самый большой и самый сильный парень в их отряде — Митяй Свахин — грубиян и забияка, который не раз обижал многих, расплакался и стал маленьким и совсем не страшным.

— Ну куда же я с ней денусь? — запричитал он незнакомым, тоненьким голосом.

Его слезы не были фальшивыми. Это подкупило ребят, и Щекин решил сократить серьезный разговор со Свахиным, заранее обдуманный пионерами. Председатель совета отряда пропустил всю середину, рассчитанную на то, чтобы Свахин прочувствовал свою вину, и перешел прямо к концу.

— Ты не плачь! Ты делом докажи!

Свахин по тону определил, что у него появилась возможность выйти из тупика, и он ухватился за эту возможность с великим облегчением.

— Что хотите, ребята! — взмолился он, пробежав быстрыми глазами по лицам товарищей. — Хотите, я в воду в одежде прыгну?

Девчата хихикнули. Щекин улыбнулся, но сейчас же согнал с лица неуместную улыбку.

— В воду не надо… Ты возьмешь лопату и пойдешь на Высокую Ниву. Там каждый день наши колхозники работают, а пить им нечего. Был ключ, да засосало его грязью — одна муть осталась. Вот ты и очистишь его — один. Тогда поверим.

— А корова? — спросил Митяй и вытер слезы.

Ребята расступились, открыв проход к броду. Кто-то хлопнул коровенку Свахиных ладонью. Она не стала ждать повторного приглашения и захлюпала по воде на Кленовик с такой уверенностью, будто никогда и не паслась в другом месте.

Высокой Нивой назывался огромный клин поля. Здесь было сосредоточено две трети колхозной земли. До войны на Ниве выкопали колодец. Со временем он обвалился, но родничок еще долго выносил на поверхность холодную чистую воду. В траве бежал ручеек. А сейчас на месте колодца осталась лишь ложбинка с мутной глинистой водой. В сухую погоду и она исчезала. Летом колхозники шли работать на Высокую Ниву с бидонами и кувшинами. К полудню запасы питья обычно иссякали. Приходилось посылать в деревню за водой.