Красные журавли (сборник) - Юрий Тупицын

Зеленоватая дорога опоясывала стоянку брахиозавра. Когда странный поезд с кирпичами поравнялся с живым подъёмным краном, одно из звеньев многоколесной повозки плавно наклонилось, и контейнеры с кирпичами съехали прямо к ногам брахиозавра. Диплодок продолжал тянуть повозку дальше, как будто ничего не случилось.

— Дрессирован на дорогу, — предположил Клим, — идёт вдоль зеленой полосы, а остальное для него просто не существует.

— Легко сказать, — вздохнул инженер. — У этого живого холма головной мозг величиной с грецкий орех! Какая уж тут дрессировка!

— Но у него есть и второй мозг, в области крестца. Он в сотни раз больше головного. Недаром это создание назвали двудумом.

Инженер засмеялся:

— Стало быть, ты полагаешь, что он думает не только головой? Забавно! Впрочем, — добавил он, морща в раздумье лоб, это можно проверить.

— Чем он думает?

Инженер опять засмеялся:

— Нет, на каком принципе он дрессирован.

И Кронин изложил нехитрый план, который Клим принял с явным одобрением.

Заняв места в униходе, друзья обогнали диплодока метров на пятьсот, сильнодействующим красителем, который применяется для визуальной сигнализации, навели участок ложного пути, создав иллюзию двух абсолютно равноценных дорог. Отведя униход в сторонку, они стали ждать, как двудум решит предложенную ему дилемму.

Добравшись до разветвления, диплодок замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Добрую минуту он простоял неподвижно, наклоняя голову то вправо, то влево.

— Думает, — значительно сказал Клим.

По-видимому, имитация была безупречной, потому что диплодок забеспокоился, постепенно приходя во все большее и большее возбуждение, задёргал хвостом и заревел. Повозка качнулась, одно её звено чуть не опрокинулось, и кто знает, что было бы дальше, но в этот момент откуда-то с высоты камнем упал птеродактиль, над самой землёй зонтиком распахнул перепончатые крылья и уселся на крестец диплодока. По-хозяйски устроившись поудобнее, птеродактиль несколько раз с силой клюнул гиганта. Диплодок понемногу успокоился, перестал реветь, постоял ещё с минуту и степенно поволок повозку дальше, миновав ложный участок пути. Птеродактиль проехался немного на спине ящера, неуклюже разбежался, нырнул со спины-холма и взмыл в небо.

— Любопытно, — пробормотал инженер, провожая взглядом ящера, — оказывается, тут есть не только рабочие, но и надсмотрщики.

— И немало, — добавил Клим.

Прикрывая ладонью глаза, он смотрел вверх, где в мутном просторе плавали чёрные точки — парящие птеродактили.

Глава 6

Лобов оглядел товарищей. Клим стоял у стены, хмурясь и заложив руки за спину, Кронин сидел в своей любимой позе забившись в самый угол дивана и обхватив длинными руками худые плечи.

— Что скажешь ты, Клим?

— Что можно сказать, когда ясно одно — ничего не ясно! буркнул штурман.

По губам Лобова скользнула улыбка — в этой реплике был весь Клим. Всякую загадку, которой нельзя было дать исчерпывающего объяснения, он воспринимал как оскорбление. Клим обижался не столько лично за себя, сколько за человечество в целом.

— И что же тебе не ясно, мой друг? — хладнокровно полюбопытствовал Кронин.

— Да все! От начала и до конца. Не ясно, куда могла исчезнуть «Ладога» в такой безобидной обстановке. Не ясно, как безмозглые ящеры могут выполнять сложные операции, которые под силу только разумным. Не ясно, почему с действующими атомными станциями соседствуют древние развалины. А стройка? Какой в ней смысл? Мы обследовали одно из построенных зданий. Оно было абсолютно пустым! Ни оборудования, ни мебели, ни механизмов, только — комнаты, начиная от крохотных и кончая обширными залами. Это было здание в чистом виде, почти абстракция.

— Люди тоже делают много странного и бессмысленного, если посмотреть на их деятельность непредубеждёнными глазами, вздохнул инженер.

— Например?

— Обязательно подавай тебе примеры. Хм! Вспомни такое чудо, как футбольный стадион. Стоит гигантское сооружение, вмещающее десятки и сотни тысяч человек, и в нем ни души. Пустота, тишина и тайна. Лишь один раз в неделю сходятся толпой люди и начинают неистовствовать. Что бы подумал по этому поводу какой-нибудь разумный андромедянин?

— Он подумал бы, что прошлое, никому не нужное прошлое, ещё крепко сидит в нас.

— А музыка? — словно не замечая реплики штурмана, флегматично продолжал Кронин. — Трудно придумать что-нибудь более условное. Все в ней держится на некой договорённости и привычке. Здание по сравнению с музыкой куда более понятная и практичная вещь. Его хоть пощупать можно! А музыку?

— Музыку можно слушать, — улыбнулся Лобов.

— И наслаждаться, если ты не окончательное бревно! — добавил Клим.

— Я понимаю, — серьёзно согласился инженер, — музыка это как юмор. Когда чувство юмора есть, то все понятно само собой, а когда его нет, то уж ничто не поможет. Что тут поделаешь, Клим, если, слушая твои экзерсисы, я готов взять увесистый доисторический топор и расколотить твой инструмент на тысячу кусочков! Но ближе к делу. Скажи мне, Клим, почему ты считаешь, что наслаждаться сочетаниями звуков можно, а постройкой здания нельзя?

— Наслаждаться? Это кому же, брахиозавру?

— Брахиозавру, игуанодонам, птеродактилям — какая разница? Я говорю о принципах. Разве строительство не может превратиться в чистое искусство или своего рода спорт? Так сказать, стройка ради стройки!

Лобов, внимательно слушавший инженера, спросил без улыбки:

— Скажи, ты просто так ораторствуешь или у тебя есть какая-то идея?

Кронин покосился на командира, на штурмана и сказал:

— Есть. Но я боялся показаться нескромным.

— Укрепи душу свою и не бойся, — посоветовал Клим.

— А потом мне хотелось напомнить вам об ограниченности нашего опыта и о бесконечном многообразии Вселенной.

— Ты уже сделал это.

— Ограниченность опыта и многообразие природы и явились тем фундаментом, на котором я построил здание своей гипотезы.

Кажется, мы встретились с остатками некой своеобразной цивилизации, в производстве которой главную роль играли не машины, как у нас, а специально обученные дрессированные животные. По-видимому, трудовые навыки были введены мезойцами непосредственно в генетический код животных и передавались по наследству от поколения к поколению. Эти навыки были закреплены не в коре мозга, она ведь у пресмыкающихся очень примитивна, не в сфере условных рефлексов, а непосредственно в подкорке, в виде безусловных рефлексов — инстинктов.