Вереск и бархат - Тереза Медейрос

Он опустился на каменную скамью и вытер свои влажные губы тонким кружевным платком.

— Хотя ты — одураченный, запутавшийся болван, ты все равно мой внук.

Себастьян нахмурился и оглянулся на Пруденс. Девушка резко села на низкие перила террасы. Снег таял на ее халате, оставляя темные мокрые разводы, но она не замечала ничего вокруг. Она не могла поверить в реальность происходящего.

Пруденс вопрошающе взглянула на мужчин.

— Один из вас мог бы потрудиться и поставить меня в известность о вашем родстве, — сказала она изумленно. — Простого представления было бы достаточно. «Привет, Пруденс. Позволь представить тебе моего деда» или «Как приятно познакомиться с вами, мисс Уолкер. Мой внук, Себастьян Керр, отзывался о вас с большим уважением».

Но дед и внук игнорировали ее слова. Д'Артан вытащил кожаный мешочек из-под полы своей шубы и бросил его Себастьяну. Тот упал у его ног, зарывшись в мокрый снег, глухо позванивая монетами.

Себастьян презрительно вскинул бровь.

— Мне не нужны твои грязные деньги. Я не причиню ей вреда.

Виконт окинул Пруденс пристальным взглядом.

— О, думаю, ты непременно сделаешь это. После того, как она по-свински поступила с тобой, можешь не говорить мне, что ты не мечтал сомкнуть свои пальцы на ее шелковой шейке и сжать…

Пруденс непроизвольно погладила шею.

— Прекрати, старик! — гневно крикнул Себастьян.

Он отвернулся от деда и поймал встревоженный взгляд Пруденс, понимая, что выдал себя перед ней с головой. Его дед очень хорошо знал своего внука.

Д'Артан, казалось, издевался над ним.

— Такая хорошенькая шейка у такой прелестной женщины. Я сам восхищаюсь ее красотой последние несколько месяцев. Она очаровательная собеседница. Но ведь тебе это уже известно, верно? — Он помолчал, уверенный, что полностью завладел вниманием Себастьяна. — У твоей Пруденс и у меня много общих интересов. Например, химия.

— Химия? — переспросил Себастьян.

— Да. Кажется, наша очаровательная девушка единственная, кто знает формулу этих взрывчатых детонаторов, над которыми ее отец работал перед смертью. Но из ложного благородства она отказывается поделиться ею со мной. Нехватка пороха наносит урон нашим революционерам. Такая замена была бы бесценна, особенно, когда новый режим объявит войну Англии.

Пруденс сидела в оцепенении, не в состоянии справиться с потоком ошеломляющей и, признаться, пугающей информации, обрушившейся на нее.

— Революционеры? Я думала, что вы — роялист.

Хохот Себастьяна был резким и неприятным.

— Мой дед — все, что угодно, но только не роялист.

Д'Артан подошел к внуку и, сверля его из-под насупленных бровей злым взглядом, приказал замолчать. Он поднял мешочек и сунул его Себастьяну в руку.

— Возьми его!

Себастьян небрежно подбросил мешочек и перехватил его другой рукой.

— Зачем? Если она представляет для тебя большую ценность живая, чем мертвая, почему ты хочешь, чтобы я убил ее?

Пруденс попятилась к двери, не отрывая взгляда от лица Себастьяна. Оно было прекрасным и безжалостным, как лик Сатаны.

Презрительная усмешка тронула тонкие губы д'Артана.

— Я не хочу, чтобы ты ее убивал, дурак. Я хочу, чтобы ты на ней женился.

ГЛАВА 20

Мешочек вяло шлепнулся на ладонь Себастьяна. Его взгляд, полный боли и смятения, встретился с глазами Пруденс. Девушка выглядела так, словно он вонзил ей в сердце нож. Себастьян задрожал.

Д'Артан поспешил продолжить.

— Подумай об этом. Мы заручимся как ее молчанием, так и сотрудничеством. Сегодня я мог бы тайно переправить вас обоих в Париж. Днем она была бы твоей преданной маленькой женушкой, а ночью… О, ночью… — Он закатил глаза, представив водоворот страсти. — Ты мог бы осуществить свою месть, и не единожды, а всякий раз, когда бы тебе вздумалось.

Себастьян продрог до костей, и хотя такое казалось невозможным после того, что пережил и перенес по милости Пруденс, он ощутил приятное напряжение в паху. Он живо представил себе все те сладостные утехи, которым мог предаваться с этой женщиной на законных правах ее мужа. Но тут же тонкими мазками мастера рисовались в его воображении иные картины: Пруденс, стирающая дождевые капли с его ресниц; яростный огонь в ее аметистовых глазах, когда разгневанная наглым грабежом Пруденс предлагала ему свои очки в золотой оправе.

Что читал он в ее глазах сейчас? Сожаление? Тоску? Страх? Себастьян потянулся к ней, сжал своими загрубевшими руками хрупкие плечи девушки и почувствовал ее тепло сквозь тонкую ткань шелкового халата. Она для него символизировала все, к чему он так отчаянно стремился, но чего никогда не мог достичь. Себастьян чувствовал себя мужчиной, не заслуживающим ее внимания и любви, не достойным обладать этим сокровищем, но и не способным отказаться от него. Быть может, то же чувствовал и его отец, оказавшись во власти обаяния неземной красоты его матери? Испытывал ли Брендан Керр потребность растоптать то, чем никогда по-настоящему не владел?

Неожиданно слезы потекли по щекам Пруденс. Себастьяну хотелось поймать их языком, высушить жаром своего дыхания. Он глухо застонал и грубо встряхнул ее.

— Черт побери, девочка. Прибереги свои слезы для Тагберта и других своих чувствительных поклонников. Со мной этот номер не пройдет.

Но уже в следующую секунду Себастьян привлек девушку в свои объятия, прижал ее голову к своему плечу, чтобы она не увидела растерянности и боли на его лице. Он нежно покачивал ее, прижавшись ртом к ее ароматным мягким волосам, вспоминая все те одинокие холодные ночи, когда он жаждал вот так обнять ее и услышать в ответ хрипловатый счастливый смех. Это была не какая-то изнеженная светская красавица и даже не бессердечная сука, которой, как пытался убедить сам себя Себастьян, она являлась. Это была Пруденс. Она дрожала от страха, но не умоляла о прощении и пощаде. Где-то в глубине души Себастьяна все еще жило невольное восхищение этой женщиной, которое он оберегал как горячий уголек в своем сердце. И в этом сердце жила его упрямая, глупая, храбрая Пруденс.

Девушка не могла вспомнить, когда плакала в последний раз. Но вот она заглянула в мрачные глаза Себастьяна, и все те чувства, от которых она отмахивалась и старалась навсегда похоронить в своем сердце, выплеснулись наружу стремительным потоком отчаяния и стыда за свое предательство, вызванное желанием заставить его понять, как глубоко ранило ее то, что он предпочел богатство Триции ее любви, и как уныла и пуста была жизнь без него. Но все слова покинули ее, и девушка рыдала на плече Себастьяна, захлебываясь слезами, как обиженный ребенок.