Жена бургомистра - Георг Эберс

И вот к стенам подошел первый корабль, за ним второй и третий, и сурового вида бородатые мужчины с угрюмыми, сильно загоревшими лицами, до чьих щек целые десятки лет не дотрагивалась иная влага, кроме морской воды, смеялись, приветствуя горожан, и бросали им один за другим хлебы и другие продукты, которых те так долго были лишены; они плакали и рыдали от жалости, как дети, глядя, как бедный народ ел, ел, наслаждаясь едой и не умея найти ни одного слова благодарности. Потом пришли предводители, и адмирал Бонзот заключил в свои объятия ван дер Доеса и ван дер Верффа, молодой капитан гёзов ван Дуйкенбург бросился в объятия старой Варвары, своей матери, а многие лейденцы обнимали освободителей, которых видели впервые в жизни. Тут было пролито много, много слез, радостные толпы народа заливали город, а воскресные колокола звонили радостнее и звучнее, чем прежде, и призывали на молитву в церковь спасителей и спасенных. Обширная внутренность Божьего храма казалась сегодня слишком тесной, и когда пастор Корнелиуссон, который заступил место честного Верстрота, заболевшего от забот о стольких страждущих, призвал своих набожных прихожан к благодарственной молитве, то это напоминание оказалось уже сильно запоздавшим, потому что при первых же звуках органа всю эту тысячную толпу народа, наполнявшую церковь, охватило одно общее страстное желание — благодарить Бога, благодарить от всего сердца.

Патер Дамиан тоже приносил благодарность Богу в капелле «серых сестер», и с ним молился Николай ван Вибисма и другие католики, которым были дороги родина и свобода.

Адриан, держа в одной руке хлеб, а в другой — сапоги, отправился из церкви во главе своих школьных товарищей вброд через луга по направлению к Лейдендорфу, чтобы увидеть покинутый лагерь испанцев. Там стояла красивая палатка маэстро дель Кампо Вальдеса. Над ложем полководца висела карта Рейнской равнины, которую нарисовал во вред своему собственному народу нидерландский Beeldsnijder[58]. Мальчики рассматривали ее, а один гёз, служивший раньше в канцелярии, а теперь имевший вид заправского морского волка, встал перед ними и сказал:

— Посмотрите сюда, друзья! Вот здесь дамба. Прежде всего мы прорезали ее, но этим еще дело не кончилось. Встретили нас очень худо, и здесь у третьей дамбы пришлось-таки нам пощелкать орехи, а о проходе нечего было и думать. Пришлось нам отступить и пройти в северную реку, только сделав большой крюк через Зегвартское озеро и через вот этот канал, в котором нам опять пришлось солоно. Таким образом, Зостермерское озеро оказалось за нами, но вода была слишком спокойна, и мы не могли двинуться дальше. Видели ли вы большой дельфтский корабль? Это огромное судно, которое приводится в движение не ремнями, а колесами, загребающими воду. Вам будет очень интересно посмотреть на него! Наконец, Господь послал бурю и прилив. Тогда корабли получили необходимую для них глубину. Около Керклана был опять жаркий бой, но третьего дня мы добрались до Ламмена! Много уже и раньше в разных местах пало храбрых воинов, но у Ламмена, думалось всем, только и начнется настоящее дело. Сегодня рано поутру мы хотели начать штурм, но когда рассвело, все в вашем гнезде было чертовски тихо, и вообще в воздухе висело что-то отвратительное, удушливое. Уж мы подумали было, что Лейден сдался, что его принудил к этому голод. Но не тут-то было. Вы народ смелый, и вот на наш корабль явился паренек, — так вашего возраста, и сказал нам, что видел ночью выступление из бастионов длинного хвоста огоньков. Сначала мы было не поверили ему, но мальчишка оказался прав. Этим ракам стало слишком тепло в воде, а огоньки, которые видел паренек, были горящие фитили испанцев. Смотрите, ребята, вот Ламмен!…

Адриан с товарищами близко подошел к карте и, разразившись громким хохотом, прервал рассказ гёза.

— Что тут такое, ты, курчавая голова? — спросил гёз.

— Смотрите, смотрите! — восклицал мальчик. — Великий маэстро дель Кампо увековечил себя, тут и имя его написано. Послушайте, послушайте! Ректор повесит ему на шею осла за это! «Castelli parvi! Vale civitas, valete castelli parvi; relicti estis propter aquam et non per vim inimicorum!» Ax ты, саранча! «Castelli parvi!»

— Что это значит? — спросил гёз.

