Сыграй мне смерть по нотам... - Светлана Гончаренко

Теперь всё старое долой, всё будет замечательно! Почему бы не закатиться в Милан? Все сложности растаяли, рассеялись, рассыпались. Вместо проблем и головной боли у него сегодня радость и девочка на коленях, которая его целует. Только бы с ней не поторопиться, не напортить — всё-таки у него ещё никогда не было тринадцатилетних. Вдруг она испугается, и всё разрушится так же, как создалось — в одну минуту. Ту минуту, когда он пообещал упрямой девчонке сделать всё, что она хочет. А чего она хочет теперь? У неё, кажется, уже глаза слипаются?

Андрей Андреевич и пылал, и трусил. Слишком многое было поставлено на карту. Лучше уж, как обычно, найти в себе силы и сделать всё poco a poco*…

* понемногу, постепенно (итал., муз. термин)

Андрей Андреевич поднял Дашу на руки, отнёс в спальню и положил на кровать, на клетчатое покрывало. Он чуть не заплакал от счастья, когда услышал грубый скрип матраса и её нежнейший вздох. «Трус», — сказал он сам себе.

Он сел рядом, снова поцеловал, но не в губы, а в горячие, мокрые, сомкнутые ресницы.

Он сказал:

— Хорошо, поспи теперь. Ты так устала. Теперь всё кончилось. Всё будет отлично.

Даша едва пошевелила измученными, потрескавшимися, жаркими губами. Скорее всего, она даже не слышала его последних слов. Она моментально заснула. Минуту назад она улыбалась, прижималась щекой к его плечу, что-то говорила, а теперь зияли между век узенькие синие щёлки её невидящих глаз. Её тонкие пальцы полуразвернулись веером на подушке, и почти нельзя было уловить её дыхания — дуновения отсутствующей, слетевшей в непонятный сонный мир души.

— Спи. Я живу ради тебя. Я трус, я слабак, — выдохнул Андрей Андреевич. Ему до сих пор было страшно и жарко.

А в соседней комнате бился затылком о кресло иностранец, похожий на мумию. Он не понимал, что всё хорошо, всё правильно и устраивается как нельзя лучше. Он глядел в темноту синими глазами, издали похожими на чёрные. Он бормотал, пытаясь пробиться сквозь собственную гнусавую невнятицу и разогнать её неповоротливым языком:

— Mia figlia… dove?.. non mi piace…<Моя дочь… где?.. мне не нравится… (итал.)>*

Андрей Андреевич вышел в коридор, заглянул в щёлку соседней двери. Итальянец Шелегин, ярко и мёртво освещённый белым дворовым фонарём, смотрел прямо на эту щёлку. Он бессильно дёргался в кресле и бормотал, бормотал.

Андрей Андреевич отшатнулся. «Всё понимает, — прошептал он. — Он только со стороны кажется маразматиком. У него лицо потому кажется безумным, что мышцы не слушаются. Но Даша знает, что он всё понимает. И я знаю. Он прикидывается, что впал в детство, в животность новорождённого. Наплевать! Агу-агу, Сергей Николаевич! Ваша дочка только что хотела мне отдаться. Глупо, но я трус. Я её не тронул — всё-таки статья есть. Ей в феврале четырнадцать будет, тогда и приступим! Зато вас я больше не боюсь. Сегодня всем моим страхам конец! И ненавидеть вас не могу, несмотря на «Простые песни». Я просто брезгаю!»

Андрей Андреевич отправился на кухню и выпил там рюмку коньяку. Руки и коленки у него слабо дрожали, и он ничего не мог поделать. Он удивился этой дрожи. Напугался, что ли? Кого? Овоща? Или сумасбродной девчонки, очень глупой, хотя хорошенькой и сексуальной?

В дверь решительно позвонили. Андрей Андреевич впустил в квартиру Витю Фролова.

— Как больной? — сочувственно спросил Витя, снимая куртку.

— Плохо. Бедняга! Врач рекомендует вдвое увеличить дозу, — ответил Андрей Андреевич.

Витя понимающе кивнул и пошёл в ванную мыть руки. Туго загудела вода в открытом кране.

— Кто там? Мама? — сонно спросила из своей комнаты Даша.

Андрей Андреевич бросился к ней. Он вдруг испугался, что она заспит сегодняшний вечер и проснётся такой, какой была всегда — злой, дерзкой, ненавидящей. Он подбежал к кровати и наклонился над ней:

— Ничего, Дашенька, спи. Это пришли папе укол делать. У мамы ещё не кончился концерт, но она будет минут через сорок.

Даша вяло улыбнулась, не открывая глаз:

— Мы маму сегодня попросим?.. Разрешение нужно… Вена…

Говорила Даша невнятно, едва открывая рот, и странным образом походила на Шелегина, который точно так же пытался произнести что-то непослушным языком и не мог.

От такого неприятного сходства Андрей Андреевич вздрогнул, но постарался себя успокоить: «Она просто спит. Вообще все мы несколько ненормальные, Мы беспомощные чудовища или беспомощные спящие красавицы, как вот эта, моя».

