Наследство в глухой провинции - Лариса Шкатула

— Но меня ведь станут искать.

— Ясный перец, станут! И тебе лучше знать, как я к этому отношусь. При попытке кричать или звать на помощь каким-то другим способом мне придется стрелять. Не в тебя, конечно, кто же стреляет в свое средство передвижения? В того, к кому ты станешь обращаться. Мне терять нечего, кто бы это ни был…

Ему надо было учиться на артиста, этому белокурому Герману. Он играл передо мной то интеллектуала-гангстера, и тогда переходил со мной на вы, то простака-бандюгана, которому море по колено, и тогда появлялся хамоватый тон и панибратское «ты».

Но наверное, в одном он был прав: терять ему было нечего, и я приблизительно догадывалась, что можно ожидать от крысы, загнанной в угол.

Он снова оказался прав, этот идиотский Вирус! Возле нас остановилась первая же грузовая машина, которой я махнула. Герман все время держал меня за руку, и со стороны не было заметно, что делает он это особым образом — малейшая попытка хотя бы пошевелить рукой вызывала в ней сильную боль. Я прежде даже не догадывалась, что рука может быть таким уязвимым местом.

Водителю, который возил на железнодорожную станцию лес откуда-то с дальних делянок, наверное, было скучно ехать одному, вот он и подобрал молодую парочку в надежде, что услышит интересную историю. И Герман ее таки рассказал!

— Как вы очутились здесь? — удивлялся водитель. — На добрую сотню километров никакого жилья!

— А мы сбежали, — говорил, радостно скаля зубы, Герман. — Понимаете, народ уже выпил, шашлыки-машлыки, песни во весь голос, а только мы хотели отойти в сторону, тут же чуть ли не хором: «Ребята, куда вы пошли? Не уходите, сейчас Федя скажет тост…» Слушай, парень, ты не поверишь: лес на много километров вокруг, а нам уединиться негде.

Водитель громко расхохотался:

— Ну ты насмешил меня! Надо же такое придумать: кругом лес, а спрятаться негде! И куда же вы теперь?

— Домой, куда же еще. Эти массовые выезды на природу у меня уже в печенках сидят. Вот тебе, признайся, эта природа не обрыдла?

— Не то слово, — подхватил его посыл водитель. — Те, кто целыми днями за бумагами сидит, ахают: ах лес, ах деревья! Глаза мои бы на них не глядели. А для меня самый лучший пейзаж, знаешь, какой?

— Какой? — прикинулся заинтересованным Герман.

— Вид из окна кухни на песочницу, в которой играет моя дочка! — Шофер довольно захохотал.

Вот так мы и доехали до поворота на грузовую станцию, куда лесовоз вез бревна. Мы вышли, поблагодарив водителя — Герман с лицом, на котором читалась безмерная любовь ко мне и нежная забота, и я — с будто приклеенной улыбкой и рукой, словно зажатой в тисках.

Ключ от квартиры Михайловских у меня действительно был с собой. Мы так и вошли в нее парой, трогательно прижавшейся друг к другу.

Я двигалась как сомнамбула. То есть никаких умных мыслей у меня не было. Я понимала, что Германа мне не обмануть и от него не сбежать.

Наверное, мой внутренний голос молчал потому, что непосредственной угрозы моей жизни не чувствовал, а остальное считал не слишком важным: ну поеду я домой не в воскресенье с утра, а в субботу днем — какая разница. Если уж на то пошло, в воскресенье ехать куда опаснее, потому что сяду я за руль скорее всего невыспавшейся, а мне до дома семьсот километров пилить.

— Можешь написать любимому прощальную записку. Само собой, без имен, я проверю, — ворвался в мои размышления голос Германа.

Времени на обдумывание текста записки у меня не было. Не получалось изложить события так, чтобы Федор прочел и сразу понял, кто меня похитил и куда повез. Все-таки в романах у героев обычно есть время для составления такого послания.

«Федя, мне пришлось уехать не по своей воле…»

— Это еще что такое! — прикрикнул на меня Герман, читавший из-за плеча то, что я писала. Он оторвал кусочек записки и продиктовал: — Пиши: «Мне срочно приходится уехать — на работе неприятности». И можешь приписать: люблю, целую. Что ты пишешь? Свой телефон? Нет-нет, зачеркивай! Чем дольше он будет тебя искать — если будет, — тем дальше я смогу уехать. Недурной каламбурчик, а?

Я не видела в этом ничего смешного. Насчет телефона это я так, попробовала. У Михайловских была моя визитка со всеми телефонами, если они ее не выбросили. И я написала еще кое-что: «Федя! Мой дом в Костромино можешь отдать кому-нибудь из твоих знакомых, кто нуждается в жилье…»

Герман усмехнулся, но не стал требовать, чтобы я переписала эту фразу. Только пробурчал про себя:

— Надо же, и рука не дрогнула при слове «мой» дом. Дважды одно и то же продаете, любезная Лариса Сергеевна!

— Как же, продаю — отдаю.

— Ага, говорите: бери, не мое, не жалко.

— А вы вообще молчите, покойный!

Но мне надоело ему подчиняться, потому я огрызнулась как смогла, и почему-то Герману это не понравилось. Он вынул из кобуры пистолет и повертел у меня перед носом. Наверное, считал, что я недостаточно напугана, чтобы подчиняться ему беспрекословно.

— Впечатляет? Мне может надоесть уговаривать вас, госпожа Киреева! Вы не понимаете хорошего к себе отношения. Я ничего не сделал вам плохого. Все только на добром согласии. Не позволил себе никаких вольностей, в то время как вы особа очень даже аппетитная и можете ввести в грех одинокого беглеца…

— Бросьте, мне говорили, что женщины вас не интересуют.

— Какая наглая ложь! — Он театрально закатил глаза к потолку. — Иными словами, вы сомневаетесь в традиционности моей сексуальной ориентации? Ну что ж, у нас, пожалуй, найдется еще полчасика, чтобы убедить одну строптивую девицу в чистоте моих половых намерений…

Он лихо сбросил с плеч свою пятнистую куртку и взялся за ремень брюк.

— Не надо! — закричала я. — Я вам верю. И сделаю все, что вы захотите.

— Однако вы испугались всерьез! — Он покачал головой. — Прямо как монашка при виде распаленного викинга. А я, между прочим, умею доставлять женщине удовольствие…

— Поехали, — перебила я, — у нас и правда мало времени.

— Вот это другое дело. Ваша деловитость импонирует мне куда больше, чем ваша безучастность.

Он держал мою сумку с вещами, пока я закрывала квартиру, и, заметив, что я кручу в руках ключ, посоветовал:

— Положите его под коврик. Так некоторые делают.

Мы спустились по лестнице. Герман в одной руке нес мою сумку, а другой подчеркнуто бережно поддерживал меня под локоть.

— Парочка — Герман и Ларочка, — пошутил он, когда мы так же рядком подошли к моей машине.

— Ну почему именно я, почему? — сердито сказала я, заводя машину. Герман уселся на сиденье рядом и теперь наблюдал за моими маневрами. — Вы что, нарочно там прятались? Следили за мной — но как? И я не пойму, как вы туда попали, если у вас нет своей машины?