— Прощай, Лейден, прощайте вы, маленькие крепости, покинуть вас заставляет вода, а не вражеская сила. Parvi Castelli! Расскажу уж я об этом матери!

В понедельник в Лейден приехал Вильгельм Оранский. Он остановился в доме господина фон Монфора. Народ с торжеством встретил отца Вильгельма, а сам неутомимый боец за свободу Голландии и среди окружавших его радости и веселья был полон забот о будущем благоденствии города. Позже он вознаградил граждан Лейдена за их стойкость памятником победы — Лейденским университетом. Он пробуждал и поддерживал в этом промышленном городе и во всей стране, залитой кровью в продолжение целых десятилетий тяжелой борьбы, тот дух, подъем которого служит лучшей наградой ему и который вечные блага ставит выше временных. Дерево, семя которого было посажено на краю гибели в пору борьбы и нужды, принесло человечеству благороднейшие плоды. Оно приносит их и теперь и, если Богу будет угодно, будет приносить их и еще целые столетия.

… 26 июля 1581 года, через семь лет после освобождения Лейдена, Голландия, политическая независимость которой фактически существовала уже шесть лет, в Гааге торжественно отказалась от подданства Испании. До тех пор Вильгельм Оранский управлял страной как «наместник» короля Филиппа и в качестве такового вел против него войну. Даже учредительную грамоту университета, документ, который при всей серьезности, с которой он составлен, может быть назван превосходнейшим образцом тончайшей политической насмешки, даже эту грамоту принц Оранский издал от имени короля Филиппа. Довольно забавное впечатление производит в этом документе то место, где говорится, что этот мрачный обскурант Эскуриала по зрелом рассуждении со своим любимым и верным двоюродным братом, Вильгельмом Оранским, постановил учредить свободную школу и университет по тем самым причинам, которые должны бы произвести на короля наиболее отталкивающее впечатление.

Настал день и этой игре был положен конец, и иго Филиппа было свергнуто. Принц принял на себя звание суверена.

Три дня спустя эти радостные события были отмечены в доме ван дер Верффа роскошным пиром.

Окна столовой были открыты настежь, и прохладный воздух летней ночи освежал головы гостей, собравшихся за столом бургомистра. Это были лучшие друзья дома: Ян Дуза, ван Гоут, ученый доктор Грот из Дельфта, который, к радости Марии, был призван в Лейден на кафедру профессора и как раз в этом году был назначен ректором нового Лейденского университета, ученый хозяин гостиницы Акванус, доктор Бонтиус, ставший теперь профессором медицины в университете, и другие.

Был здесь и Вильгельм, но он был уже не один — рядом с ним сидела его прелестная, нежная супруга Анна д'Авила, с которой он недавно возвратился из Гааги. Уже несколько лет он носил фамилию ван Дуивенбоде (Голубиный гонец): город почтил его этой фамилией и гербом, на котором красовались на серебряном поле три голубых голубя и два скрещенных ключа.

С разрешения принца получили свою законную силу и те части наследства, которые старая баронесса сперва назначила своим родственникам и слугам, а потом отобрала от них. Вильгельм жил со своей женой в прекрасном новом доме; здесь была, разумеется, и голубятня. Вильгельм нередко устраивал у себя хоровое пение, в котором принимала участие и Мария, хотя четверо детей, которых она подарила Питеру, мало оставляли ей свободного времени. Музыкант должен был рассказывать Адриану, который тем временем превратился в стройного молодого человека, стал студентом нового университета и скоро должен был поступить в ратушу, — о Риме и своей свояченице Хенрике. После смерти ее отца, который успел благословить Анну, она уехала с Белотти в Италию и теперь жила там в качестве директрисы женского училища.

Варвары не было среди гостей. Ей хватало хлопот в кухне. Ее белый чепец был теперь сплоен с изумительным искусством и тщательностью, а уверенность и довольный вид, с какими она отдавала приказания Траутхен и двум ее помощницам, указывали на то, что в доме и торговле Питера все обстояло благополучно. Да и стоило сделать для таких гостей что-нибудь лишнее! Между ними находился и юнкер фон Вармонд, которому надлежало дать почетное место рядом с ректором и Яном Дузой, первым попечителем университета: он сделался важным господином и влиятельным политиком и с большим трудом нашел время уехать из Гааги, разлучившись со своим молодым сотрудником, Николаем ван Вибисмой, и принять участие в празднике. Веселый и оживленный, как и прежде, он чокнулся с мейстером Акванусом и воскликнул:

— За прежние времена и за нашего друга Георга фон Дорнбурга!

— С величайшим удовольствием! — ответил Акванус. — Давно уж что-то не слышно об его смелых подвигах и плаваниях!