Он не удержался и ещё раз Дашу поцеловал. Её губы были уже жёсткие и сухие. Ему очень захотелось её разбудить и узнать, какая она сейчас — та, что всегда его ненавидела, или та, что с ним сговорилась. Даша улыбнулась поцелую и закинула на шею Андрея Андреевича непослушную сонную руку.

«Уйди, уйди», — приказал Андрей Андреевич сам себе, но не смог не только уйти, но и пошевелиться: его обнимала желанная и беспомощная девочка, и он ей, скорее всего, снился. Она и раньше снилась ему не раз. В его снах они были рядом, вот как сейчас наяву — губы к губам, рука к руке, грудь к груди. Если такие невероятные сны сбываются, что же будет ему сниться дальше? «Уйди, уйди! Или попробовать с ней прямо сейчас? Росо а росо…»

Снова затренькал дверной звонок. Андрей Андреевич вскочил так резко, что отброшенная им Дашина рука упала далеко на покрывало. Ирина? Почему в такую рань? Полный провал авторского вечера Водолагина? Зрители из-за морозов не явились? Отключили электричество в концертном зале? Трус, прозевал сегодня своё. Вот тебе и росо а росо!.. Ирина всё узнает и будет плакать, плакать, плакать.

Но почему всё-таки она не вовремя вернулась? Не мог Водолагин провалиться — с чего бы? Не могли и свет отключить — глупости, не те времена. Ей кто-то что-то рассказал? Кто-то видел в окно, как он целовал распростёртую на кровати Дашу? Невозможно — седьмой этаж! Но если наблюдать из дома напротив, глядя в бинокль… И позвонить в концертный зал? Бред!

Андрей Андреевич, перебирая в уме как реальные, так и фантастические причины неурочного появления Ирины, взмок под своим полосатым джемпером. Проклятая дрожь, которая не поддалась коньяку, но до поры тихонько сидела внутри, вдруг вырвалась наружу и запрыгала в коленках. Коленки Андрея Андреевича всегда тряслись и стучали друг о друга, когда его тошнило. Тошнит, кажется, и сейчас? Ирины он не боялся — он научился ею вполне управлять. Зато он начал бояться Даши.

Когда он влюблялся, женщины поначалу вытворяли с ним всё, что им вздумается. Только потом начинал властвовать он. Этим вечером им управляла вздорная девчонка Даша и, кажется, вполне это сознавала. Ей Андрей Андреевич нисколько не врал. Он сегодня сам был уверен, что повезёт это чудо в Европу, что будет жить только для неё. Он как-нибудь придумает, что делать с Ириной — только бы поскорее т у т всё кончилось! А кончиться должно сегодня.

Звонок настойчиво повторялся. Андрей Андреевич двинулся к двери. На ходу он напустил на себя безразличие и на всякий случай одёрнул джемпер. Ирина так Ирина! Всё устроится. Бояться нечего. Вот и тошнота, кажется, проходит.

Нет, концерт Водолагина не отменили. На пороге, даже не пытаясь вежливо улыбаться, стоял широкоплечий человек с желтоватым нездоровым лицом — никем не званый Николай Алексеевич Самоваров.

Глава 20. На холодной стороне земли

Самоваров, не снимая шапки и не здороваясь, отодвинул с дороги Андрея Андреевича и направился в гостиную прямо в уличных ботинках.

— Куда вы? — едва слышно спросил Андрей Андреевич: тошнота перехватила-таки его горло.

Он сделал несколько ватных шагов за Самоваровым, но тут из комнаты Шелегина появился Витя Фролов со шприцем в руках. Гладкое Витино лицо цвело тихой, никогда не исчезающей, беспричинной улыбкой.

— Витя, здравствуй! — сказал Самоваров ласково.

От этой ласковости в глотке у Андрея Андреевича булькнуло. Он закивал головой в сторону выхода, как бы приглашая Витю поскорее убраться вон. Витя этих знаков не понял и продолжал приветливо улыбаться новому гостю.

Самоваров громко позвал:

— Даша! Даша!

— Даши нет дома, — сказал зачем-то Андрей Андреевич.

Самоваров поднял с пола влажную рукавичку и положил на полку у зеркала. Там лежал Дашин шарфик и вторая рукавичка, смешно оттопырившая большой палец.

— Это Ирины Александровны дома нет, а Даша здесь. Не понимаю, зачем неправду говорить? — пожал плечами Самоваров. — Даша!

В конце концов Даша вышла в гостиную. Она была полусонная, щурилась от яркого света.

Самоваров взял Витю под руку и сказал осторожным, незнакомым голосом:

— Даша, вот мой знакомый, Виктор Фролов. Он твоему папе уколы делает?

Даша ответила рассеянно:

— Да… А вы знаете, мы в Милан едем!..

Она изо всех сил тёрла кулаком глаза: никак у неё не получалось до конца проснуться и сообразить, что происходит. Самоваров от неё уже отвернулся.